Мария Антуанетта - Елена Морозова

В мае 1782 года Париж с визитом посетили «граф и графиня Северные» — цесаревич Павел Петрович с супругой, принцессой Софией Доротеей Вюртембергской (принявшей при переходе в православие имя Мария Федоровна). Как доверительно сообщил Иосиф сестре, Павел, совершавший образовательную поездку по Европе, намеревался вызнать позицию Людовика XVI относительно предположительного раздела Османской империи, о котором договорились Россия и Австрия[17]. Обуреваемый жаждой приращения земель, Иосиф попросил сестру оказать гостям наилучший прием. Говорят, он даже описал вкусы гостей и их привычки. Остановившиеся в доме русского посланника князя Барятинского, граф и графиня Северные были незамедлительно приняты Людовиком XVI и Марией Антуанеттой. Исполняя пожелание брата, а может, и в самом деле проникнувшись симпатией к русскому цесаревичу с женой, о которых с теплым чувством пишет в своих воспоминаниях баронесса Оберкирх, королева устраивала венценосной паре всевозможные развлечения: спектакли в «Комеди Франсез» и Опере, посещение Севрской мануфактуры, балы и маскарады, обеды и ужины в Версале, Трианоне и Марли. По слухам, на прием, устроенный королевой в Трианоне, куда приглашенным предлагалось прибыть «без всяких церемоний», то есть в удобных, не парадных костюмах, проник, подкупив привратника, ненавистный Марии Антуанетте кардинал Роган (опознанный по красным кардинальским чулкам); на следующий день разгневанная королева выгнала привратника. По словам мадам Кампан, простой и скромный вид Павла пришелся по душе Людовику XVI, и он, обычно не слишком разговорчивый, беседовал с русским принцем дольше и откровеннее, чем с Иосифом II. В день представления иностранных гостей королева так разволновалась, что перед началом церемонии забежала к себе в кабинет выпить стакан воды и, как пишет Кампан, сказала, что «она осознала, насколько сложнее исполнять роль королевы в присутствии иностранных суверенов, нежели перед собственными придворными». Растроганный приемом, граф Северный проговорился о бесчеловечной политике русской царицы. Изумленный Людовик спросил: неужели в свите цесаревича нет ни одного человека, на которого он мог бы положиться? На это Павел ответил, что был бы изрядно раздосадован, если бы у него в свите предан ему оказался хотя бы пудель, ибо по приезде мать его велела бы немедленно утопить сего пуделя. «Я никогда не забуду ни эти слова, ни взгляд, сопровождавший их», — пишет мадам Кампан. Графиня Северная посетила модные лавки Парижа, включая мастерскую «министра моды» Бертен; ей сделали прическу с букетом живых цветов, вода для которых поступала по трубочке из сосуда, спрятанного в волосах. Граф Северный побывал на могиле Ришелье, где сопровождавший его рассказал, как славный предок графа, царь Петр, преклонив колени перед могилой кардинала, произнес: «О великий человек, если бы ты был жив, я бы отдал тебе полцарства, чтобы ты научил меня править оставшейся половиной». «На месте кардинала я бы побоялся долго хранить такой подарок», — скептически заметил граф. Павел посетил отправленного в отставку Неккера и более часа беседовал с ним наедине, после чего заявил, что вместе со всей Европой он восхищается талантами и познаниями господина Неккера. Чета графов Северных покинула Париж, вполне довольная визитом. А Мария Антуанетта, которая, по словам Оберкирх, «вела себя с гостями столь любезно, словно знала их всю жизнь», наконец вернулась к привычной расслабленной и необременительной трудами жизни. Ее внимательное отношение к гостям явилось исполнением просьбы брата, для которого, ввиду его экспансионистских планов на Балканах, было очень важно заручиться поддержкой наследника российской короны. Людовик также остался доволен, ибо, когда разговоры заходили о политике, они с Верженном отвечали сдержанно и сумели ничего не пообещать.

В сентябре королева отправилась в Лувуа, во владения теток короля. Народ отовсюду стекался посмотреть на королеву, и та, отправляясь на прогулку, всегда надевала медальон с портретом дофина, дабы при каждом удобном случае сказать: «Дети мои, вот мой сын». Как пишет маркиз де Бомбель, «она никогда не пренебрегала никакими средствами, дабы пробудить к себе симпатию, и окружение ее часто бывало повинно в том, что не находило нужным подсказать ей, что надобно сделать, чтобы получить одобрение народа…». Будь королева более внимательна, она и сама смогла бы найти подсказки…

Отходя все дальше от политики, королева все больше занималась детьми. Детям дозволялось в любое время входить к матери. «Нет никакой возможности поговорить с ней о чем-либо серьезном и важном; а когда прибегает ее дочь, чтобы поиграть и повеселиться с матерью, это еще больше усугубляет присущие королеве рассеянность и невнимательность», — жаловался Мерси Иосифу II. Посол, как и прежде, докладывал о каждом шаге Марии Антуанетты. Но если раньше донесения Мерси становились поводом для назиданий императрицы, и королева, по сути, являлась вершиной своеобразного треугольника, в основании которого находились Мерси и Мария Терезия, обстреливавшие ее наставлениями, то теперь Мерси не всегда знал, как его донесения воспринимал Иосиф.

После смерти матери император, словно наверстывая годы своего полувластия, спешно осуществлял реформы и лихорадочно пытался прирастить территорию, полагая таким образом повысить собственную роль в Германской империи. Ввязавшись в Русско-турецкую войну в качестве союзника России, Иосиф надеялся на территориальные приращения после раздела Порты. Но особенно императора прельщала Бавария, присоединение которой дало бы ему великое преимущество перед давним соперником — Фридрихом II. Есть основания полагать, что и с Вольтером в свое время Иосиф не встретился только потому, что великому философу некогда покровительствовал Фридрих. Потерпев неудачу в войне за баварское наследство и подписав мир по воле Марии Терезии, Иосиф не оставил надежды заполучить сию территорию и после смерти матери решил попробовать подойти к вопросу с другого конца — обменять Австрийские Нидерланды на Баварию. Осуществить обмен он собирался путем соглашения с баварским курфюрстом Карлом Теодором и его наследником — герцогом Карлом Августом Цвейбркжкенским, переговоры с которым по договоренности с Австрией начала Россия. Одновременно Иосиф хотел добиться от Республики Соединенных провинций открытия для иностранных судов прохода по реке Шельда, что — в преддверии обмена — увеличивало экономическую привлекательность Австрийских Нидерландов для будущего владельца. Как только слух о баварском проекте стал достоянием европейской общественности, Фридрих II обвинил Иосифа II в нарушении законов Империи и приступил к созданию так называемого Союза князей, к которому к июлю 1785 года примкнули почти все германские князья, включая курфюрста ганноверского — английского короля Георга III. Предполагаемые масштабные перестановки в центре Европы очевидно требовали участия Франции — союзницы, способной оказать поддержку моральную, военную и финансовую. Иосиф был уверен, что во Франции он располагал могущественным агентом влияния — самой королевой.