Рота, подъем! - Александр Ханин

– Товарищ гвардии майор, – перешел на чеканный шаг Анисимов, подбегая к комбату.

– Анисимов, – делая зверскую рожу, рявкнул прямо в лицо командиру роты, майор.

– Да, товарищ майор…

– Щас, как врежу наотмашь, – не стесняясь в выражениях, замахнулся здоровым кулаком перед всей ротой на старлея, комбат.

– За что? – откровенно обалдел Анисимов, присаживаясь от испуга.

– А было бы за что – вообще убил! – захохотал комбат, довольный собственным чувством юмора, повернулся и в хорошем расположении духа вышел из помещения.

Перед ста пятидесятью тремя парами глаз своих подчиненных стоял старший лейтенант Анисимов, как в дерьмо опущенный комбатом, и не знал, как дальше продолжить жить. Он повернулся к роте, посмотрел на лица замерших и беззвучно смотрящих на своего командира подчиненных, и махнул рукой:

– Разойдись, – и вышел из казармы.

Не участвовал в этих междусобойчиках только заместитель комбата по технической части, майор Тарасов. Этот пожилой, уже заканчивающий армейскую карьеру офицер изредка появлялся в канцелярии штаба, играл со старшиной или кем-нибудь из нас в сделанные из дерева и толстого оргстекла нарды и, тяжело вздохнув, оглядывая комнату, говорил:

– Ну, потрудились, надо бы и честь знать.

С этими словами он одевал шинель и уезжал домой.

В один из дней, когда весь старший состав полка должен был участвовать в учениях, Тарасов, живший в самом отдаленном районе города опоздал на четверть часа, чем вызвал бурное недовольство комбата.

– Товарищ майор, – кричал взвинченный майор Шандыбин. – Вам нужен отдельный приказ? Или у вас часов в доме нет? Так вы попросите, я вам часы подарю.

– Ты чего орешь, комбат? – спокойно и не торопясь затачивая карандаш, посмотрел на него поверх очков в толстой оправе зампотех.

– Сбор назначен в восемь утра, я приказал всем явиться в шесть, а сейчас уже семь пятнадцать. Почему Вы опоздали?

– Троллейбуса долго не было,- спокойно ответил зампотех.

– Надо было такси взять! – рявкнул комбат.

– Ага, а ты мне его оплатишь? Мне детей кормить надо, а не ерундой маяться.

– Чего? – голос Шандыбина был громоподобен. – Это Вам не детский сад, товарищ майор. Здесь армия, если Вы не знаете. А я Ваш командир, и, если я приказал… Где Ваша карта, где полевая сумка, где компас?

– У меня нет. Источник наибольшей опасности в зоне боевых действий – офицер с картой и компасом.

– Вы как разговариваете, товарищ майор? Я Вас… Да я Вас…

– Иди ты в жопу, майор, – спокойно прервал его Тарасов. – Ты знаешь, что вот эта планка означает? – тыкнул он пальцем себе в грудь. – Это "черная медаль" – двадцать пять лет службы. Я

"дембель", майор. Ты еще дух, а я – дембель. Иди, молодой, и служи.

Не трогай "дедушку советской армии".

От такой дерзости комбат обрел буро-красный цвет, только пустая кобура не давала ему возможности пристрелить зампотеха за неподчинение.

– Товарищ майор, я Вас отпускаю, – вдруг выдохнул комбат. – Если

Вы не считаете для себя нужным являться во время, то я Вас отпускаю до приказа. Только Вы его получите в другой формулировке.

– Да пошел ты, – не теряя самообладания, отреагировал Тарасов. -

Не ты меня назначал, не тебе меня и снимать. Ладно, пошел я, ребята,

– окинул он нас взглядом и вышел.

Комбат, ругаясь и матерясь, вышел вслед за ним.

– В каждой роте для потех существуем зампотех, – продекламировал

Сенеда, и мы зашлись хохотом, разряжая напряженную в комнате обстановку.

В этот период моей бурной писарской жизни Катерина вновь решила меня навестить. Приехала она на три дня и, не связываясь с гостиницей, сняла на этот период комнату в частном доме у старой бабки. В ожидании приезда Катерины, я прожужжал все уши ребятам и

Костину.

– Ладно, ладно, – улыбался Костин. – Пойдешь на три дня, пойдешь.

И чтобы держал там марку за весь батальон.

В назначенный день рядом не оказалось никого из штаба канцелярии, и я, выписав сам себе увольнительную на три дня, ушел в город.

Непрекращающийся скрип пружин, обшарпанная деревянная стенка под высоким грязным окном, видневшаяся в проемы железных прутьев старой, наверное с довоенных времен, кровати, шепот бабки за стеной не могли остановить мой юношеский пыл. Я не замечал ничего вокруг, кроме любимой женщины. В редкие перерывы мы закусывали привезенной подругой из дома холодной курицей и вареной картошкой, запивали лимонадом или напитком "Байкал" и принимались вновь за любовные утехи.

– Бабка там кому-то говорит, что "эти уже два дня не выходят.

Кровать скрипит, не уснуть", – ткнулась мне в плечо Катерина, прибежав из туалета. – Говорит: "Только в туалет сбегают и опять", ты перестань за прутья кровати держаться, скрипит очень громко…

– Не бери в голову. Завидует бабка, – погладил я грудь девушки, отчего желание с новой силой вновь прилило к моим чреслам. – Иди сюда.

К концу второго дня мы первый раз вышли из избы на свежий воздух прогуляться и взять пару бутылок минеральной воды в магазине. На улице я столкнулся с одним из сержантов батальона.

– Тебя Костин искал. Рвет и мечет, – "обрадовал" он меня.

– Так я же говорил, что на три дня уйду. Невеста ко мне приехала.

– Ну, я не знаю. Ты бы зашел к нему… от греха подальше.

Возвращаться мне, конечно, хотелось, но не в часть. Я предвидел, во что мне выльется минутный заход в полк, и мы вернулись на уже привычную, скрипучую, старую кровать с большими набалдашниками по четырем углам.

– Иди в часть, а то будут неприятности, – начала меня уговаривать

Катерина. – У меня и так уже все болит, не сесть.

– Я туда еще успею, – хорохорился я, понимая, что неприятностей не избежать.

– Не надо, будет нехорошо, – не останавливалась она. – У тебя будут проблемы.

– Но у тебя же поезд только вечером.

– Я в кино схожу, в музей… Я потом опять к тебе приеду. Я же люблю тебя.

– Ну, если обещаешь приехать…

– Обещаю.

– Иди ко мне. Еще полчаса они потерпят, – обрадовался я обещанию подруги, даже не предполагая размера надвигающейся тучи.

Неприятности меня ждали в полном объеме. За несколько дней до этого, начштаба ввел обязательную регистрацию в журнале всех уходящих в увольнение с отметкой часа убытия и возвращения. Я, решив, что меня этот журнал не касается, конечно, ничего в нем не записал. Вот за этот-то пункт и зацепился разозленный Костин.

– Это не самоволка, – кричал он на меня. – Это "дизель". Ты бросил часть в тяжелое время.

– Товарищ майор, – искал я себе оправдание. – Но Вы же сами меня отпустили на три дня.

– Я? Покажи мной подписанную увольнительную записку. Где она? Где запись в журнале? Ты дезертир! Ты армию предал. Пока твои товарищи…