Мария Антуанетта - Елена Морозова

Для королевы перестановки в правительстве отошли на второй план: 22 октября 1781 года она родила наследника престола. На этот раз дверь в комнату, где проходили роды, была закрыта; свидетелями — помимо врачей и короля — стали братья короля с женами и наиболее приближенные дамы из свиты королевы: принцесса де Ламбаль, мадам де Шимэ, мадам д'Оссон, мадам де Майи, мадам де Таван и мадам де Гемене. Когда ребенок появился на свет, наступила такая тишина, что королева решила, будто снова родила девочку. Но тут хранитель печатей громко объявил, что родился мальчик, и король, подойдя к жене, торжественно заявил: «Мадам, вы исполнили пожелания мои и Франции: вы стали матерью дофина». Из глаз у него текли слезы радости, он никак не мог успокоиться и то и дело повторял: «Мой сын! Дофин!» Мадам де Гемене принесла показать младенца матери. Как пишут, мальчик оказался крупным: весил 13 фунтов и росту имел 22 дюйма. Ребенку дали имя Луи Жозеф (Людовик Иосиф) — в честь Бурбонов и Габсбургов и еще добавили Ксавье Франсуа. При церемонии крещения никаких эксцессов не произошло.

Рождение сына король отметил целой серией пышных, шумных и дорогостоящих праздников, в которых народ принимал самое активное участие. Казалось, это событие сумело объединить всю нацию: на улицах люди обнимались и танцевали от радости. Как и после рождения Мадам Руаяль — но теперь не только в Париже, но и в других городах, — прошли торжественные бракосочетания достойных пар, которым от имени королевы выдавали приданое в 300 ливров. В столице играли оркестры и бесплатно раздавали вино. В Версаль поздравить королеву прибыли представители ремесленных корпораций Парижа. В черных шелковых платьях, парадной одежде корпорации (и почти все с бриллиантами), пришли во дворец 50 рыночных торговок. Мадам де Шимэ, исполнявшая роль привратницы, допустила в комнату королевы всего лишь трех, и одна, самая симпатичная, произнесла речь, сочиненную специально для такого случая Л а Гарпом[15]; чтобы не забыть слова, девица записала их на веере и то и дело бросала на него взоры. По словам мадам Кампан, девица голос имела приятный и речь довела до конца — в отличие от крикливых рыбных торговок, которых Мария Антуанетта никогда не любила, но которые также явились поздравить ее с рождением дофина. Корпорации устроили праздничное шествие: мясники привели упитанного тельца, предназначенного в подарок дофину; слесари и кузнецы, радостно стуча молотками по наковальне, преподнесли его величеству кованую шкатулку, откуда при нажатии потайной кнопки выскакивал крошечный дофин; сапожники на ходу дошивали для дофина пару крошечных сапог; портные — крошечный мундир его будущего полка. Придворные с любопытством взирали на трудовой люд Парижа, слагавший к ногам младенца все самое лучшее, что он имел. Королевам рынка король дал публичный банкет, накрыв в дворцовой галерее длинный стол, и каждый, кто хотел, мог полюбоваться на это пиршество. Во время банкета рыбные торговки исполнили грубоватые, но вполне верноподданнические куплеты. Ничто, несмотря на антипатию королевы, не предвещало их зловещей роли в будущих октябрьских событиях.

На первом после рождения дофина балу Мария Антуанетта появилась в голубом платье, расшитом мелкими сапфирами и бриллиантами. Бал давала Версальская гвардия, голубые с белым мундиры удивительно гармонировали со сверкающим платьем королевы; открывая с одним из гвардейцев бал, королева была столь хороша, что никто из приглашенных ни разу не вспомнил ни сплетен, ни слухов, ходивших об этой молодой и красивой женщине: как можно очернять такое ангельское создание? Но, несмотря на всеобщее ликование, на ставший безумно популярным цвет «детской неожиданности дофина», на фейерверки, на стремительно раскупавшиеся изображения дофина, за пределами Версаля не утихал ропот, направленный против королевы. 21 января 1782 года, выйдя из собора Парижской Богоматери, где она вознесла хвалы Господу, даровавшему ей сына, королева заметила на стене афишку. Ее автор-аноним предлагал арестовать короля и королеву, под надежной охраной «привести их в ратушу, заставить покаяться в своих преступлениях, а потом сжечь живьем на Гревской площади». Ровно через 11 лет Людовика XVI под надежной охраной доставят на площадь Республики и казнят. Пока же король с отвращением читал очередной катрен, подсунутый под дверь его кабинета:

Вон — в зеркале — семья:рогач, бастард и шлюшка.Король, узнал себя?И женушку-резвушку?

С отвращением разорвав листок, король, зажмурившись, долго шел через Зеркальную галерею.

Через месяц после рождения дофина случилось печальное событие, не замеченное, пожалуй, только занятой детьми королевой: скончался Морепа, и осиротевший двор, привыкший, словно пчелы к матке, слетаться в гостиную главного министра, почувствовал себя неприкаянным. В намерения короля не входило назначать главного министра. Шла война, и, как объяснил Людовик XVI, в качестве советчика ему вполне хватало Верженна. А дальше — еще одна напасть: сокрушительное банкротство принца де Роган-Гемене, долг которого составил 33 миллиона ливров. Несмотря на продажу нескольких замков и изрядное вспомоществование из королевской казны, все долги принц, разумеется, выплатить не смог и разорил огромную армию мелких поставщиков: обойщиков, булочников, мебельщиков, бакалейщиков… Банкротство затронуло честь всего дома Роганов, и супруге банкрота, мадам де Гемене пришлось покинуть пост гувернантки детей Франции. На ком остановить выбор? Одни пишут, что Мария Антуанетта сама уговорила Полиньяк принять должность воспитательницы своих детей; другие утверждают, что на эту мысль ее натолкнул друг Полиньяков Безанваль. Согласно своей новой должности герцогиня должна была неотлучно пребывать подле детей королевы, а значит, подле самой королевы, и ей следовало предоставить комнаты как в Версальском дворце, так и в Трианоне. Впрочем, как писали современники, в большом дворце Полиньяк еще раньше обрела 13 удобных комнат, в то время как многие вельможи ютились буквально в клетушках. Но хуже всего, что теперь, когда заходила речь о дофине, невольно всплывало имя Полиньяк, а так как имя это подданным Марии Антуанетты было ненавистно, часть сей ненависти невольно перепадала дофину. Из-за назначения Полиньяк стали говорить, что Мария Антуанетта плохая мать. По словам маркиза де Бомбеля, чья жена являлась ближайшей подругой Мадам Елизаветы, когда королева в очередной раз отправлялась на бал в Париж, «дофин лишался одновременно и матери, и гувернантки»[16].