Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века - Коллектив авторов

Звон разбитого стекла разлетелся по всей комнате. Ма Тянь, смотревший на лежащую Ван Цин, на кровь, стекавшую по стеклу, на пол, усыпанный осколками, почувствовал странное ощущение нереальности. Ему показалось, что эта сцена поразительно напоминает его ночные кошмары.

Ван Цин застонала и медленно открыла глаза. «Убил», – произнесла она спокойно.

Утром уже никто во всем городе не сомневался, что Ма Тянь и есть убийца, потому что доказательств было вроде бы предостаточно: парочка была неразлучна на протяжении нескольких лет; ученица подтвердила, что перед ее уходом в салоне, кроме Ван Цин, был только Ма Тянь; к тому же тем самым вечером заначка в пятьсот юаней, которую мать Ма Тяня хранила в обувной коробке, бесследно исчезла вместе с ее сыном.

Однако полиция не торопилась подтверждать обвинение. Они считали, что все это лишь нити, ведущие к разгадке, но еще не сами доказательства, поэтому согласно протоколу отправили на автобусную станцию, в гостиницу и общественную баню уведомления для помощи расследованию, но вовсе не приказ об аресте, на который надеялись родители Ван Цин.

В свободное от негодования и разочарования время родители Ван Цин воспользовались советом учителя языка и литературы средней школы и написали от своего имени объявление о розыске Ма Тяня, в котором пообещали хорошо вознаградить человека, который предоставит точные сведения о преступнике.

Объявление было размером приблизительно в одну восьмую книжного формата и кроме описания горя родителей от потери любимой дочери содержало еще и то, что было пропущено или небрежно указано в уведомлениях, а именно приметы убийцы: густая шевелюра и болезненное помешательство на модных прическах. Вспомнив о волосах Ма Тяня, отец Ван Цин преисполнился отвращения и многократно повторял такой явно унизительный эпитет, как «свиная щетина».

Напечатав объявления большим тиражом, родители девушки немедленно распространили их повсюду. Ма Тянь увидел одно из них на телеграфном столбе всего в пятидесяти ли от городка.

До этого он скрывался в заброшенной печи для обжига кирпича недалеко от телеграфного столба. Он бредил, словно лихорадочный больной: то ему мерещилось, что Ван Цин на самом деле скончалась, то чудилось, что Ван Цин не умерла, а получила тяжелую травму. В печке при свете дня стояла кромешная тьма, и от этого все вокруг казалось призрачным и абсурдным.

Однако объявление вывело Ма Тяня из состояния растерянности. Оно не только убедило его в смерти Ван Цин, но и подарило ему огромную надежду. Парень рассуждал так: те, кто увидит объявления и кинется искать его, возможно, не осознают, что человек по прозвищу Шевелюра, помешанный на волосах, словно одержимый манией величия, на самом деле и волос-то не имеет. Поэтому, перед тем как навсегда стереть из памяти тот кошмарный вечер, Ма Тянь взял в руки бритву, которую носил с собой, и без тени сомнения сбрил свои черные волосы. Впоследствии, в течение всего долгого времени, что он находился в бегах, Ма Тянь постепенно при помощи горячей смолы, извести и соли сделал так, что кожа на голове понемногу высохла и сморщилась и в конце концов превратилась в выделанную дубленую кожу, и ни один волосок больше не вылез на ее поверхности.

В дальнейшем Ма Тянь, воспользовавшись этим умением, получил место в цехе по выделке шкур на скотобойном заводе где-то на юге страны.

Перевод А. А. Никитиной

Жестяная крыша

Ян Дате

Мы проскользнули во дворик дома бывшего директора и, прильнув к оконному стеклу, заглянули внутрь комнаты. – Кроликов на кане не было! Ань У рассердился:

– Всякий раз, когда верю тебе, неизменно в дураках остаюсь!

Я только что относила сюда письмо и тогда действительно видела, как на кане сидели четыре сереньких крольчонка и торопливо грызли большой кочан пекинской капусты… Ну, ладно, пусть не кочан капусты, а капустную кочерыжку, но это ведь за вранье не считается!

Бывший директор школы уже давно умер, а его вдова превратилась в седовласую, словно лунь, старушку. Уездную среднюю школу № 1 любили очень многие – на территории этой старой школы возвышалось давнишнее здание с зеленой крышей и серыми стенами, а еще там рос один очень древний вяз, вызывавший у всех крайнее умиление и жалость, – и вовсе даже не потому, что был обнесен прочной железной решеткой… Наша семья жила прямо на территории Первой шкоды, в длинном – протянувшемся почти на всю улочку – одноэтажном строении, где под одной общей крышей, вплотную примыкая друг к другу, соседствовали около десятка отдельных жилищ – каждое со своим входом и крошечным двориком впереди. Вдова бывшего директора жила в том же бесконечно длинном строении, что и мы, но только между нашими домами было еще пять-шесть других смежных дворов. Стоило выйти за ворота нашего дома и пройти через два ряда больших ивовых деревьев, как ты через пару шагов сразу же оказывался прямо на школьной спортивной площадке.

