Блокадные будни одного района Ленинграда - Владимир Ходанович

Теперь самое время обратиться к книге главного архитектора Ленинграда с 1938 г. Н.В. Баранова и ее процитировать[744].

По дневниковой записи Н.В. Баранова, утром 10 декабря 1941 г. его вызвали в Смольный к председателю исполкома Ленгорсовета П. С. Попкову.

Но перед тем, как ознакомиться с это записью, укажем, что в предыдущие дни вопросов, связанных с поисками иных источников топлива, Исполком не рассматривал.

За день до встречи, 9 декабря, Исполком принял несколько решений. По «Водоканалу», «О сокращении трамвайного движения», «О сокращении норм текущего содержания по массовым расходам местного бюджета» («по всем больницам, за исключением хирургических стационаров, сократить нормы расходов» – по зарплате, «текущему дооборудованию», хозяйственные «и прочие расходы») и «Об установлении розничных цен на сыры с подморозкой, продаваемые одним сортом»[745].

Дневниковая запись Н.В. Баранова (в его книге – курсивом) передает следующий диалог:

«Закончив писать, Петр Сергеевич отодвинул блокнот, потер ладонью лоб и сказал:

– Дело вот в чем… Уполномоченный Совнаркома СССР по Ленинграду Алексей Николаевич Косыгин[746] и секретарь горкома Алексей Александрович Кузнецов поручили Исполкому в двухдневный срок подготовить предложения о том, как и где, не нанося ущерба облику Ленинграда, начать выборочную рубку крупных деревьев. Я знаю, что зеленые массивы городских садов и парков Ленинграду необходимы, но надо отапливать госпитали, больницы, детские учреждения, хлебозаводы… Для спасения жизни детей, взрослых, раненых и больных все же, очевидно, нужно пойти на некоторые жертвы!

Я почувствовал, как у меня страшно забилось сердце. Разумеется топливо необходимо, но ценой гибели парков и садов? Молчание затянулось, и я, наконец, сказал:

– Петр Сергеевич! Деревья в городе действительно сохранились, но только потому, что люди, несмотря на холод, берегут их. <…>

– Нет, нет, о вырубке сада Трудящихся[747] не может быть речи, – перебил меня Попков, – я имел в виду только частичную рубку – в других садах.

Я решился возразить.

– Но ведь сады и парки строит время. <…> Петр Сергеевич, позвольте подумать о другом решении!»

Петр Сергеевич, выпускник Ленинградского института инженеров коммунального строительства, позволил.

«– Пожалуйста, думайте, находите варианты, помните лишь одно: через двое суток конкретные предложения, обоснованные расчетами, должны лежать у меня на столе!

Давая понять, что разговор закончен, Попков встал с кресла. Встал и я, тут же вспомнив, что забыл выяснить одну весьма существенную деталь.

– Петр Сергеевич, а сколько, собственно, кубометров должны быть заготовлено?

– Не менее двухсот тысяч. Желаю успеха.

Выйдя из Смольного и направляясь на улицу Зодчего Росси[748], я напряженно думал, как найти выход. Но, как назло, в голову ничего толкового не приходило.

Недавно закончился обстрел, и где-то на юге небо подпирал огромный, медленно поворачивающийся дымный столб. И тут меня осенило! Я вспомнил, как осенью горели „Американские горы“ в саду Госнардома[749]. Но ведь в садах и парках без призора и охран находятся десятки никому сейчас не нужных деревянных построек, которые к тому же могут сгореть в любую минуту. Значит, топливо можно заготовить, разобрав многочисленные деревянные аттракционы, киоски, летние театры, рестораны и павильоны!»[750]

Представим, а если бы главного архитектора в тот день не «осенило»? И почему снизошедшее «осенение» не затронуло деревянные дома и бараки, стоявшие «без призора и охраны»?

И, как видим, речь не шла не о разборке пустовавших как минимум три месяца строений, а только о выборочной рубке деревьев.

В АПУ главный архитектор города созвал совещание части руководства и специалистов Архитектурно-планировочного управления.

Из воспоминаний Н.В. Баранова:

«Как я тогда и ожидал, предложение вырубать деревья в садах и парках у архитекторов сочувствия не встретило, и все единодушно поддержали идею разобрать пустующие деревянные здания и сооружения, только загромождавшие парки. Был составлен перечень деревянных построек на Елагином, Крестовском и Каменном островах, в Екатерингофском парке, Таврическом саду. Вспомнили и другие деревянные сооружения – стадион имени Ленина на Петровском острове, стадион Кировского завода у Нарвских ворот[751].

