Близнецы из Пиолана - Сандрин Детомб

почувствовал, как что-то дрогнуло в душе отца близнецов. По-прежнему не говоря ни слова, тот глубоко вздохнул, встал с места и вышел, с трудом переставляя ноги.

Капитан бросил вопросительный взгляд на бывшего начальника, но тот лишь пожал плечами. В глазах Жана читался упрек. На сей раз капитан перешел красную черту, и Жан Вемез не мог найти для него оправданий.

Виктор вернулся буквально через минуту. В руке он держал записную книжку в пурпурной обложке, которую протянул Фабрегасу. На обложке, потускневшей от времени, не было никаких надписей.

Едва увидев первую страницу, капитан мгновенно понял, что перед ним. Это был дневник Люс Лессаж. Подняв голову, Фабрегас встретился взглядом с Виктором. В глазах отца близнецов не было ни гнева, ни вызова. Лишь опустошенность человека, передавшего в чужие руки все свои тайны.

Люс начала вести дневник 29 мая 1985 года. В этот день близнецы отпраздновали день рождения – им исполнилось семь лет. Именно в этот день она поняла, что они не такие, как все дети.

Приступая к чтению, Фабрегас надеялся с первых же строк отыскать ответы на все вопросы, но Люс изливала в дневнике свои чувства, а не излагала факты. Она писала о своих сомнениях и возникающих вопросах, но умалчивала о том, чем они были вызваны, – хотя использовала довольно резкие выражения.

«Плоды чрева моего гнилы!» – такими словами заканчивалась запись об этом семейном празднике.

Фабрегас заколебался – стоит ли продолжать чтение в присутствии Виктора? В дневнике было около двухсот страниц, и чтобы изучить его целиком, понадобился бы не один час. Отец близнецов, словно прочитав его мысли, решил эту проблему без долгих раздумий:

– Можете взять его с собой. Я знаю его наизусть.

– Когда вы о нем узнали?

– После смерти Люс. Я нашел его, когда разбирал ее вещи.

– И вы никому о нем не сказали?

Фабрегас умышленно задал этот вопрос в присутствии Жана Вемеза. Бывший начальник заслуживал того, чтобы знать, почему Виктор скрыл от него существование этого дневника.

– Вы ничего там не найдете! – заявил отец близнецов таким тоном, словно это его оправдывало.

– Что-то не верится.

– Я имею в виду – ничего такого, что поможет вам понять случившееся тридцать лет назад, – уточнил Виктор, – и тем более найти Зелию и Габриэля. Думаете, иначе я бы хранил его в тайне так долго?

– Это не вам решать! – резко ответил Фабрегас.

– В самом деле? Хорошо, давайте поговорим после того, как вы его прочтете. Моя жена излила всю свою желчь в этот дневник! Чем дальше вы будете читать, тем больше будете убеждаться, что мои дети заслужили свою участь. Солен и Рафаэль предстанут вам настоящими монстрами. Особенно Солен. Она играла людьми, манипулировала как мужчинами, так и женщинами… Рафаэль выполнял все ее приказы. Чем более извращенными и порочными они становились, тем больше удовольствия оба от этого испытывали.

– А вы… ничего такого не замечали? – спросил Фабрегас, на сей раз без всякой агрессивности.

– Однажды моя жена после визита с ними к педиатру вернулась домой сама не своя. Он порекомендовал, чтобы они прошли ряд тестов. Он сказал, что у них необыкновенно высокий коэффициент интеллекта, гораздо выше среднего для их возраста, и что им, возможно, стоило бы обучаться по индивидуальной программе. Знаете, какой была моя реакция? Я пришел в восторг! Я гордился ими как никогда!

– А что показали тесты?

– Тесты были платные… В те времена у нас было туго с деньгами, и я решил отказаться от этой затеи. Ну да, мои дети умнее других, но стоит ли раздувать из этого целую историю? Из дневника Люс вы узнаете, что она мне этого никогда не простила…

– Почему ты мне об этом не рассказывал? – упавшим голосом спросил Жан.

Он по-прежнему разглядывал клеенчатую скатерть, словно избегал встречаться взглядом с Виктором. Выражение его лица было растерянным. Он казался совершенно сбитым с толку.

– Я-то здесь при чем? – Виктор передернул плечами. – Люс скрывала это двадцать лет, а теперь ты упрекаешь меня?! Ты же расспрашивал ее целыми днями в самом начале расследования! Ты тогда приходил к нам каждый день, обедал с нами, почти поселился здесь – и ты ничего не смог узнать! Она и тебя обманула, как меня! И что бы изменилось, если бы я тебе об этом рассказал столько лет спустя? Когда Люс покончила с собой и я нашел этот дневник, ты уже вышел на пенсию.

– Но я по-прежнему делал все, чтобы докопаться до правды! – резко перебил его Жан.

– Да, это так! Ты был единственным, кто не отступился! А теперь посмотри мне в глаза и скажи, что ты занимался бы этим с таким же упорством, если бы знал, какими были мои дети! Даже Люс в своем дневнике написала, что их исчезновение – это лучшее, что с нами случилось! Что это милость Божья… Скажи, ты продолжал бы мне помогать, если бы прочитал все это?

Жан выдержал взгляд Виктора в течение всего нескольких секунд, затем молча опустил глаза.

46

Прежде чем вернуться в участок, Фабрегас отвез Жана домой. Бывший жандарм узнал сегодня слишком многое и явно нуждался в передышке. Капитан даже не пытался его ободрить – слова сейчас не имели никакого смысла. Он слишком уважал своего бывшего начальника, чтобы прибегать к таким дешевым трюкам. Понятно было, что Жану требуется побыть день-другой одному, чтобы собраться с мыслями и подвести итоги. Наедине с собой он еще раз прокрутит в памяти события последних тридцати лет и, возможно, вспомнит какие-то детали, которые могли бы стать указующими знаками… даже если это ничего уже не изменит.

Фабрегас, в свою очередь, должен был распланировать порядок действий на ближайшие несколько часов. Если близнецы были маленькими монстрами, возможно, их похититель считал своим долгом избавить от них общество? А как насчет Зелии и Габриэля – они тоже были «испорченными»?.. Понадобилось тридцать лет, чтобы у людей, знавших близнецов Лессаж, развязались языки: только сейчас они впервые осмелились сказать о тех что-то плохое… А разве сможет кто-то сообщить подобное о детях, пропавших совсем недавно, чьего возращения домой с замиранием сердца ждет вся Франция? Когда весь город следит за малейшими продвижениями в расследовании? Фабрегас представил, какое впечатление произведет он сам, если начнет задавать неудобные вопросы, и ему стало не по себе. Сможет ли он посмотреть в глаза матери Зелии, спрашивая, уверена ли она, что желает возвращения дочери?

Войдя в свой кабинет, Фабрегас энергично стер все, что прежде написал на белой настенной доске. Он хотел