Двести третий день зимы - Ольга Птицева

из ладоней и ковшика. Потом она запустила пальцы в Нютины волосы – легко и нежно. Помассировала кожу, распутала переплетенные кончики, вспенила шампунь на корнях и снова полила Нюту водой. Она не трогала ее грудь и живот, не опустила руки под воду, чтобы погладить бедра. Только прикоснулась губами к ее плечу перед тем, как окончательно отстраниться. Одно короткое прикосновение. Не поцелуй даже, а финальная точка. И бесконечная тишина после нее.

– Вода совсем остыла, – наконец сказала Нюта и испугалась собственной хрипоты. – Будем вылезать?

– Давай, – согласилась Тая и перенесла ноги из ванны на пол. – Спасибо тебе.

– За что? – Оборачиваться было страшно, но Нюта пересилила этот страх.

Тая стояла, облокотившись на раковину, и рассматривала в запотевшем зеркале свое избитое лицо. По ее обнаженному телу – худому, но крепкому, созданному будто на стыке феминной плавности и маскулинной строгости линий, – редкими каплями продолжала стекать вода.

– За то, что осталась со мной. Там, во дворе. И сейчас. Со мной очень давно никто не оставался.

– Я тут, – только и смогла проговорить Нюта.

В глазах закололо, она набрала воду в ладони и умылась.

– Приходи спать. – Тая завернулась в полотенце и стремительно вышла из ванной.

Пена оседала с отчетливым хрустом, словно кто-то шел по снегу в сухой мороз. Шел и топтал его. Шел к весне и никак не мог прийти. Нюта вытащила пробку из слива, поднялась, взялась за лейку душа, включила ледяную воду и смыла пену со стенок ванны.

16

Спали они спиной к спине.

Когда Нюта, завернутая в полотенце, зашла в комнату, Тая уже выключила свет и легла под одеяло. Шторы она задвинула, и в комнате собралась почти непроглядная темнота. Нюта повесила полотенце на спинку стула, нащупала на полу трусы. Их ткань оказалась холодной и влажной, резинка впилась в размякшую от воды и прикосновений кожу. Зато под одеялом было тепло. Тая дышала спокойно и глубоко, и от ее тела исходил сонный жар. Нюта легла на край кровати, просунула руку под подушку и закрыла глаза.

Она не помнила, когда в последний раз спала рядом с другим человеком. Наверное, в ночи зимовья, когда отпустить руку Славика значило погрузиться на самое дно отчаяния. Тогда они перемещались из комнаты с креслом в комнату с кроватью. Славик укрывал Нюту тяжелым одеялом, ложился позади нее, обнимал и лежал так, пока она не засыпала. Но и через сон Нюта продолжала требовательно стискивать его ладонь. Теперь ей до ломоты в теле хотелось, чтобы Тая сонно перевернулась на другой бок, закинула на нее горячую руку и спала, дыша Нюте в шею. Но Тая не шевелилась, только ее ноги, прижатые к животу, чуть заметно подрагивали. Это движение не давало Нюте заснуть глубоко, и ей казалось, что она не спит, а смотрит сквозь темноту в потолок. Ей было тепло и спокойно, и одновременно все-таки тревожно, словно два этих чувства не исключали друг друга, а могли дополнять: спокойная тревога, тревожное спокойствие. Предчувствие беды не отменяло тишины момента. Но и тишина не могла предотвратить скорую беду.

– Эй! Мне на смену пора… – Тая вырвала Нюту из созерцания потолка.

Ей казалось, что прошло не больше часа, даже светать еще не начало. Она потерла глаза. Через узкую щель под шторами проникал слабый свет. Тая сидела у стены, подтянув край одеяла к груди. Корочка ссадины на губе снова лопнула и слегка кровила.

– Мне в шесть тридцать надо из дома выйти, а то прогул поставят, – хрипло сказала она. – Как же хочется все это к черту послать, ты бы знала.

– Знаю, – подала голос Нюта и приподнялась на подушке. – Ты с мокрыми волосами вчера уснула?

На голове у Таи за ночь скатался настоящий колтун, и от этого она стала похожа на умытого, но все равно малоопрятного домовенка из старого мультика.

– Да пофигу, не расчешу – так обрежу.

Она потянулась, одеяло соскользнуло, и Нюта увидела, что под грудью у Таи вытатуированы маленькие буквы. Разобрать надпись она не успела, Тая уже перелезла через нее, подошла к окну и дернула шторы. Нюта зажмурилась, но зря – за окном собралась привычная серость. В ней обнаженное тело Таи словно потеряло четкие границы.

– Надо собираться, короче. – Она принялась копаться в горе одежды, скинутой на пол. – Если хочешь, оставайся тут, поспи еще, я тебе ключи дам.

– Нет, я тоже пойду… – Нюта заспешила, поднялась, охнула от прикосновения холодного пола к теплым ступням. – Все равно не спала толком… Перенервничала вчера.

– Да? – удивилась Тая, надевая поверх полосатой майки свитер цвета электрик – настолько яркий, что у Нюты слегка зарябило в глазах. – А я отрубилась почти сразу. С тобой очень спокойно спать. И тепло.

Нюта как раз наклонилась к кому из колготок и пары несвежих носков. Она задержалась на корточках, спиной к Тае, чтобы та не смогла разглядеть, как по ее лицу расползлась довольная улыбка. Ей давно не говорили ничего настолько приятного. Возможно, вообще никогда.

– Ну что, будем на связи? – спросила Тая, когда они вышли из квартиры в подъезд.

Там горела тревожная желтая лампочка. В ее напряженном свете лицо Таи расцвело фиолетом синяка, а разбитая бровь нависла над глазом. Нюте хотелось скорее выйти на мороз, собрать самого белого снега и приложить его к ране. Вот только снег и был одной из причин этой раны. И точно не смог бы ее залечить.

– Будем на связи, – кивнула Нюта. Следовало сказать еще что-то, но слова не находились.

Тая смотрела на нее, чуть приподняв целую бровь.

– Такая ты нахохлившаяся с утра, не могу!

И заторопилась вниз по лестнице. Нюта поплелась за ней. От недосыпа мысли были зыбкими и переливались одна в другую. Хотелось спать и горячего чая с сахаром. Не хотелось на улицу. Не хотелось домой. И особенно не хотелось просто разойтись, пообещав оставаться на связи.

– Побегу, – бросила на улице Тая, заглянув ей в лицо. – Да не куксись ты!

И коротко поцеловала в щеку. Сухие губы царапнули кожу, оставили на ней мучительный ожог. Нюта сдержалась, чтобы не прижать пальцы к месту поцелуя. Но Тая уже пошла по заметенной тропинке к остановке. И ни разу не обернулась.

Домой Нюта добралась, путаясь в собственных ногах. Долго копалась в замке, еще дольше развязывала шнурки и снимала ботинки. Она желала одного: рухнуть в постель и проспать до вечера, но заставила себя умыться холодной водой, поставить чайник, чтобы получить горячую, и пойти поливать фиалки, осуждающе поникшие листьями в темноте и одиночестве.

Обходя горшки, Нюта размышляла, о чем из своих