У покойного директора был необщительный сын-молчун, который спал целые дни напролет, просыпаясь только ради того, чтобы что-нибудь перекусить. Раньше он работал учителем в Первой школе, а когда началась Культурная революция, его погнали для трудового перевоспитания на жестяную крышу четырехэтажного здания. Оттуда он свалился и с тех пор превратился в безучастного ко всему сонливца. Тогда мой папа тоже был на крыше – с них обоих только недавно сняли позорные бумажные колпаки с надписью «правый уклонист». У каждого из них было по малярной кисти и одно на двоих маленькое ведерко с темно-зеленой краской, они начали красить от края ската крыши и постепенно продвигались кверху. Если смотреть с земли, то два этих человечка в синей одежде, будто бы уменьшились во много-много раз, и почти невозможно было различить, где был папа, а где – директорский сын. Они выкрасили кусок крыши и затем, присев на корточки, стали отступать по направлению к коньку… После того, как с сыном покойного директора произошел этот несчастный случай, к нам домой приходили с дознанием и спрашивали, по своей ли воле он с крыши прыгнул или же соскользнул вниз по неосторожности. Папа отвечал, что этого он не разглядел и что сам несколько раз чуть не свалился с высоты. С тех пор сын директора только и знал себе, что спать без просыпу, а зарплату ему начисляли, как и прежде. Папа же каждый день брал для него молоко, а иногда еще покупал уголь или колол дрова для него и для его матери.

У вдовы бывшего директора волосы были гладко-гладко зачесаны назад и на затылке связаны в маленький хилый пучок. Я говорю брату:

– Ей наверняка уже лет сто десять. Глаза круглые такие, блестящие, а лицо-то белое какое! Глянь-ка на ее рот, когда ест, то плотно сжимает губы, а пухлые щеки так и ходят, так и ходят… Ну, скажи, похожа ведь на кролика?

Но Ань У – на то он и есть Ань У – недовольно пробубнил:

– Кто еще на кролика похож? Опять ты начала чепуху молоть.

Старушка доела печенье и, протерев ладони, откинула край одеяла, которым был укутан ее сын, оттуда стремительно повыскакивали четыре крошечных серых крольчонка и – шлеп, шлеп, шлеп, шлеп – спрыгнули с кана на глинобитный пол.

В этот момент Ань У прямо остолбенел. И я тоже, я даже представить себе не могла, что крольчата окажутся спрятанными под ватным одеялом.

– Не двигаться! – крикнул кто-то у нас за спиной.

– Ты кто такой? – от неожиданности я потеряла равновесие и, падая, поцарапала немного коленку.

– Кто я такой? Я, может быть, Мышь Летучая, – ответил мне рослый паренек, на его бледном, едва тронутом загаром лице играла веселая улыбка, он стоял и, словно от дуновения ветерка, несколько раскачивался из стороны в сторону. Паренек, похоже, вовсе и не хотел вырастать таким высоким, однако ничего поделать с этим он не мог.

– Мы хотим у Лэй Фэна[48] учиться – будем добрые дела делать. Да вот только люди тут нам дверь не отпирают, – Ань У действительно был специалистом по развешиванию лапши на уши.

– А я вас знаю, тебя зовут Ань У, а ее – Ань Вэнь, вы близнецы учителя Аня. Точно, я как раз вспомнил, это как говорится – «редупликация сил, как у тигра, которому добавили еще и крылья»! Ну и ну, этого еще не хватало! У тигра еще и крылья выросли, куда же это годится!

– У тигра выросли крылья, здорово ведь будет!

– Ань Вэнь, перестань с ним ерунду молоть, будто он все на свете знает!

Летучая Мышь вытянул руку и постучал в дверь, затем обернулся к нам и спросил:

– Ну что, заходить внутрь будете?

Я посмотрела на Ань У – у него было такое выражение лица, будто он готовился треснуть изо всех сил этого паренька и сразу же дать отсюда стрекача. Поэтому мы сердито буркнули ему:

– Не будем мы заходить!

– Если снова захотите «учиться у Лэй Фэна», то милости просим в любое время! А еще лучше захватите с собой травы или листьев капустных – кроликов кормить.