Инвестор. Железо войны (СИ) - Соболев Николай Д. Н. Замполит

На аэродроме Сева сразу предупредил:

— Можно вылетать, jefe, но трясти будет сильно.

— Самолет не в порядке?

Но тут из-под фюзеляжа «белянки» выполз техник и показал нам оттопыренный большой палец.

— Прогноз скверный, jefe, от Таррагоны гроза идет. Но мы ее с севера, над горами обойдем, вот там поболтает.

По хорошему, лучше бы переждать, но дел в Овьедо не меньше, чем в Барселоне, и я, положившись на извечное русское «авось», полез в кабину.

Жаль, бизнес-джет мой совсем не джет и даже не очень бизнес — работать в условиях турбулентности можно только при наличии акробатических навыков. К тому же, самолетик маленький, тесный, но спасибо и за такой. Вот сделаем нормальные аэродромы (в Йанере уже начали бетонировать полосу), надо будет прикупить чего-нибудь посолиднее. Вон, у «Боинга» модель 80А уже со стюардессой и на восемнадцать пассажиров, есть где разгуляться.

Живо представил стюардессу в соблазнительной униформе, но вместо отвлеченных эротических фантазий в голову пришли реальные воспоминания о двух прошедших ночах, и образ стюардессы как-то померк. Очень я сомневаюсь, что в воздухе, даже в самолете на восемнадцать мест, можно исполнить то, чем занимались мы с Габи.

Строгое католическое воспитание, как оказалось, имеет не только минусы в виде нелепых предубеждений, но и плюсы — если преодолеть эти предрассудки, то наружу вырывается бешеная сексуальная энергия.

К тому же, опасение насчет слежки не оправдались — следили люди из службы Панчо, то есть даже не следили, а приглядывали и охраняли.

В этих приятных мыслях мы долетели почти до Андорры, где Сева резко взял влево, вдоль Пиренеев. Трясло не слишком, но только до поры до времени — тьма, пришедшая со Средиземного моря, настигла «белянку» на траверзе Уэски.

Сева матерился, отчаянно дергал ручку и топтал педали, пытаясь хоть как-то парировать удары ветра, а я вцепился в ручки и петли, чтобы при очередном кульбите не вылететь в большое окно.

Минут через десять я понял, что значит «выворачивает наизнанку», но тут на мое счастье или беду молния грохнула совсем рядом, самолет кинуло в сторону, а потом Сева бросил его вниз в тщетном усилии оторваться от шквала.

Растяжки и подкосы натужно скрипели, в хвосте звонко хрустнуло, Сева выдал невообразимую конструкцию с поминанием по матери всех создателей аэроплана, но это не помогло. От заднего стабилизатора с треском оторвало руль высоты, по фюзеляжу хлестнула лопнувшая расчалка.

— А-а-а, сучье вымя!!! — заорал Сева. — Не ссы, jefe, не в таких переделках бывали!

Наверное, пиринейские боги не понимали русских словесных оберегов — откуда ни возьмись надвинулась гора, поросшая лесом, самолет клюнул носом, выровнялся, клюнул еще, но в этот раз Сева не вытащил.

Деревья стремительно приближались, Сева тянул ручку, удар, треск, грохот! И я полетел вперед, через спинки кресел.

В отключке я пролежал недолго — салон не успел промокнуть, хотя сверху плотной стеной лил дождь. В стойке рамы кокпита имелась вмятина, отчего голова саднила и кружилась. Но иначе я бы вылетел наружу с непредсказуемыми последствиями, а так ощупал себя — вроде цел, только сильно болят ребра слева, где кобура.

Сева тряпичной куклой обмяк на приборной панели, а в пиренейскую идиллию с шуршанием дождя по смятому перкалю фюзеляжа вплелся острый бензиновый запах.

Матернувшись по примеру Севы, я ногой вышиб дверь и потащил в нее пилота — если, не дай бог, полыхнет горючее, лучше быть подальше.

Дотащил летчика до скального навеса, уложил на спину и проверил — дышит! Но руки-ноги точно переломаны, лицо в юшке и мелких осколках стекла, однако кровотечений серьезных нет.

В полумраке от затянувших небо черных туч я разглядел, что по сторонам от деревьев торчали крупные скалы: повезло, метров двадцать влево или вправо, и нас бы расплющило в лепешку. Рано или поздно авария должна была случиться, статистика, бессердечная ты сука — полеты на нынешних аэропланах не самое безопасное занятие.

