Инвестор. Железо войны (СИ) - Соболев Николай Д. Н. Замполит

Ведь что такое трактор? По сути, танк без брони, стенд для отработки узлов трансмиссии, движителя и прочего. А уж сделать броневой вариант и навесить башню недолго, тем более, что в Хихон пришел первый груз орудийных 45-мм стволов с заводов Шнайдера.

И почти сразу — первые «эрликоны» из Швейцарии. Все это великолепие пока убрали подальше на склады и вернулись к обычным делам: запуску конвейера, рекламе автомобиля, возведению последних цехов, превращению строителей в металлистов и сборщиков.

О том, что мы начали накопление артиллерии, газеты, разумеется, не написали, а вот вокруг нашего трактора с подачи Эренбурга устроили целые пляски — Илья даже из Парижа вызвал знакомых журналистов.

Все улеглось и успокоилось, даже Сева стал ходить и летать, пока пассажиром на У-2. В один из моментов, когда не требовалось бежать и гасить очередной кризис, я сидел у себя в кабинете и лениво размышлял над заметкой в газете — «повстанческая армия генерала Аугусто Сандино отбила наступление правительственных войск и экспедиционного корпуса США в районе Сарагуаска и расширила зону действия на департаменты Леон и Чинандега». Вот кому не помешали бы мои изделия. И рабочие дружины там можно поднатаскать — а что, проблемы похожие, язык тот же, даже знамя черно-красное, как у CNT…

Размышления мои прервал Панчо, вломившийся без стука, а следом несколько его охранников, что характерно — с оружием наизготовку. На мой взгляд Пачо ответил жестом, махнув рукой в сторону окна. Я встал: к управлению со всех сторон валили рабочие, и тоже с оружием.

Блин, хорошо же сидели…

Глава 17

Мы анархисты, народ веселый

Ребята Панчо закрыли и даже завалили дверь внизу, но какой смысл, если управление, как и все остальные здания, построены с лентами широких и высоких окон на каждом этаже — мы же не планировали их оборонять.

И никак не предполагали, что волнения, полыхавшие по всей стране, доберутся до нас. Началось с отделения церкви от государства, затем в декабре Кортесы ратифицировали конституцию, но усилили полномочия МВД. И понеслось: Сарагоса, Эстремадура, Кастилия, Арагон, Валенсия — столкновения с Гражданской гвардией*, по всей стране два десятка убитых, полста раненых.

Гражданская гвардия(Guardia Civil) — жандармерия, действовала в основном в сельской местности.

А в конце января восстали шахтеры Каталонии.

Местный граф, по совместительству владелец калийных шахт, установил без малого лагерный режим: загнал рабочих в закрытые городки и платил им вместо денег купонами, которые принимали только в лавке компании. Ну и до кучи забил на технику безопасности, запретил профсоюзы и собрания, а когда недовольные все-таки вякнули, привлек Гражданскую гвардию для арестов и зачистки района шахт от левой прессы.

Ну а поскольку долина Льобрегат, где все происходило, совсем рядом с кишевшей анархистами Барселоной, то агитаторы нашлись немедленно. Да еще и контраст с условиями на моих фабриках в Оспитальет разительный, так что полыхнуло — мама не горюй!

Стихийно, без уведомления CNT, началась стачка и захваты фабричных контор, церквей и муниципалитетов. По счастью, без насилия, разве что при разоружении жандармов помяли им пару смешных лаковых треуголок и напинали подвернувшимся некстати «соматенам», своего рода сельским дружинникам.

Возник революционный комитет, объявил либертарный коммунизм с уничтожением частной собственности и… разошелся. Так что срочно стянутые из Льейды, Уэски, Хироны и Сарагосы войска уже через неделю после начала бучи восстановили первобытное состояние. Но только внешне, тут как дым в трубу, дрова в исходное — волна покатилась, в Арагоне сгоряча объявили «советскую республику» (но тоже ненадолго), по стране забастовали в поддержку.

Видать, и в Астурии…

Но если в Каталонии, Арагоне и даже в Хихоне (где рабочие захватили несколько фабрик) было с чего возбухать, то нас-то за что? За лучшие в стране условия труда? Понятно, что безработица сильно портит людям жизнь, что крестьяне воют от безземелья, но, блин, купить всю Испанию даже у меня денег не хватит.

