Картина Черного человека - Наталья Николаевна Александрова

Человек, выросший в другое время и в другом месте, легко узнал бы в этом человеке автора бессмертного «Капитала», вождя мирового пролетариата Карла Маркса.

Субтильная старушка Констанция Теодоровна много лет назад заведовала клубом коммунальных работников, в котором висело много портретов основоположников марксизма-ленинизма. Эти портреты за ненадобностью отправили в кладовку, и когда Констанция увлеклась живописью, она использовала их для своих работ. Потому что за чистые холсты приходилось платить деньги, бесплатно полагался один холст в месяц. А Констанции Теодоровне хотелось писать и писать; когда она брала в руки кисть, ее одолевал такой приступ вдохновения, что терпеть не было никакой возможности.

Так что она потихоньку брала портреты классиков марксизма-ленинизма — чего же добру-то пропадать. Загрунтует дома холст и несет в студию, Глеб и не знал ничего.

— Знакомый мужик, — неуверенно проговорил старший абрек. — Где-то я его видел… а, точно, вспомнил — это Яков Миронович, директор второй швейной фабрики у нас в Нальчике. Я его видел на свадьбе, когда он свою дочку выдавал за заместителя прокурора…

— Что вы мне суете своего Якова Мироновича! — вызверился хозяин подвала. — Проваливайте отсюда, и чтобы через пять минут духу вашего здесь не было!

— А деньги? — неуверенно заикнулся усатый.

— Тебе еще деньги? — Человек за столом грозно скрипнул зубами, а потом щелкнул пальцами.

Тут же у него за спиной открылась неприметная дверца, и в комнату вбежал большой поджарый угольно-черный пес. Он преданно взглянул на хозяина, затем перевел взгляд на гостей, оскалил страшную пасть и тихо, но страшно зарычал.

— Не… не надо никаких денег! — проблеял старший абрек.

— Люцифер, проводи гостей! — приказал псу хозяин.

Пес медленно двинулся вперед. Из его пасти капала слюна.

Абреки попятились и отступили к двери.

Пес зарычал громче — и они мгновенно исчезли, как последний снег под жаркими лучами майского солнца.

Оставшись один, хозяин пса схватил картину и с размаху жахнул ее об стол. Картина вывалилась из рамы и упала на пол.

— Черт! — закричал человек. — Черт, черт, черт!

При этом он топтал картину ногами. Что он наделал? Зачем он поспешил заминировать машину этой девки? Теперь все пропало, теперь он никак не узнает, куда же она спрятала картину.

Я лежала на пожухлой траве, глядя прямо перед собой.

Из травы на меня кто-то глядел маленькими живыми глазами.

Я пригляделась…

Это была мышь.

Я не из тех женщин, которые при виде мышей визжат и забираются на стул. Еще бы, если у Петровны в старых газетах жила когда-то целая колония этих серых. Так что к мышам я отношусь спокойно, а эта была даже довольно симпатичная. Я протянула к ней руку.

Мышь не убежала.

Она повела носом и проговорила человеческим голосом:

— Этак мы с тобой до вечера провозимся…

Голос был не просто человеческий — он был удивительно знакомый.

И тут я вспомнила, чей это голос.

Это был голос бабы Дуси, бабкиной сестры, которая пару раз водила меня в лес за ягодами. Баба Дуся жила не в нашем городе, приезжала изредка летом и брала меня с собой в лес. Нечасто это было, а потом она вообще умерла.

И правда, на месте мыши была уже баба Дуся. У нее был такой же остренький носик и живые любопытные глаза.

— Ты что на земле лежишь? Простудишься! — баба Дуся протянула мне руку.

Я взяла ее за руку, поднялась, огляделась по сторонам…

Мы были в темном еловом лесу, чуть в стороне от круглого озерка с темной торфяной водой. А на другой стороне этого озерка…

Я не успела разглядеть, что там было, потому что совсем рядом кто-то ударил в литавры — и я проснулась.

Я лежала на узком диванчике в совершенно незнакомой комнате. Комната была большая и потолок высокий, или мне так казалось из положения лежа. Потолок был желтый от многочисленных протечек.

Я поерзала на неудобном ложе. В бок тотчас впилась пружина.

Да, это точно была не моя комната, не мой потолок и уж точно не мой диванчик.

Спала я одетой, под темно-зеленым байковым одеялом. Одеяло жутко кусалось даже сквозь одежду.

Где-то рядом снова ударили литавры…

И тут я вспомнила.

Это же часы с боем…

Это квартира Глеба…

Черт!

Выходит, я вчера так надралась, что заснула в чужом доме наедине с мужиком…

Я мысленно проинспектировала свои ощущения.

Голова раскалывалась — но это неудивительно, это сколько же я вчера выпила…

Но в целом никаких посторонних ощущений не было. И вообще, я же спала одетой… Но вообще-то неудобно. И с чего это меня так разобрало вчера?

Я пошевелилась и села, спустив ноги на пол. Комната и правда была большая, мебели немного — стол, шкаф, мольберт у окна. Часы в углу здоровенные, с маятником, и еще ниша завешена плотной тканью с бомбошками по краю. Ткань была когда-то темно-бордовой, теперь выцвела, и бомбошки через раз отвалились.

Я посидела немного на диванчике и прислушалась. В квартире было тихо, если не считать тиканья часов. Занавеска на нише пошевелилась, и показалась кошка Алиса. Она посмотрела на меня равнодушно и прошла через комнату, задев лапой очередную бомбошку.

— Кис-кис… — машинально позвала я, только чтобы что-то сказать.

Кошка посмотрела через плечо и ушла, брезгливо дрыгнув лапой, как будто наступила в лужу.

Ну вот, даже кошка меня презирает. А что тогда думает обо мне ее хозяин? И где он вообще?

Я встала и побрела по квартире в поисках ванной. Это было нетрудно, поскольку все в этой квартире было небольшое, кроме комнаты, в старых домах такое бывает.

Собственно, ванной не было, был закуток возле кухни, где притулился унитаз и душ, а вода стекала просто в поддон. Кое-как я умылась и разгребла волосы, а потом заколола их потуже, после чего решила, что раз хозяина нет, то я могу просто уйти, а дверь захлопну. Ничего, кошка Алиса присмотрит, она привыкла на хозяйстве у него оставаться.

И тут в замке заскрипел ключ, и в прихожую втиснулся Глеб. Я решила про себя, что, если он хоть слово скажет про вчерашнее мое поведение, я просто пошлю его подальше и уйду. И никогда больше не появлюсь не только в этой квартире, но и в студии.

— Ну ты даешь! — начал было Глеб, но разглядел мое лицо и тут же сообразил, что лучше ему промолчать.

— Доброе утро! — сказал он. — Я в пекарню ходил за булочками, сейчас кофе будем пить.

Я прислушалась к себе и поняла, что без кофе просто не выживу, поэтому