Поступь молодого бога - Дмитрий Чайка

улицу вышел заламывающий руки мужичок, не по-здешнему полный и рыхлый. — Я разорен! Я в долгах теперь!

Безымянный неплохо его знал, за одним столом не раз сиживали. Дурак он набитый. Ходит играть сюда два раза в неделю, и еще ни разу не выиграл. И вроде бы понемногу сливает серебро, но за это время сумма набежала немалая. Все серьезные парни уже смеются над этим олухом, а он всё ходит и ходит. Больной человек, карты заменили ему разум. Безымянный презирает таких людей, ведь он сам не такой. Он может остановиться в любой момент, когда захочет.

А ведь этот дурень складом в порту заведует. Важная фигура. Складом? Складом! Волосы на затылке Безымянного встали дыбом.

— Ты чего это воешь, почтенный? — как бы невзначай поинтересовался он. — Проигрался, что ли?

— Да, — прорыдал заведующий складом. — Вдрызг! Нет у меня теперь ничего! Одни долги! Если господин начальствующий узнает, конец мне.

— А ему какое дело? — навострил уши Безымянный. — Ну, любит человек кровь по жилам погонять. Что за беда? Ты же не на его деньги играл, на свои.

— Да что ты, добрый человек! — в ужасе округлил глаза кладовщик. — Ты ведь не знаешь ничего про службу мою. Нельзя нам на деньги играть, а долгов карточных иметь тем более нельзя. Мы ведь за товар отвечаем. А если я неспособен свои страсти в узде держать, то не будет мне веры. А нет веры, нет службы. У нас в порту с этим строго. Он, негодяй, давно уже ждет, кого бы подвинуть. Ему зятя пристроить нужно. Погонит тут же!

— Да-а, — сочувственно протянул Безымянный. — Ну, не говори никому, он и не узнает.

— Да мне все равно отдавать нечем, — пригорюнился кладовщик. — Я только что расписку написал и личную печать приложил. Если за неделю не расплачусь, они в суд пойдут.

— Так ты расплатись.

Безымянный почувствовал, как жидкий огонь побежал по венам, как в голове застучали барабаны войны. Он словно охотник, который ждет, когда олень повернется боком, подставившись под выстрел. Его пальцы уже натянули тетиву лука, осталось лишь отпустить ее, и тогда добыча захрипит, забьется в кровавом кашле. А он, до бровей залитый веселым куражом, догонит ее и перережет горло. Вот для таких моментов и стоит жить.

— Да нечем мне! Я же тебе, добрый человек, только что об этом сказал! — проигравшийся кладовщик посмотрел на него с такой болью, что у Безымянного едва сердце не выскочило из груди. Вот оно, настоящее дело!

— Помочь тебе, что ли? — с сомнением протянул Безымянный. — Вижу я, человек ты хороший, только запутался.

— Да как ты мне поможешь? — невесело спросил кладовщик. — Долг мой не драхмах даже, в статерах золотых. Даже если я дом и собственных дочерей продам, мне нипочем не расплатиться с этими людьми.

— Ого! — крякнул Безымянный. — Так ты по любому человек конченый. Видно, сегодня боги отвернулись от тебя, почтенный.

— Я бы в петле удавился, — уныло ответил кладовщик, — да только на кого семью оставить. Это же позор какой. У старшей дочери свадьба скоро. Я уже и соглашение о приданом подписал. А чем отдавать, и не знаю.

— Ладно, добрый я сегодня, — покровительственно хлопнул его Безымянный по плечу. — Хочешь долг свой закрыть, да еще и в прибыли остаться?

— Да кто на моем месте не хотел бы? — непонимающе посмотрел на него неудачливый игрок. — Да только о чем ты говоришь, почтенный? Не пойму я…

— Какой, говоришь, у тебя склад? — небрежно спросил Безымянный.

— Восемнадцатый, почтенный, — торопливо ответил игрок. — Ткани у меня там хранятся. По большей части те, что у государыни нашей во дворце ткут. Лен еще привозят, но его быстро разбирают. Армейские мастера на доспехи берут много.

— Три дня, — хлопнул его по плечу Безымянный. — Через три дня делаем дело, а через шесть ты свой долг закроешь, почтенный… как так тебя?

— Упирокор я, почтенный, — спохватился кладовщик. — Мой род испокон веков в Энгоми живет, я не какой-нибудь ахеец пришлый. Только я на преступление не пойду! Вон из восьмого склада товарищ мой разума от жадности лишился, и на крест попал.

— Да какое там преступление! — усмехнулся Безымянный. — Так, баловство детское. Никто и не заметит ничего. А если и заметит, то ты ни при чем будешь.

— Тогда я согласный, добрый господин, — по-собачьи преданно посмотрел на него кладовщик. — Ты уж помоги мне, а я за тебя до конца жизни буду жертвы богатые приносить.

* * *

«Если человек подделал печать, продал её или без разрешения использовал чужую печать на товарах, — этого человека следует казнить».

Так говорит закон царя Хаммурапи, непревзойденного в своей мудрости. А раз такое пришлось оговорить отдельно, то это означало целых три вещи. Первая: печати вовсю подделывали. Вторая: их продавали. И третья: их использовали без разрешения, то есть или крали, или брали на время. Все это Безымянный прекрасно знал, потому как в Вавилонии бывал, и не раз. В Талассии за подобное тоже по головке не гладили. За такое полагалось от пяти лет в рудниках и вплоть до распятия.

Впрочем, суровость наказания еще никогда не приводила к искоренению преступности. Те, кто по кривой дороге пошел, и так знают, что их ждет, только считают себя умнее других. Вот и в Энгоми был искусный резчик, к которому в тот вечер завалился Безымянный, положив перед ним лист бумаги, украшенный разноцветьем оттисков, и глухо звякнувший кошель. Уже через три дня он держал в руках печать царского тамкара, печать портового писца и печать таможенного инспектора.

— Да что за слова такие! — в который раз удивился Безымянный. — Не людские какие-то. Таможня! Инспектор! Горазд наш государь на придумки. Ну так и мы не дурней его будем. Два раза уже поимели его царственность, и еще не раз поимеем. А то важный он у нас очень. Надо бы спесь с него сбить.

Он пошел в порт, живущий пока что в зимней праздности, и направился на склад, в котором скучал его компаньон. Кораблей сейчас раз в десять меньше, чем летом. Тогда порт гудит как пчелиный улей, не смолкая до глубокой ночи. А сегодня Безымянный едва-едва три телеги