— Панчо, что там?

— Точно не знаю, — буркнул взъерошенный друг, — вчера, говорят, эмиссары CNT из Барселоны приехали.

Анархисты, значит, народ веселый. В последнее время они здорово поднялись на волне радикализма, того гляди численность CNT семизначными цифрами писать будут, при том что населения всего двадцать три миллиона.

— Чего хотят?

— Да черт их поймет! — в сердцах чуть не сплюнул Панчо.

— А где Махно? В Хихоне?

— В Реторно, его же месяц как в горный санаторий перевели.

— Дежурная машина там есть? Отлично, звони, попроси его срочно приехать. И запускай делегатов, пусть изложат требования. Только не быстро, тяни время!

Митинг под окнами постепенно разрастался — на такую движуху сошлись со всех цехов, побросав работу. Не помогла и система допуска, охраны-то нет, вся в управлении в осаде.

Головы в толпе разом повернулись ко входу — наверное, вышел парламентер. Оратор, успевший влезть на садовую скамейку, прервал речь, спрыгнул и двинулся навстречу, раздвигая людей. За ним в кильватере шли Рикардо и еще несколько активистов.

— Не желают подниматься, — доложил Панчо по результатам переговоров. — Надо, говорят, чтобы все слышали. Требуют, чтобы ты спустился.

Блин, вот только разговоров с толпой и не хватает, уж точно не мое. Маяковского бы сюда, агитатора, горлана-главаря — он бы справился.

Минут за пятнадцать высокие договаривающиеся стороны утвердили формат встречи, на слегка нагретый зимним солнцем асфальтовый пятачок перед входом вынесли несколько стульев. Напротив нас с Панчо уселись оратор, Рикардо и Хавьер.

И начался цирк.

Оратор, приятный человек лет тридцати пяти, риторикой владел, в отличие от большинства рабочих. Еще его выделяла одежда — не зеленый комбинезон и куртка, а черное пальто поверх неплохого костюма-тройки с галстуком. За него были улыбка, живые глаза и крупные пролетарские руки, против — синеватая небритость. Причем я уверен, что с утра он точно скоблил щеки, такой южный тип, у которых щетина отрастает с невероятной скоростью. Как у Гиви, с которым я в армии служил — он как с утра ни старался, а в обед ловил наряды.

Поздоровкались, небритый представился — Хосе, и начал задвигать, как нужно устроить вместо завода коммуну. По мне хоть горшком назови, только в печь не сажай. Основная беда «революции», как и многих прожектов, заключалась в сочетании богатого набора благих пожеланий с нелепыми методами их воплощения. А то и полным отсутствием методов.

Предполагалось, что чрезвычайно сознательные трудящиеся не нуждаются в какой-либо организации, что либертарный коммунизм организуется сам собой, стоит его только провозгласить и убрать осточертевших полицейских, военных и жандармов. Немедля процветут коммуны и начнется благостный товарообмен без денег.

Хотя тут авторы прожекта все-таки подстелили соломки и предполагали заменить деньги некими vale de trabajo, то есть трудовыми ваучерами. Всей разницы с купонами, которыми платили шахтерам в Каталонии — здесь их выдавала не горнодобывающая компания, а революционный комитет. И почему-то считалось, что ваучеры не станут циркулировать, что люди не будут передавать их друг другу. С грехом пополам можно было согласиться, что ваучеры, на которые нельзя купить средства производства, не станут капиталом, но тогда непонятно, как Хосе и компания собирались развивать производство?

Как проклятый буржуин и злодей-эксплуататор я с ходу выдал несколько способов зафакапить систему, и это со мной еще Оси не было, он бы таких вариантов накидал десяток. Причем таких, для которых злая воля не нужна в принципе, достаточно безалаберности, которой у испанцев хватает.

Хосе краснел, решительно тер щетину и придумывал способы борьбы с факапами прямо на ходу, на глазах изумленной публики в моем лице. То есть никакой системы, кроме самой идеи, у него не было. Когда проект дошел до создания вооруженных групп «сознательных трудящихся», которые принудят всех к исполнению предписаний ревкома и приему ваучеров, я остановил Хосе жестом ладони: