Словарь Ламприера - Лоуренс Норфолк

— Посылая Бахадура во Францию, я полагал, что их логово в Париже. Но я… ошибся. Они коварны и умны. Бахадур выяснил это и еще кое-что…

Упоминание о миссии, которую выполнял его учитель, пробудило в памяти Назима те времена, когда Бахадур отсутствовал, а сам он был еще юношей. Семнадцать лет назад… Забыть этот момент было невозможно, потому что Бахадур вернулся другим человеком. Он побывал в Париже.

— Он обнаружил мою ошибку. — Наваб немного покраснел. — Их логово — в Англии. Он натолкнулся на них совершенно случайно, и лишь благодаря своему уму и храбрости он сумел вернуться. Он был исключительным человеком. — Голос наваба обдал Назима теплом. — Как и ты, Назим-уд-Долах.

Бахадур превратился в нечто чуждое и холодное. По-настоящему он так никогда и не вернулся. О времени, проведенном в отъезде, он говорил мало; казалось, оно было пропастью, в которой он утратил какую-то часть себя. Они схватили его и отпустили обратно. Возможно, он потерял там свою гордость.

— Перед отъездом он дал мне слово… — снова заговорил наваб, — … что разыщет человека, который предал меня… Он сдержал свое слово.

Назим понял намек; в любом случае, ощущение было знакомое. Согласие — это уже действие, один из уроков, которые он усвоил много лет назад. Это значило, что навабу, со своей стороны, достанет малейшего намека на понимание. Наваб продолжал рассказывать о том, как мощный поток сокровищ через этот дворец стал слабеть, затем превратился в тонкую струйку и наконец, несколько месяцев назад, полностью иссяк.

— Они думают, что меня можно просто отшвырнуть с дороги, — вяло сказал он. Назим внутренне улыбнулся их безумию. — Они забрали все в Англию, и с того времени… Их необходимо остановить. Мы должны вернуть то, что они у нас взяли. Ты должен отыскать их и убить, всех девятерых. Ты должен найти то, что принадлежит мне, и вернуть обратно… — Назим с удивлением посмотрел на своего хозяина, который говорил это, вперив отсутствующий, взгляд в потолок, повернув голову так, словно ожидал увидеть там что-то, чего там не было.

— Их девять. — Он снова опустил глаза. — Они в Лондоне. Ты должен отправиться туда и отыскать их. — Он замолчал, затем неожиданно добавил: — И корабль! Корабль, он называется «Вендрагон». Это на нем они все увозили. Да! Ты должен найти корабль, ты понял? Через корабль ты найдешь их. — Наваб подергал себя за рукав, затем посмотрел Назиму в лицо. — Ты сделаешь это.

Только-то и всего? Да, господин.

— Да, — сказал Назим.

Дело было сделано. Аудиенция подошла к концу, и Назим поднялся, чтобы уйти. Но пока он вставал, наваб протянул руку и ухватил его за локоть, удивив Назима.

— Есть еще кое-что, — настойчиво сказал он. — Минуту, еще кое-что; имя. Возможно, один из этих девятерых. Бахадур не был уверен… но имя известно.

Назим ждал, что наваб произнесет его, но сперва он должен был приблизиться… ближе, еще ближе, да, вот так, чтобы шепнуть его на ухо. Назим наклонил голову, как просил наваб. Наваб подался вперед, Назим уловил сладковатый запах его дыхания, и вот имя скользнуло ему в ухо и впечаталось в его память, и тогда наваб отпустил его локоть и неожиданно отпрянул. Назим посмотрел в лицо своему господину. Имя это еще ничего не значило, но теперь он его знал. Он повторил его вслух. Это, казалось, доставило радость навабу: его рот беззвучно открылся, а руки сложились, словно наваб собирался хлопнуть в ладоши, но так и остановились на полпути, распахнутые, словно от удовольствия. Затем выражение его лица внезапно переменилось, он встал, развернулся и быстро вышел в дверь. Назим остался один в розовой комнате. Он долго стоял, глядя вдоль коридора. Когда наконец он тоже собрался выйти, с той стороны, куда удалился наваб, до него донеслось несколько пронзительных взвизгиваний, похожих на смех. Но звуки эти не мог издать наваб. Все знали, что наваб никогда не смеется.

В тот вечер Назим покидал дворец с единственной мыслью. Отыскать девятерых, отыскать корабль, отыскать сокровища его господина — и все это должно стать единым действием. Он дал согласие. Теперь он должен постичь сущность этого задания. А над этим главным предметом, занимавшим его мысли, витало имя, словно насекомое, приблизившееся к паутине, но пока еще не схваченное, еще не нашедшее своего места в общем узоре. Назим шагал домой, а за спиной его витал призрак Бахадура, нашептывая ему то же самое имя, рассказывая ему ту же историю, домогаясь исполнения тех же приказов…

— Не надо, черт тебя возьми, не надо! — резкий женский голос в одну секунду вернул Назима из царства воспоминаний в настоящее. Он вздрогнул и задержал дыхание. Тело его напряглось, уши насторожились. Он услышал другой голос:

— Что сделать, чтобы ты меня простила, Бет? Разве я знала, что так выйдет?

