Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

У нас, как всегда, интересно, как говорится, «пока гром не грянет, мужик не перекрестится». У нас говорят, что мы особых проблем не предвидим, все готово, все в порядке. Это сильно напоминает нашу снегоочистительную кампанию – даже в Москве всегда есть ощущение, что зима пришла внезапно и ее никто не ожидал. Как будто бы зима не приходит всегда в одно и то же время, вместе с сознанием человека и его рождением. Вот и вчера, к примеру, повалил снег, образовался от предыдущего дождя гололед, ехавший ко мне на дачу Леня сказал, что все кюветы по Минскому шоссе усеяны разбитыми машинами, просил ни в каком случае не выезжать завтра, то есть 7 ноября, в город. Но следующее тысячелетие, сбой компьютерных систем – это ж не снег очищать, и не два-три человека, которые от переохлаждения погибнут, или многочисленные травмы людей, упавших на льду, – это нечто посущественнее. Думаю, остается пятьдесят шесть дней до нового тысячелетия, доживем и узнаем: как же эта неделя от двадцать пятого и первая неделя, предположим, января – как все образуется и во что это выльется. Меня индивидуально это беспокоит еще в том смысле, что у нас 7 января, как всегда, вручение премии. Потом следует «Рождественская карусель», наш фестиваль, уже запланированный и расписанный. А изменит ли что-нибудь катастрофа, грядущее наступление нового тысячелетия и сбой мировой информатики на нашем мероприятии? Вот ожидаю.

Заговорив о сегодняшнем времени, хочу осмыслить смуту, которая рождается в душе: когда гремят пушки – музы молчат, или когда бряцает оружие – музы молчат. Закон этот, выведенный, очевидно, из множества периодов истории подобного рода, в общем, всегда себя оправдывал. Но когда идет война, ни у кого не возникает сомнений, потому что война – это когда гибнут люди с двух сторон, когда люди бегут с того места, где происходят боевые действия, когда стон и плач семей, матерей все громче. И сейчас как ураган обрушиваются все новые события культуры, бешеный круговорот фестивалей, гастролей, премьер в Москве, словно вот в эту, другую плоскость жизни, другую область знания хотят люди отключиться и занять свою духовную жизнь чем-то другим. Дала интервью в «Вечерний клуб» в рубрике «Неделя с Зоей Богуславской», обозначила несколько крупнейших событий только одной недели, попробую немножечко сосредоточиться на этом.

В Большом зале Консерватории слушала Клаудио Аббадо с Берлинским оркестром – московское прощание с этим великим тандемом. После «Двойной глубины» Вольфганга Рима и, в особенности, оглушающе-ностальгического Дворжака трудно было представить себе, что через полчаса гениальный маэстро уплетал мясо с рисом и салатом, лукаво улыбаясь, ухмыляясь в ответ сыпавшимся на него восторгам. Увидела рядом за столом Юрия Любимова, и всплыло в памяти, что именно у Аббадо жил режиссер, лишенный гражданства, в Милане и на Сардинии, и какой отрезок пути они прошли вместе, ставя там «Бориса Годунова» Мусоргского и произведения на музыку Луиджи Ноно.

* * *

Премьера Алексея Германа «Хрусталев, машину!» в ЦДЛ – дар постановщика «Триумфу». Она должна была состояться сразу же после вручения режиссеру этой премии (высших достижений в искусстве). Как водится сейчас, картина летела к нам через океан, Европу, преодолевая отсутствие копии на родине и издержки финансирования. Когда представляла картину залу, я еще не видела ее. Герман призывал публику к терпению, опасался, что будут уходить. Но никто не ушел.

Черно-белая лента, с провалами звука, мучительно рвущейся пленкой (что есть эстетика фильма) – потрясает каждого. Она о той «зоне», где достигается запредельное расчеловечивание, где унижение, насилие, боль, непотребная ругань и омерзительное помоечное существование – норма, привычное бытие. Картина же шоковая. Не всякий готов к подобному прозрению.

До ночи сидели, окружив Германа, Светлану Кармалиту (сценариста и супругу), исполнителя главной роли Юрия Цурило, овладевшего искусством высокой подлинности. Герман был удивительно мил, расслаблен, он острил и принимал уверения в том, что он гений, а фильм «закрывает собой кино ХХ века», и снова было невозможно поверить, что увиденное на экране было создано именно этими людьми.

Но посчастливилось на прошлой неделе и посмеяться до сведения скул. Вот так удача! В этот день родился Александр Ширвиндт – отечественный чемпион невозмутимого юмора. В гостиной «Общей газеты» каждый постарался соответствовать новорожденному: непредсказуемо ироничны оказались самые порой невеселые и печально-возвышенные Белла Ахмадулина, Марк Захаров, Аркадий Арканов, Михаил Державин, неожиданно звучали импровизации на тему «Ширвиндт и его окружение» Инны Вишневской, упоительно спела романсы Людмила Гурченко.

В попытках завершить собственный опус в серии «Мой ХХ век» (для «Вагриуса») читала, завидуя, много прекрасной мемуаристики: Юрий Нейман, Лидия Чуковская об Ахматовой, Юрий Олеша, Артур Миллер, Андрон Кончаловский, Майя Плисецкая, Василий Катанян, Софья Пилявская и другие. Сейчас на столе рукопись Юрия Любимова «Записки старого трепача» – кричащая исповедь художника, продиравшегося через катаклизмы нашей новейшей истории. А еще и элегантные извлечения из будущих книг Аллы Демидовой и Олега Табакова.

Нынче иду на авторский вечер Андрея Вознесенского в «Новой опере» Колобова и побуду в мире его поразительной поэзии последних лет.

А сегодня говорю с крупным кинокритиком по телефону, касаемся темы двух московских кинопремьер: «Хрусталев, машину!» Германа и «Молох» Сокурова. Еще попутно вклинивается то, что уже тоже на этой неделе вечер памяти актера Олега Борисова, который невольно пришлось мне вести в Центральном доме литераторов, в Большом зале, потому что Радзинский и Ерофеев[26] не пришли, и поэтому я, Хейфец и сын Олега Борисова Юрий Борисов, показавший замечательный документальный фильм, как бы заполняли собой сцену. Вечер прошел очень удачно. В Доме кино был 6-го числа вечер, который тоже, говорят, прошел замечательно. Он был выполнен в другом жанре, то было как бы подношение, музыкальный театральный венок, который сплели из воспоминаний и каких-то номеров артисты или режиссеры, которые ставили вместе с Борисовым. Но сквозь все эти вечера пришло осознание невосполнимости этого артиста, его масштаб, его резко отличная от всех других индивидуальность. Борисова сравнивают со Смоктуновским, как бесспорно гениальным актером.

Это тоже было как бы вкрапление культурного слоя уже совершенно другого рода в диалог о двух премьерах.

* * *

Потом я посмотрела сокуровский фильм «Молох», и случилось очень неожиданное у меня впечатление. С одной стороны, я не могла оторвать глаз от экрана: это замедленное рассматривание, прустовское, происходящего с лицом, телом, чувствами человека завораживает. Это эстетика Сокурова, и никого больше, и почерк мастера здесь от начала до конца виден. Замечательная игра актеров – Еву Браун и Гитлера и остальных все играют очень достоверно, но это одновременно искусство, а не фотография и не документ. Все как бы приподнято на уровень наблюдения и обобщения.