Клоун. История одной любви (СИ) - Монакова Юлия

Макар похолодел, понимая, что руки и ноги плохо его слушаются. Такого раньше никогда с ним не случалось, он всегда безупречно владел своим телом и чувствовал его. Сейчас же конечности словно принадлежали кому-то другому — неловкому, рассеянному, вяло-неповоротливому, координация была явно нарушена.

Макар заставил себя встряхнуться и с силой прикусил язык. Резкая боль моментально его отрезвила, а рот наполнился привкусом крови: видимо, немного перестарался. Теперь главным было — не улыбаться, чтобы не пугать публику и Яночку своим окровавленным оскалом…

Номер превратился в пытку. Макар одновременно умирал от страха не справиться, не успеть вовремя подхватить Яночку — и отчаянно боролся с сонливостью. Он продолжал прикусывать себе то щеку, то язык: кратковременные и острые болевые ощущения ненадолго выдергивали его из этого состояния. Во рту у него, наверное, уже не осталось живого места…

Как бы ни был Макар раздавлен ситуацией с Динкой, однако отдавал себе отчет в том, что подобная физическая реакция организма на случившееся просто невозможна. С ним явно происходило что-то неладное, как будто он находился под действием каких-то препаратов… Но не мог же он, в самом деле, принять снотворное и сам этого не заметить?! Чушь, бред, хрень какая-то…

К счастью, номер уже подходил к концу. Зрители то и дело восхищенно или шокированно ахали и принимались аплодировать, даже не представляя, какие мучения сейчас испытывает один из воздушных гимнастов прямо у них на глазах. Лоб Макара покрылся испариной, сердце колотилось как бешеное, он чувствовал, что задыхается — и держался из последних сил. Опустившись с Яночкой на манеж, он успел шепнуть ей:

— Б-беги скорее к маме с папой!

Она удивленно округлила глаза: был еще финальный трюк, когда они в последний раз поднимались вместе под купол, а затем обрывались вниз, раскручиваясь в полете. Вероятно, что-то во взгляде Макара сказало Яне о том, что спорить и задавать вопросы сейчас не следует. Еще раз неуверенно оглянувшись на него, малышка бросилась к родителям.

Макар собирался уже высвободить запястье из обмотки и, поклонившись, тоже уйти — но лебедка вдруг снова начала подниматься, натянув полотно. Вероятно, Яночкин отец решил, что концовку номера Макар собрался исполнить сольно. А Макар понимал, что просто не сможет сейчас ничего сделать. У него совершенно не осталось сил, он выдохся, был выжат как лимон…

Он беспомощно повис на десятиметровой высоте, чувствуя, как ткань потихоньку соскальзывает с его запястья — он не завязывал ее узлом, просто обмотал… Макар сделал отчаянное усилие, пытаясь ухватиться за полотно второй рукой — но все плыло у него перед глазами.

«Я сейчас упаду», — заторможенно подумал он.

И упал.

Он услышал глухой стук собственного тела, рухнувшего на манеж — и какими-то остатками гаснущего сознания сразу же узнал его. Именно с таким звуком упал и разбился его отец…

И больше уже он ничего не видел и не слышал.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

ЧАСТЬ II. Десять лет спустя

Рассказать, как она бесила? Не хватит слов.

Эти тряпки по всей квартире, гора посуды…

Говорил, что не буду ее опять, не буду,

Но бросался на это мясо, как стая псов.

Как она просыпалась — где-то в районе трех,

Надевала футболку с мерзким пятном от кофе.

Как дымила на кухне, морщила детский профиль.

Я хотел придушить ее, только никак не мог.

Как терзала гитару, а в стенку стучал сосед,

И колонки до ночи орали БГ и Цоя.

Я лежал на кровати, словно на поле боя,

Представляя в ладони спасительный пистолет.

Моя пьяная дурочка — пирсинг, тату и шрам,

Бесконечные ссоры, драки, битье тарелок.

И любовь на столе с этим шипящим телом.

Как бесило все это. Рассказывать что ли вам?

