Последняя ночь у Извилистой реки - Джон Уинслоу Ирвинг

— Если чувствуешь, что проживешь и без писательства, тогда не пиши, — сказала Кэти Каллахан.

— Что ты сказала? — спросил удивленный Дэнни.

— Придурок, это Рильке сказал. Если хочешь быть стоящим писателем, потрудись его прочесть.

И вот теперь Кэти собралась уйти от него, поскольку ей встретился, говоря ее словами, «еще один глупый парень, который собрался во Вьетнам, чтобы собственными глазами увидеть войну». Кэти была намерена предложить и ему обрюхатить ее. Потом она найдет еще кого-нибудь, и так — «пока эта поганая война не кончится».

Несмотря на благородные замыслы, возможности Кэти были ограниченны. Ну сколько еще потенциальных солдат она сможет таким образом уберечь от войны? Одного? Двоих? Троих? Молодых папаш вроде Дэнни Бачагалупо стали называть «отцами Кеннеди». В марте 1963 года президент Кеннеди издал указ, расширяющий границы отсрочек отцам малолетних детей. Таких отцов не брали в армию. Указ этот просуществовал совсем недолго, но он помог писателю Дэниелу Бачагалупо не попасть во Вьетнам. Уровень его отсрочки был изменен с 2-S (отсрочка по учебе) на 3-А (отсрочка для отцов, принимающих непосредственное участие в воспитании своего ребенка). Ребенок спасал взрослого от войны. В конце концов правительственные крысы закрыли эту дверь, но Дэнни сумел через нее проскочить. Удастся ли то же самое другому «глупому мальчишке», которого встретила Кэти, — ответа не знала даже она. Однако Кэти уходила от Дэнни. Неизвестно, родит ли она ребенка тому потенциальному солдату и сколько вообще детей она произведет (или не произведет) на свет ради этой благородной цели.

— Подожди, я все-таки хочу разобраться.

Это были слова Дэнни, адресованные своей уходящей жене, которая никогда по-настоящему не была ему женой и которую уже не интересовали материнские обязанности.

— Что тут разбираться? Пойми, придурок: если я останусь еще, этот двухлетка меня запомнит, — ответила Кэти.

(Собственного ребенка она называла «двухлеткой».)

— Его зовут Джо, — напомнил ей Дэнни.

Говорить больше было не о чем, но он все-таки сказал:

— Я хочу понять, что тобою движет. Ты не просто антивоенная активистка и сексуальная анархистка. Ты еще и радикальная дамочка, которая специализируется на серийном производстве детей для тех, кто стремится не попасть в армию. Я правильно понимаю твои мотивы?

— Вставь это в какой-нибудь свой роман, придурок, — посоветовала Кэти. — Возможно, там твои слова пригодятся, — сказала она мужу на прощание.

И отец, и Кетчум предостерегали Дэнни против этого брака.

— Думаю, в конечном счете тебе лучше было бы лишиться нескольких пальцев на правой руке. Не так болезненно, — сказал ему по телефону Кетчум. — Например, указательного. Тебя бы точно не взяли. Зачем ты им, если тебе нечем нажимать на спусковой крючок?

Доминику Кэти не понравилась, едва он увидел ее на привезенных Дэнни фотографиях.

— Слишком уж она тощая, — нахмурился повар, разглядывая фото. — Она хоть что-нибудь ест?

(«Кто бы говорил!» — подумал Дэнни. Они с отцом ели очень много, а оставались тощими.)

— У нее действительно синие глаза? И такого оттенка? — спросил отец.

— На самом деле они еще синее, — ответил Дэнни.

«Ну чем так притягательны эти сверхъестественно маленькие женщины?» — раздумывал Доминик, вспоминая свою покойную жену Рози (она же доводилась ему троюродной сестрой). Неужели и его любимый Дэниел поддался чарам этих женщин-девочек, чья хрупкость так обманчива? Уже на первой фотографии Кэти повар увидел женщину-ребенка. У некоторых мужчин такие женщины сразу же вызывают желание их защитить. Однако Кэти не нуждалась в защите и не хотела, чтобы ее защищали.

Когда они впервые встретились, повар не мог смотреть на Кэти. Он держался с ней так же, как с Филоменой (за годы его отношение к тетке Дэнни не изменилось).

— Лучше бы я никогда не показывал тебе материнских снимков, — заявил Доминик, узнав, что сын собрался жениться на Кэти.

Работа не двигалась. Дэниел Бачагалупо смотрел на лист с зачеркнутыми фразами и думал, что ему нужно было бы жениться не на Кэти, а на какой-нибудь симпатичной толстушке.

Но война во Вьетнаме тянулась год за годом. В шестьдесят восьмом Никсон выиграл выборы, пообещав ее закончить, однако война продолжалась еще семь лет. Своим указом от 23 апреля 1970 года президент Никсон отменил призывные отсрочки категории 3-А для молодых отцов, чьи дети были зачаты на момент принятия указа или после этой даты. За остающиеся пять лет войны погибнут еще 23 763 американских солдата. Тогда Дэниел Бачагалупо наконец осознал, что ему стоит благодарить Кэти Каллахан, спасшую ему жизнь.

«Ну и что из того, если она была серийной производительницей детей для уклонистов от призыва? — спрашивал его в письме Кетчум. — Она спасла твою задницу, и это факт, от которого не отвертишься. Знаешь, я ведь не шутил. Если бы Кэти тебя не спасла, я бы и впрямь оттяпал тебе правую руку, только бы уберечь твои яйца от пули. Ну, если не руку, то пару пальцев уж точно».

Однако апрельской ночью 1967 года в Айова-Сити, когда Дэниел Бачагалупо упорно пытался заставить себя писать, он предпочитал думать, что вовсе не Кэти, а двухлетний Джо уберег его от Вьетнама.

Но едва ли кто-нибудь смог бы спасти Кэти. Через много лет Дэниел Бачагалупо прочтет в мемуарах писателя Роберта Стоуна «Самый расцвет: вспоминая шестидесятые»[46]: «К середине шестидесятых годов жизнь дала американцам столько, что мы малость опьянели от возможностей. События выскальзывали из-под нашего контроля раньше, чем мы успевали их обозначить. Те, кто особенно жаждал перемен, кто отдал за них свою жизнь, как мне думается, обманулись сильнее всех».

Читая этот абзац, Дэнни подумает, что эти слова применимы к Кэти. Но книга Роберта Стоуна вышла гораздо позже и уже не могла ее спасти. Да, Кэти не искала защиты, и ее нельзя было спасти. Однако в дополнение к ее взглядам — распутным и каким-то подростковым — немалая доля ее притягательности заключалась в том, что Кэти была отступницей. (Ее сексуальное дезертирство раздражающе будоражило. Никто не знал, чего ожидать от нее в следующее мгновение, поскольку сама Кэти этого тоже на знала.)

— Садись, Майкл. Садись, поешь чего-нибудь, — повторял старик Полкари, уговаривая мистера Лири.

Но ирландец был слишком взволнован и не мог есть. Он выпил пива, затем добавил один или два бокала красного вина. Дэнни знал: бедняга мистер Лири не мог поднять глаза на Кармеллу дель Пополо — он сразу представлял невыбритый клинышек волос на ее левой подмышке. А когда из кухни, хромая, вышел Доминик и принес учителю английского порцию его любимого мясного хлеба, будущий писатель заметил, что мистер