Антиметро - Андрей Бондаренко

До "Выборгской" оставалось метров двести пятьдесят, когда впереди раздался обрывок негромкого разговора:

— Первый, они на подходе…. Вас понял, без вопросов…

Шмидт тут же затормозил и шёпотом поинтересовался:

— Это, командир, не про нас ли сейчас сообщали по рации? То бишь, патрульный — на главную базу? Мол: — "Они уже на подходе…". Не засада ли, часом, а?

— Трудно сказать, — откликнулся Артём. — Наверное, кому-то из нас придётся сходить на разведку.

— Кому?

— Не знаю, надо подумать. Для начала, попробую рацию настроить.

— Можно мне — в разведку? — проявил сознательность Хантер. — Я, честное слово, справлюсь. Вы только, пожалуйста, объясните, что от меня требуется. Желательно, поподробней…

По туннелю, мягко трогая лица, "пробежала" струя очень холодного воздуха.

— Это усыпляющий газ, — пробормотал Шмидт, безвольно опускаясь на четвереньки. — Я же, майор, предупреждал, что засада впереди…

"Капитан Комаровский, скорее всего, решил захватить нас в плен", — понял Артём, чувствуя, как сознание медленно погружается в мутно-жёлтую пелену. — "Интересно, зачем ему это надо? Выяснится на первом же допросе…. А профессор Василий Васильевич предупреждал, что частое "употребление" сонного газа может негативно отразиться на человеческой психике. Шмидт — после начала всей этой бодяги — "балуется" газом в первый раз, я — во второй, а, вот, бедные Хантер и Фюрер — уже в третий. Плохо это, как ни крути. Очень плохо…".

Глава четырнадцатая

Бесправные узники-заложники

Первым очнулся внутренний голос и принялся расстроено нашептывать: — "Эх, получается, что ядерный взрыв, всё же, был! Бедная Таня! Теперь уже окончательно ясно, что её мама и младший братишка погибли…. Что же могло случиться на "Площади Ленина"? Скорее всего, прав Шмидт. Не закрылись до конца створки одного из заградительных щитов, отсекающих эскалаторы, вот, радиация и проникла под землю, возможно, что и с водным потоком. Например, при ядерном взрыве Нева вышла из берегов, и сейчас именно её воды плотоядно "чавкают" за туннельным щитом. Хотя, "чавкать" может и жаркое пламя, ворвавшееся с земной поверхности….Так вода, или же, наоборот, огонь? Надо было ладонью потрогать металл туннельного щита. Мол, нагрелся он или нет? Стоп, стоп…. О чём это я рассуждаю? Нас, ведь, усыпили, блин коварный!".

Где-то рядом громко и зло выругался Шмидт.

— Товарищ генерал, клиенты приходят в себя! — тут же откликнулся чей-то незнакомый фальцет. — Вас понял, жду! Роджер!

"Генерал? Что это значит?", — изумился внутренний голос. — "Откуда здесь, под землёй, взяться генералу? Может, имеется в виду — Виталий Павлович Громов? Мол, действительно, всё это было гнилым розыгрышем (то есть, серьёзными учениями, приближенными к реальным условиям), и сейчас нам объявят об окончании спектакля? Поблагодарят от лица руководства, и, может, вручат боевые ордена? Или, даже, бесплатные путёвки на навороченный турецкий курорт? Нет, скорее всего — "Генерал" — это чьё-то армейское прозвище, не более того…

Артём приоткрыл веки и усиленно заморгал ресницами: перед глазами плавала плотная серо-жёлтая муть, местами украшенная мелкими ультрамариновыми искорками.

— Как дела, командир? — раздался над ухом голос Шмидта. — Как твоё драгоценное самочувствие?

— Плохо, Санёк. Перед глазами стоит мутная пелена. В ушах беспрерывно звенит — тоненько и паскудно…. Голова тяжеленная. Шею ломит. Подташнивает, словно беременную гимназистку…

— Странно, а я — как огурец. В смысле, со зрением и слухом…. А, вот, руки и ноги подрагивают слегка.

— Ты же в первый раз "попробовал" сонного газа, — объяснил Артём. — А я — за последние двое суток — во второй. Вот, и "похмелье" наблюдается более тяжёлое…. Помоги, пожалуйста, мне сесть. Спасибо…. А что у нас с Хантером и Фюрером? Они же, бедолаги, с усыпляющим газом встретились уже по третьему разу.

— Без сознания оба пребывают. Дышат хрипло, лица слегка синеватые, словно у покойников…. Кстати, командир, всё оружие у нас изъяли, карманы девственно пусты, планшеты и рюкзаки отсутствуют. Впрочем, в этом, как раз, нет ничего странного. Плен, он плен и есть…

Постепенно противный звон в ушах стих, зрение полностью восстановилось, и Артём внимательно огляделся по сторонам. Они находились в стандартной камере для задержанных: метров десять-двенадцать квадратных, тусклая рубиновая лампочка под потолком, нары в два ряда, узкий столик между ними, низенькая дверь, рядом с дверью — решётка из толстых прутьев в половину стены. Вдоль решётки (по низу) была закреплена широкая деревянная полка, а в дальнем углу размещался стандартный белый унитаз.

— Туалет работает, я уже проверял, — сообщил Шмидт, проследив за командирским взглядом. — Даже туалетная бумага имеется. Полный европейский сервис, короче говоря…

Артём с трудом поднялся на ноги и шагнул к соседним нарам, на которых лежали Хантер и Фюрер.

"Носы у обоих заострились, глаза запали", — жалостливо вздохнул трепетный внутренний голос. — "Пульс слабенький, еле прощупывается. На губах пузырится светло-зелёная пена…".

— Там, между их головами, лежит белое вафельное полотенце, — подсказал понятливый Шмидт. — Видимо, задержанным — по местным правилам — полагается одно полотенце на всех. Жмоты копеечные!

Аккуратно стерев с губ подчинённых неаппетитные клочья пены, Артём, слегка покачиваясь, подошёл к решётке и, ухватившись ладонями за её прутья, громко прокричал в розовую полумглу:

— Эй, дежурный! Ты где, мать твою дежурную?

— А чего — сразу же ругаться? — обиделся хриплый фальцет неизвестного собеседника. — Нахожусь там, где и предписано инструкцией. Вот, появится начальство — материте его, сколько хотите.

— Нам срочно нужна аптечка, — подключился Шмидт. — Приболели наши товарищи, никак не приходят в себя. Помрут, того гляди…. Ну, ты сам подумай, мы же свои, российские. А своим принято помогать. Не бери, братец, греха на душу…

— Хорошо, я сейчас свяжусь с командованием, — помолчав секунд восемь-десять, сжалился фальцет. — Подождите немного.

Невидимый дежурный коротко доложил (очевидно, по рации) о сложившейся ситуации и после минутной паузы успокоил:

— Генерал уже на подходе, и доктор — с аптечкой — также. Так что, подождите немного, товарищи офицеры. Будьте сознательными!

— Генерал, мать его, — сердито пробормотал Шмидт. — Непонятки продолжаются. Как бы ни расстреляли, в горячке. Генералы, они ребята скорые — на кровавую расправу…

В прямоугольной комнате, примыкающей — посредством решётки — к их тюремной камере, загорелись две длинные секции "дневного" света.