Двести третий день зимы - Ольга Птицева

чем-то большим, чем показательное хулиганство, согласись. – И она дурашливо подмигнула Нюте из пены. – Вон как все переполошились из-за вашего мстителя…

– Он не наш, – поспешно перебила ее Нюта.

Возможно, слишком поспешно. В ответ Тая рассмеялась и плеснула в нее пеной.

– Если к вам в институт Груня приехала, значит, ваш. Получилось отплеваться?

– Скорее нет, чем да, – нехотя ответила Нюта. В горячей воде словно появилось холодное течение, и от него по позвоночнику вверх поползли мурашки. – Груня считает, что у моего руководителя теперь будут проблемы.

– Думаешь, он и есть мститель? – Тая округлила глаза. – Ходит по ночам, выискивает интересные местечки. Знаешь, взмахнет правым рукавом – и зацветут в сугробе нарциссы. Взмахнет левым – и расформируется Партия холода!

Нюта не присоединилась к ее заразительному смеху. Спросила осторожно, погружаясь в воду по самый подбородок:

– Ты тоже считаешь, что нарциссы эти связаны с местами… – Она запнулась, подыскивая слово.

– Местами, где холодовики девочек ногами месят? – подсказала Тая и подалась к ней, выныривая из воды по пояс. – А у тебя есть в этом сомнения?

Грудь у нее была правильной округлой формы, ореолы сосков – нежные и розовые. У левого – родинка, будто мушка на щеке. Нюта с трудом отвела взгляд. Хорошо, что щеки у нее и без того пылали от пара.

– Я об этой связи услышала буквально сегодня днем. И обдумать не успела. – Она пожала плечами. – Ты знала эту девушку? Ну, которую они…

Тая покачала головой.

– В этом-то и беда. Нет никакой организованности. Первое, что сделали холодовики, – это всех нас разобщили, понимаешь? Страшно говорить, нельзя обсуждать, опасно знакомиться, преступно объединяться. – Она нависала над притихшей в воде Нютой, вода скопилась на ее сосках и изредка падала тяжелыми каплями. – Вот ты, например, шарахнулась от меня тогда во дворе. Почему?

– Я не шарахалась, – попыталась возразить Нюта, но Тая только плечом дернула, и с ее груди посыпалось сразу несколько капель – почти мартовская капель.

– Перестань, я же не обвиняю. Это нормальная реакция. Но меня тошнит от новой нормальности. Не хочу по их дебильным правилам жить. Пошли они. И не одна я не хочу. Вот девушка понимала, что с плакатом выйти – дохлый номер. Но вышла же!

– А смысл? – Нюта облизнула пересохшие губы. – Об этом ее протесте и не узнал никто, кроме пары сотен читателей оппозиционных каналов, но им и так доказывать ничего не нужно. Иначе они не читали бы запрещенку на свой страх и риск…

Нюта говорила, говорила и слышала в своих словах чужие. Мамины, например. От этого во рту стало кисло и гадко, словно с похмелья. Тая это почувствовала, отстранилась и снова легла в воду.

– Смысл не в том, чтобы кого-то переубедить. Смысл – напомнить своим, что они не одни. Вот тебе разве не одиноко?

Нюта закрыла глаза и позволила телу опуститься на горячее дно ванны. Одиночество успело стать неотъемлемой частью жизни. Оно просто было, и все. Как кровь в венах, как воздух в комнате, как снег за окном. Да, как снег. Такое же белое, холодное и превращающееся в воду, стоило только прикоснуться к нему ладонью или попытаться осознать. Единственной проталиной оставался Славик. Тот, который жил в ее воспоминаниях, тот, которым чуть заметно еще пахли свитер и плед, тот, который, наверное, строчил ей сейчас встревоженные сообщения.

– Странный вопрос. Всем, кто остался, одиноко. – Нюта подумала немного. – Ну ладно. Не всем. У тебя вон какая компания большая… Не думаю, что хоть у кого-то в городе сейчас столько же друзей, сколько у тебя.