Две женщины стояли на улице, их ноги были как раз перед его головой. Вторая говорила с акцентом. Она не была англичанкой. Назим кинул взгляд через решетку, но женщины уже исчезли из поля зрения, он уловил только взмах чего-то голубого, наверно подол платья. Потом он услышал, как они нащупывают дверь. В доме не было мебели, окна заколочены досками. Он считал дом необитаемым. Сам он проник сюда через угольный люк. Женщины отворили дверь, и Назим услышал, как они прошли внутрь, скрипя щелястыми половицами. Они препирались. Назим прислушался, прикидывая, какие меры ему придется принять в случае необходимости.

— … это мерзкое место. У меня все кости ноют, — сердилась та, которую звали Бет. — Зачем ты заключала пари? У нас же были деньги, а теперь опять ничего. И вот мы снова здесь. — Голос был раздраженным, видимо, его обладательница была хорошо знакома с холодом и твердыми досками.

— Все что угодно в пределах разумного. Это ты сказала. Ты сама это сказала. — Голос с акцентом дрожал, казалось, сейчас она расплачется.

— «Ты сама сказала», — злобно передразнила ее вторая. Та и впрямь заплакала, до ушей Назима долетели тихие всхлипы. Вторая женщина смягчилась и стала утешать подругу:

— Ну не плачь, Карин. Сейчас разведем огонь, согреемся, высушимся. Не плачь.

Карин позволила себя уговорить и успокоилась. Там, наверху, зажглась свеча, и при ее слабом свете, припадая к щелям, Назим сумел различить две фигуры, несколько искаженные неудобным углом зрения. Обе женщины были в голубых платьях. Они собирали все, что могло гореть, какие-то обломки мебели, брошенные в доме, Бет шарила в дальнем углу, но топлива было совсем мало; и тут Карин сказала, что в подвале, наверное, остался уголь. Сейчас она пойдет посмотрит.

— Давай! — согласилась Бет, не поворачиваясь. Назим соскользнул со своего места и потянулся к сумке. Короткий нож подойдет. Крышка люка открывается наружу и наверх. Назим молниеносно оказался у люка.

— Бет! — жалобно позвала Карин. — Она не открывается… — Но стоило ей произнести это, как крышка подалась и распахнулась настежь. Потеряв равновесие, Карин покачнулась и упала на спину. Тусклый луч света проник в подвал. Пока она вставала на ноги, Назим подкрался ближе к люку. Бет окликнула свою подругу, но та не слышала. Она уже поднялась и с оханьем двигалась к открытому отверстию в полу. Назим ждал внизу, притаясь в тени. Карин неуверенно спускала ноги в проем. Вслед за ними показалось и тело. Назим встал поустойчивее. Бет снова окликнула ее, и Назим отдернул руку с ножом. Но Карин опять ничего не услышала.

— Здесь! — громко крикнула Бет. — Уголь здесь! Назиму пришлось резко пригнуться. Ноги Карин болтались в воздухе, она снова чуть не потеряла равновесие. Неужели упадет? Нет, выкарабкалась наверх. И тут же крышка люка захлопнулась с гулким ударом.

— Тише! — шикнула ее подруга, возвращаясь в комнату с углем и принимаясь разводить огонь. — Если нас заметят — вышвырнут на улицу.

Раз вспыхнув, пламя занялось быстро, сырой уголь трещал, огонь отбрасывал неверные отблески. Дым заползал в комнату, когда бушевавший снаружи ветер перекрывал тягу в трубе.

Внизу в подвале Назим снова вытянулся на своем ложе и обдумал новые сведения. Итак, они живут в этом доме незаконно, как и он. Возможно, их присутствие поможет ему скрыть свое собственное пребывание. Он привычно прислушивался к их разговору, приливы и отливы их речи убаюкивали его, пока ему не стало казаться, что он невидимо лежит в их комнате и, опершись на локоть, слушает, как они разговаривают, освещенные огнем.

— Кого мне жалко, так это бедную Розали, — говорила Карин. Когда она волновалась, акцент ее усиливался.

— И напрасно. Это мы теперь опять нищие. — Послышалось тихое позвякивание, похоже несколько монет встряхнули на ладони.

— … все по моей вине! — Карин опять всхлипнула.

— Кто же мог подумать, что мальчишка победит, даже если будет играть вместе с Септимусом, — рассудительно проговорила ее подруга, но это не утешило иностранку.

— Ведь Розали была… она была для меня почти дочерью, и что же теперь с ней будет? — Карин горестно плакала. — Мы продали ее, как кусок говядины, а она ведь была наша.