Про замученный кактус — единственный наш цветок,

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Про клеенку, яичницу, завтраки под сериалы.

Я убил бы ее, если бы только мог.

Но во всем этом хаосе что-то меня держало.

Желто-синие тени ли, ночь ли, ее плечо?

Или сонные ласки под звуки мусоровоза?

Мне казалось, что чувство кромсает меня мечом,

Что я падаю в яму нахлынувшего наркоза.

Как она исчезала, как начинался ад,

Как я чуял соперников, как находил улики.

Но безумцы нисколько себе не принадлежат.

Я любил ее страшно, отчаянно, тупо, дико.

Мы расстались. Прошло уже больше десятка лет,

Но ничто не забыто — полбашни себе не отстрелишь.

Я увидел ее в метро, и зачем-то сказал ей:

Бесишь.

А она улыбнулась, и ответила мне:

Привет.

(Полина Шибеева)

Динка

В группе остались только Андрей и Влада — остальных детей уже забрали родители. Был последний рабочий день перед Новым годом, и ребятня явно грустила: утренник давно отыгран, подарки от Деда Мороза получены, все друзья разошлись по домам, какой интерес торчать в полупустом детском саду?!

Динка покосилась на расстроенные мордашки ребят и украдкой вздохнула. Еще и Соня, как назло, не отвечала на ее звонки…

Она пыталась занять детей чтением вслух, какими-то веселыми играми, но видела, что им это уже не нужно, они просто хотели домой. А уж как она сама хотела…

В раздевалке хлопнула дверь.

— Андрей, за тобой папа пришел! — встрепенулась Влада, пытаясь скрыть разочарование.

— Дина Алексеевна, можно мне домой? — обрадованно подскочил к воспитательнице мальчишка.

— Конечно, беги, — кивнула она ему. — С наступающим Новым годом, увидимся после праздников.

— Добрый вечер, — заглядывая в группу, поздоровался отец Андрея — он же Тяпа, бывший Динкин одноклассник.

— Привет, — откликнулась она. — Андрюшка совсем заждался.

— Прости, не мог раньше, на работе задержали, — виновато отозвался Тяпа. — Как он тут, не хулиганил?

Динка улыбнулась.

— Ни в коем случае. У тебя отличный сын.

«Отличный сын» тем временем, стараясь доказать, что заслужил эту похвалу, отчаянно пыхтел, натягивая на ноги узкие колготки.

— Какие планы на праздники? — нерешительно спросил Тяпа.

Динка выразительно подняла глаза к потолку:

— О господи, я хочу просто отоспаться. Задолбалась вставать в пять утра!

Он неловко порылся в кармане и вытащил плитку шоколада.

— Это тебе… с наступающим!

— Ну что ты, — смутилась она, — не надо было. Мне от родительского комитета уже вручили подарок…

— Это не от комитета, — серьезно покачал головой он. — Это лично от меня.

— Ну… спасибо.

Обоим было явно не по себе, и Динка поспешила убрать шоколадку с глаз долой. Да и Андрюшка может ляпнуть что-нибудь дома, при матери… нехорошо получится.

Кто бы мог подумать, что тот самый Тяпа, который травил ее в одиннадцатом классе обиднее и злее всех, теперь совершенно присмиреет и будет глядеть на нее щенячьими глазами! Впрочем, лучше бы и дальше травил, не раз с досадой думала Динка: так хотя бы понятно было, как себя вести — гордо игнорировать или огрызаться в ответ. А вот что делать с этим робким и совершенно ручным Тяпой, который смотрит на нее как на божество? И надо же было так случиться, что его сын попал именно в Динкину группу…

— Тетя Дина, а когда моя мама придет? — грустно спросила Влада.

— Какая я тебе «тетя Дина»? — с притворной суровостью осадила ее Динка. — В садике зови меня исключительно «Дина Алексеевна».

— Но ведь кроме нас, тут больше все равно никого нет, — рассудительно заметила девочка. — Зачем притворяться?

— Разумно, — вздохнула Динка, снова набирая номер сестры.