Сотрудники управления немедленно разошлись по намеченным к разборке объектам. <…>

Мы подготовили два варианта доклада и сделали прогноз, имея в виду разборку не только пустующих построек в парках, но и одно-двухэтажных домов, сохранившихся по окраинам города – в Старой и Новой Деревне, в Невском, Московском и Кировском районах, именно там, где, по Генеральному плану развития Ленинграда, будут располагаться новые жилые массивы».

В день, когда состоялась встреча Н.В. Баранова и П.С. Попкова, Исполком принял решение «О поступлении и расходовании фанеры в гор. Ленинграде в декабре 1941 года». Решение состояло из четырех пунктов. Пункт последний: «Дело о самовольном изъятии 4 вагонов фанеры, направленных в адрес Главлесосбыта, произведенном начальником 3 отделения Октябрьской жел. дороги – тов. Ивановым передать Транспортной прокуратуре для привлечения к ответственности»[752].

12 декабря 1941 г. «у председателя Ленгорисполкома наши предложения были рассмотрены и одобрены уполномоченным Совнаркома Алексеем Николаевичем Косыгиным.

В.Г. Федосеев. Доставка дров по Кировской площади с места слома ДОСов. 21 января 1942 г. Фрагмент

Вскоре началась разборка отдельных сооружений. Кстати, кроме дров, мы таким образом получили еще и крупные конструкции – брусья, балки, которые потом были использованы для усиления опор и потолков бомбоубежищ. Но этим мы занялись лишь с приходом тепла…»[753].

Весь день 14 декабря температура воздуха в Ленинграде не поднималась выше -20 °C.

20 декабря 1941 г. решением Исполкома «разбронировались» дровяные склады Ленгортопа. Но населению города из 19,5 тыс. кубометров планировалось выделить лишь около 7 тыс. кубометров дров [754].

24 декабря 1941 г. принято уже упомянутое постановление горкома ВКП(б) и Исполкома, разрешавшее разбирать незаселенные деревянные дома.

«Вскоре началась разборка отдельных сооружений», – пишет Н.В. Баранов.

Таким образом, чтобы разборка «отдельных сооружений» началась, понадобилось почти две недели для согласований и написания проекта постановления.

«Затем зимой 1941/42 года вновь дважды разрешалась разборка деревянных зданий, которая дала 35–40 тысяч кубометров дров. <…> Однако всего заготовленного на месте топлива оказалось далеко не достаточно, чтобы обеспечить город хотя бы до середины зимы»[755].

По архивному документу, датированному 8 июня 1942 г., в период с 1 января по 1 мая 1942 г., были разобраны:

на Березовом острове – три флигеля;

на Нарвском проспекте – дома № 3, 17, 18, 18-а и два флигеля дома № 13;

на Молвинской улице – дома № 3, 6, 9, 10, 15 (поврежденный в результате артобстрела) и 16, на Бумажной улице – дома № 8, 9, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18 и 20, все «летние постройки» парка имени 1 Мая, деревянные строения стадиона «Каучук» и деревянная трибуна на площади Стачек.

Подлежал дальнейшей разборке дом № 8 по Нарвскому проспекту. Предстояло разобрать дома по Лифляндской ул., 2/4, Бумажной ул., 10 и наб. Обводного кан., 154 [756].

Вопрос, кого «допустить к разборке» деревянных строений в Ленинском районе решался в январе 1942 г. на уровне заместителя председателя райисполкома, его письменным распоряжением или уведомлением («предложением»). Директор стадиона «Каучук» Кочнев получил таковые от 20 января (к разборке трибун допускалась 114-я автомобильно-санитарная рота, с вывозом ею 30 кубометров дров) и от 31 января (фабрика «Гознак», 50 кубометров дров)[757].

Стадион «Красный треугольник». 1929–1932 гг. Макет

Что же до разборки деревянных жилых домов в январе 1942 г., то некоторые «штрихи» к этой кампании могут составить два коротких письма директора ремесленного училища № 14. Оно располагалось на 7-й Красноармейской улице, д. 26. К началу войны в нем обучалось на токарей, фрезеровщиков и слесарей 800 человек.

Первое письмо – начальнику райжилуправления Ленинского района: