Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века - Коллектив авторов

– Учитель Ань очень образованный и эрудированный, но совершенно не годится в преподаватели.

Наш папа разговаривает с сильным южным акцентом, и, по словам Летучей Мыши, однажды отец вместо «у ворот стояли двое на часах» прочитал «у ворот стояли двое на носах». У брата, как только он услышал об этом деле, словно пелена с глаз упала, он сообразил, отчего соседские ребятишки обзывали нас «носачами» и придумали дразнилку: «У-у-у, на носу стоит Ань У». Брат вернулся домой и рассказал об этом, мне стало смертельно обидно и отчаянно больно, точь-в-точь как если б меня ударили ножом. С тех пор я возненавидела Летучую Мышь лютой ненавистью.

Однажды он пришел к нам и позвал меня с Ань У пойти на спортивную площадку вместе рвать траву. Я наотрез отказалась, но потом все же побежала за ними, захватив с собою сестренку.

В сумерках спортивная площадка Первой школы казалась совершенно беспредельной – такой же необъятной, как открытая степь, ну, может быть, не совсем как степь, но уж точно как приличное хлебное поле. Золотым сиянием сверкали заостренные верхушки трав, а листва на деревьях бархатисто, словно перешептываясь, шелестела. Это только называлось «рвать траву», по-настоящему ее надо было тянуть и одновременно отщипывать ногтями, оставляя ненужные корни. Мы специально выбирали траву с плоскими и широкими листьями, поскольку Летучая Мышь сказал, что кроликам она больше всего нравится. В воздухе носилось целое полчище настоящих летучих мышей, они суетливо наматывали хаотичные круги… Постепенно на площадке окончательно стемнело. Мы скинули свои матерчатые туфли и стали подкидывать их – тапок за тапком – в кишевшее крылатыми зверушками небо. Не знаю, кто выдумал эту нелепицу, будто летучие мыши любят забиваться в ботинки, на поверку оказалось, что ничего подобного не происходит. Летучие мыши пугались подбрасываемых тапок и суматошно метались из стороны в сторону. А мы, разыскивая матерчатые туфли, ползали на четвереньках в высокой траве, словно какие-то странные животные. И все это казалось нам ужасно занимательным. Когда мы уже устали дурачиться, я, надевая тапочки, спросила Летучую Мышь, едва сдерживаясь, чтобы не прыснуть от смеха:

– А почему ты тогда сказал, что ты, может быть, Мышь Летучая?

Он очень удивился, оказалось, что он уже совершенно позабыл, что когда-то говорил такое. Но потом Летучая Мышь сообщил мне, что ему очень нравятся эти странные зверьки – и не мыши вроде, и не птицы, да и, вообще, он страшно любит всякие такие бестолковые и нелогичные штуки.

– А вы слыхали когда-нибудь, – вдруг спросил он, – что такое «наэлектризованный труп»[52]?

– Наэлектризованный труп? Кто же этого не знает! Это когда мертвец трепыхнется и – прыг – вскочит на ноги и в остолбенении пройдет вперед несколько шагов. А как наткнется на что-нибудь, тут ему полная крышка будет! – авторитетно, как по писаному отвечал Ань У.

Сестренка испугано заревела, а я тоже вставила свой комментарий:

– Когда человек только-только умер и к нему прислонится вдруг котенок, или щенок, или еще какой зверек, тогда-то он и может превратиться в наэлектризованный труп.

– Здорово! Вы оба на редкость сообразительные. А теперь мне пора домой возвращаться. Не в службу, а в дружбу, отнесите, пожалуйста, эту траву бабушке. Ань У, ты вроде как хотел кроликов разводить? Я уже потолковал с бабулей об этом.

Я смотрела вслед Летучей Мыши, силуэт которого постепенно исчезал в вечерних сумерках, и тут меня осенила гениальная идея. Я говорю Ань У:

– Человеку, который спит без просыпу целые дни напролет, всенепременно будет проще «наэлектризоваться», чем обычному мертвецу!

Ань У обмозговал это и решил, что моя гипотеза весьма убедительна, а потом добавил:

– Ну, конечно, жена бывшего директора наверняка именно поэтому и подсаживает кроликов под одеяло к своему сыну.

Какой ужас! Мы побросали охапки травы во дворе директорского дома и что есть мочи пустились оттуда наутек.

Дворик перед нашим домом был небольшой, такой же, как и у других, он был обнесен плотной живой изгородью из маленьких вязов, которые мы ровненько подстригали, чтобы не разрослись очень высоко. Во дворе росли кукуруза и горох, и плети гороха ползли вверх, взбираясь по стеблям кукурузы. Пурпурный вьюнок[53] никто специально не высеивал, но эти однолетние лианы всходили сами и, цепляясь за ветви вязов, поднимались все выше и выше, распуская огромные цветки-граммофоны разных цветов – фиолетовые, белые или нежно-розовые. Семиточечным божьим коровкам – здесь на Севере их еще называют «пестрыми барышнями» – тоже нравились вязы. Эти яркие жучки – большие, как половинки соевых бобов – сосредоточенно ползали по темно-зеленым листочкам ильмов. По мне, так некоторые виды «веселенького ситца» штампуются как раз по образцу раскраски божьих коровок. Например, вот у моей мамы есть одно такое платье – черное с красными горошками.

Белых бабочек было ужасно много, у кого во дворике распускались цветы, к тому и устремлялись бабочки. Белянкам больше всего нравились цветки душистого лука, но лук цвел только во дворе у покойного директора, поэтому легионы бабочек налетели туда в несметных количествах. Порхающие белянки и цветы душистого лука – изящные зонтики, сплетенные из благоухающих крошечных звездочек – превращались в одно белое-пребелое облако, от пронзительной яркости и беспрерывного мельтешения которого начинало слепить глаза. Опираясь грудью об ильмовую изгородь, окружавшую дом бывшего директора, я просунула во двор ветку, к кончику которой была привязана маленькая круглая бумажка, и принялась тихонько ее раскачивать, так чтобы бумажка вертелась и подпрыгивала. Вскоре заинтригованные этими пируэтами, ко мне стали подлетать – одна за другой – белянки. Тогда, обеими руками подняв повыше эту ветку, я поспешила домой, увлекая за собой целую вереницу веселых бабочек. Опережая меня, Ань У заранее примчался домой и ждал у распахнутой настежь двери. Стоило мне вбежать в комнату, как брат сразу же плотно захлопнул за мной дверь.

– Сколько получилось бабочек? – со двора прокричал Ань У.

Зажимая уши – поскольку смертельно боялась, что из-за пыльцы на крылышках навсегда потеряю слух[54], я стала искоса обводить глазами комнату и в итоге насчитала семь бабочек. Я счастливо закричала брату на улицу:

– Ты, главное, дверь только не открывай!

Потом наступила очередь Ань У, но он все время слишком спешил и чересчур резко болтал веткой, оттого-то и не получалось у него заманить хоть сколько-нибудь белянок. А один раз Ань У прибежал домой с одной только яростно трепыхающейся в воздухе белой бумажкой, а несколько увязавшихся было за ним бабочек ускользнули, даже не долетев и до середины пути.

– Не переживай, – успокаивала я брата, – попробуй еще разок! Все равно, ведь бабочек там так много, что всех их никогда не переманишь.

Поскольку нигде было не найти металлической проволочной сетки, мечта Ань У о том, чтобы сделать настоящую кроличью клетку, лопнула как мыльный пузырь. Они с папой построили из кирпича крошечный домик, приделали к нему деревянную дверку и сперва поселили туда четырех курочек.

А я каждое утро брала три бутылки молока: одну – для нас, а две другие относила в дом покойного директора. Я входила к ним во двор, брала с подоконника пустые молочные бутылки и через несколько минут снова возвращалась, чтобы оставить две бутылки, полные молока. Бегая вот так с бутылками туда и обратно во двор бывшего директора, я частенько заодно прислонялась к оконному стеклу и заглядывала на секундочку внутрь комнаты.

В тот раз мы прошли в дом покойного директора вдвоем с Ань У. Когда мы подошли к двери, я недовольно забурчала:

– Только бы ее сын вдруг не «наэлектризовался»!

– Вот забавно было, если бы «наэлектризовался», мы разве не собирались поглазеть на это чудо! – очень уверенно заявил мне Ань У.

Четыре больших серых кролика играли на глинобитном полу в комнате. Старушка предложила нам выбрать тех, что приглянутся, а потом добавила, что можем и всех разом забрать, у нее еще малышня подрастала – четыре крошечных крольчонка. Ань У ответил, что двух будет вполне достаточно, лучше всего, конечно, кроля да крольчиху, чтобы потомство было удобно разводить. Старушка взяла на руки тех двух кроликов, которые не пришлись нам по нраву, и вынесла из комнаты во двор, где посадила в сарай. Вернувшись в дом, она сказала нам:

– Вы не спешите убегать, лучше разуйтесь да посидите чуть-чуть на кане.

Кан у них тоже был низкий и очень большой – занимал половину всей комнаты. Ее сын спал на дальнем от топки краю кана, освещение там было довольно тусклым, и если не присматриваться, то рассмотреть что-либо было почти невозможно. Впрочем, оттуда действительно сильно воняло кроликами. Под ватным одеялом, к нашему великому разочарованию, было абсолютно тихо – совершенно невозможно, чтобы там сейчас прятались крольчата.