Тая фыркнула.

– Ты о ребятах? Мы не друзья в том смысле, в котором ты подумала. Мы союзники.

– А есть разница?

– Как бы тебе объяснить… – Тая заворочалась, устраиваясь поудобнее. – На день рождения я их не позвала бы. Но прикрыть меня или спрятать поваренную книжку анархиста – это они пожалуйста.

– Поваренную – что? – Нюта даже глаза открыла.

Тая сидела, обняв колени. На макушку она водрузила корону из пены.

– О, это история из прошлой жизни, – засмеялась она. – Спроси как-нибудь Шурика, он тебе расскажет.

– Ты знала его до зимовья?

– Совсем немного. Он попал под следствие, а Груня его отмазывала. Ну, не сама Груня, конечно. Она ему адвоката нашла, – подумала и поправила себя. – Адвокатку.

– Неужели Владу?

– Бинго! – Тая зачерпнула еще пены и положила на Нютино согнутое колено. – Вот такая «Санта-Барбара».

– А остальные? – осторожно спросила Нюта, боясь спугнуть внезапную откровенность. И легкое соприкосновение кожи – ладони и колена. Оно продлилось всего мгновение, но оставило горячий след. Как мыльная вода, только еще горячее.

– С Левой мы познакомились лет пять назад. Он работал на моего отца. – Тая стерла мыльную воду, заструившуюся с волос к глазам. – Иногда оставался на ужин. Папа все надеялся, что мы с Левой когда-нибудь поженимся. Груня очень над ними обоими потешалась.

– Ну а с Витей? – Нюта ощутила, что вода стремительно остывает. – Сейчас окажется, что он чей-то сын. Или любовник.

– Или сын любовника, да. – Тая зачерпнула воду в ладони и вылила себе на голову. – Надо бы помыться и вылезать, а то околеем.

– Что, правда сын любовника? – Нюта запустила пальцы в волосы и попыталась распутать их. – И, небось, любовника Левы…

– Не удивилась бы, – подхватила Тая. – Но это надо уточнить у Груни. Витя к кафе как-то прибился. Ну а потом к нам. – Она приподнялась и села на бортик ванны. – Хочешь, я тебе спину потру?

Колено, к которому Тая легонько прикоснулась, продолжало гореть. Так что за спину Нюте стало откровенно страшно. Но отказаться было выше ее сил.

– Давай. – Она повернулась к Тае спиной и затаила дыхание.

– Такая ты хрупенькая. Все позвонки пересчитать можно.

Тая склонилась над ней и провела пальцем по позвоночнику. Нюта закусила губу, чтобы не дернуться. Осторожно выдохнула через нос.

– Фирменная диета на продуктовых карточках, знаешь ли.

– Зато какой детокс! – Тая легонько засмеялась. – Посоветовала бы всем партийцам для долголетия.

– Я не буду возражать, если они сдохнут от переедания. – Говорить было лучше, чем молча ожидать следующего прикосновения. – Ради такого я согласна еще пару месяцев посидеть на нищенском пайке.

Тая зачерпнула воду ковшиком и осторожно вылила ее на Нюту. Вода была теплая, но дыхание все равно перехватило.

– Ничего. – Тая провела по ее плечам скользким голышком мыла. – Мы моложе режима, мы его переживем.

– Ты правда в это веришь?

– Это единственное, во что я верю.

И больше они не говорили. Тая растерла в ладонях кусочек мыла и принялась гладить Нюту по плечам и спине, легонько надавливая на позвонки, разминая уставшую шею. Она выдыхала через рот, и Нюта кожей чувствовала это горячее дыхание. Дыхание и прикосновения груди, когда Тая наклонялась совсем низко. Эти прикосновения сменялись струйками воды, которой Тая осторожно поливала Нюту