Двести третий день зимы - Ольга Птицева

приключений рассказать Славику. Говорить об акции не следовало категорически. Славик даже ругаться не станет, просто соберет рюкзак и прикатит обратно из своих теплых краев. Если повезет, они успеют перекинуться парой сомнительных реплик перед тем, как его утрамбуют в автозак и отправят прямиком на рубежи зимовья. О ночевке с Таей в одной постели рассказать можно бы, но Славик, обычно чуткий, на расстоянии как-то растерял былую эмпатичность. Позволить ему зашутить то неясное и тревожное тепло, что не давало Нюте уснуть всю ночь, так же немыслимо, как признаться в нем самой Тае. Оставался только Радионов, о котором Нюта старательно не думала все последние часы, чтобы не начать нервно расчесывать запястья.

Нюта вырвала пару загнивших листочков в самом большом горшке, потрогала набухающие бутоны в маленьком и полезла за телефоном. Включила его, не разгибаясь. От Славика успело прийти три лаконичных сообщения:

«Ты как?»

«Ты где?»

«Надеюсь, что все в порядке. Но вот так молчать – пиздец».

Между ними – по четыре часа тишины. Славик вообще не отличался пунктуальностью, но ритм его обеспокоенности оказался стройным.

«Я норм. Я тут. Дома не была почти сутки, прости».

Шанс на то, что Славик ответит незамедлительно, был критически мал. Нюта положила телефон в карман домашнего халата, пошлепала на кухню, заварила чай, достала из пачки предпоследнее печенье – сахарный рыхлый комочек с дурацким названием «Снеговик», засунула его в рот, запила обжигающим глотком и уставилась в окно.

Там мягкой крошкой начал сыпать снег – значит, потеплело. Телефон завибрировал. Славик, очевидно, караулил ее появление. Впору было испытать вину, вот только расслабленное сонное тело оказалось на нее не способно. Нюта щелкнула по всплывшему сообщению. Славик прислал ей фотографию бесконечной линии заката. Багровые волны расходились от горизонта к берегу, будто солнце – раскаленный камень, упавший в воду.

«Это были хорошие сутки?» – только и спросил он.

Сообщение в голове Нюты произнес его грустный и тихий голос, хотя ей не удавалось представить, что человек, наблюдающий такую немыслимую красоту – не на фото, а своими глазами, – может о чем-то грустить.

«Разные, – призналась она. – У меня появились приятели, и это из разряда веселого. Но мы вляпались в одну дурацкую ерунду. И вот это было не супервесело. Но обошлось».

«Надеюсь, ты в порядке».

Славик никогда так не говорил. Он бесился, кричал, возмущался и требовал обещаний, что она будет сидеть тихо, а не попадать в истории. Вкрадчивость и сдержанность – не его конек. Нюта отодвинула чашку и напечатала:

«Слав, ты сам-то в порядке там?»

Он молчал четырнадцать минут. Все это время Нюта обновляла страничку переписки, дважды переподключалась и написала еще пять сообщений. Получился шестистрочный текст, почти стихотворение из тех, что любили постить в запрещенных зимовьем социальных сетях.

«Слав, ты сам-то в порядке там?»

«Странно как-то и пишешь, и молчишь».

«Я скучаю, Слав».

«И это тоже странно».

«Потому что ты со мной, конечно».

«Даже если я сутки молчу».

Наконец он прислал ответ:

«Я пиздец как о тебе волнуюсь, так что я не нормально».

И сразу стало легче. Нюта хлебнула еще чая, тот как раз остыл настолько, что температура перестала заглушать его затхлый вкус. Кажется, в заварочных пакетиках теперь была одна труха.

«В целом не о чем особо волноваться. На работе кошмар, да. А в остальном терпимо».

«Радионов руки распускает?» – и три ржущих смайлика.

Шутка о том, что Радионов однажды должен повести себя как токсичный козел, иначе его исключат из профсоюза института, пользовалась у них со Славиком особой популярностью. Можно было ее поддержать, но врать не хотелось. Хотя бы в одном.

«Если бы. У нас тут твой любимый цветочный мститель активизировался – я говорила, помнишь?»

«Ну».

«Радионов на нервах начал себя вести как идиот. И у нас в отделе теперь проверки будут».

«Думают, что мститель – Радионов?»

Нюта ждала еще ряд хохочущих смайликов, но Славик прислал лишь два вопросительных знака – красных и вертящихся.

«Мало ли что они там думают, Слав! Главное, что это ерунда».

«Одна из тех, в которые ты вляпываешься?»

«В эту я не вля…» – начала набирать Нюта, но второй телефон, который она бросила в коридоре, вдруг разразился тревожной трелью.

То есть трель была самая обыкновенная, но звонок в такую рань всегда означал что-то плохое. В семь утра звонят, чтобы сказать уставшим голосом дежурного в реанимации: а кем вам такая-то и такая приходилась? бабушкой? ну так вот, уважаемая, именно что приходилась. Или просят прийти в отделение полиции с набором личных вещей в черной сумке. Или сообщают, что кредит просрочен и к тебе уже выдвинулись те, кто опечатают телевизор, кофемолку и твою нижнюю челюсть.

Телефон трезвонил и трезвонил. Нюта поднялась, зачем-то отпила еще чая, поставила кружку на стол, медленно прошла по коридору, наклонилась над рюкзаком, вытащила из него скомканную балаклаву, отложила в сторону, достала телефон, не глядя на экранчик, вернулась на кухню, села за стол и сделала еще один глоток чая. Телефон взвизгнул и замолчал. В ушах продолжало звенеть. Нюта медленно выдохнула и допила остатки, заглотив всю чайную пыль, осевшую на дне. Если ей прямо сейчас не начнут перезванивать, значит, все не так срочно, все не так страшно. Но телефон дернулся и заверещал снова. Нюта схватила его, зажмурилась, нажала на кнопку приема звонка и поднесла аппарат к уху.

– Нюта. – Голос Радионова звучал приглушенно. – Ты должна приехать. Как можно скорее!

– Я уже собираюсь, буду вовремя, – ответила она, сглатывая першение в горле.

– Не в институт. Ко мне, Нюта, ты должна приехать ко мне. Пожалуйста.

Нюта проверила время – до начала рабочего дня оставалось полтора часа. Как раз хватит, чтобы лениво умыться, почистить зубы, переодеться в чистое и добраться до кабинета раньше, чем на проходной соберется очередь. А там снова попить чаю и пойти ковыряться с соей в теплицах.

– Я так на смену опоздаю, – пробормотала Нюта.

Радионов то ли кашлянул, то ли хмыкнул.

– Не будет сегодня никаких смен. Да я тебя и не задержу надолго. Ты только скорее приезжай. Хорошо?

Голос у него был просящий – Нюте незнакомый. Радионов редко обращался к ней с личными просьбами. Никогда не напрягал, не загружал, не подталкивал к нарушениям, если только они не касались сомнительных вылазок за почвой. Причин отказать и не поехать у нее не было. Ну, опоздает немножко. Не смертельно. Вот только его чуть дрожащий голос будил в Нюте собственный, крайне настойчивый шепоток: не соглашайся, не высовывайся, даже не думай ехать.

– Буду минут через тридцать пять. – Нюта сглотнула. – Вы вообще как? В порядке?

– Приезжай, – ответил Радионов и отключился.

Нюта поставила кружку в раковину. Посмотрела на коричневый ободок налета. Включила