Самолет все никак не загорался, я решил, что его можно размародерить, потер ноющий бок и выбрался под дождь. Нашел ракетницу, крупный нож и бутылку орухо, которые возил с собой опытный Сева. Сразу же вырубил шины для перевязки, потом накроил перкаль и обшивку кресел на полосы. Влил в пилота водку, срезал куртку, распорол брюки, за полчаса с ругательствами, почти наощупь, кое-как прибинтовал переломанные конечности к очищенным от веток стволикам и сел думать, что делать дальше.

Понятно, что надо вводить курс медицинской подготовки и сделать аварийный запас для самолета — еда, мачете, спички, зеркальце, ракетница, аптечка, веревка… Но это потом, а сейчас у меня есть нож, пистолет, дохрена воды с неба, которую я собрал в жестянку от бензина, совсем нет еды и понимания, где мы. Идти по незнакомым горам в такую грозу — самоубийство, поэтому я взялся за осмотр окрестностей.

Вымок как цуцик, но был вознагражден — под соседней скалой нашелся вход в сухую пещерку. Намотал тряпки на палку, вымочил в бензине, чиркнул Севиной зажигалкой и полез внутрь.

Мать моя женщина, да это целый дворец!

Причем обитаемый — люди здесь точно бывали и вовсе не в палеолите! Все стены размалеваны сажей — косые кресты из двух суковатых поперечин, множество лозунгов с восклицательными знаками, но ни одного понятного слова. Наверное, это баскский язык.

В каменном углублении нашлась скрученная и перевязанная кошма, кожаный мешочек с огнивом, кресалом и сухим трутом, жестяночка с солью и два закопченных котелка, каждый литров на пять. Осталось понять, когда сюда придут хозяева, и дождаться.

Сколько бы ни было наверху воды, она все-таки закончилась. Сплошной поток разделился на тугие струи, струи потеряли упругость и превратились в тоненькие ниточки, ниточки порвались на капли… Тучи ушли на север, небо светлело с каждой минутой, радостно заголосили птицы, я на кошме перетащил Севу в пещеру.

И все бы хорошо, но у него начался бред.

Идти за помощью — так нельзя оставить летчика, мало ли кто в горах водится, медведи те же… Тащить на себе — я сдохну, и так тело ломит. Положил Севе на лоб мокрую тряпку, вылез наружу. На дереве над самолетом сидела пичуга и молча трепала клювом свои растопыренные перья — то ли чистилась, то ли сушилась.

Срубил две крепкие жерди, выломал уцелевшие плоские подкосы крыла, привязал сверху, из полос перкаля сделал лямки — получилась неплохая волокуша. Куда идти? Воздух полон испарений, но я разглядел на самой вершине противоположной горушки часовенку, что ли… Вряд ли там есть люди, к тому же, карабкаться вверх у меня сил не хватит.

На всякий случай спустился метров на сорок вниз — точно, ручеек! И вдоль него вроде бы тропа, только не сильно хоженая. Значит, поволоку туда.

Перетянул Севу с кошмой на волокушу, собрал все, что может потребоваться и привязал ему в ногах. Накинул лямки — нет, не годится, снял плечевую кобуру и устроил на животе.

И потащил.

Шаг за шагом, шаг за шагом. Выдергивал застрявшие между камней жердины и снова тащил дальше, смахивая пот, заливавший глаза.

Может, из-за него я не сразу разглядел маленькие фигурки, бодро шагавшие на противоположном склоне.

— Э-ге-кхе-кхргм… — поперхнулся я собственным криком.

Горло перехватило так, что раздался только сдавленный сип.

А люди маршировали дальше и нас не видели — мало того, что в самолете нет НАЗа, так еще нет и оранжевых курток, хорошо заметных издалека!

Зато есть ракетница!

Я с облегчением почти уронил волокушу, неверными руками распутал вьючок — быстрее, быстрее, а то уйдут!

Вжжжжжух!

Небо прочертил красный след.

Вжжжжух!

Ушла зеленая ракета.

Есть! Заметили!

Два раза бахнул из пистолета вверх и махал руками до тех пор, пока они не развернулись и не двинулись к нам, а потом просто сел и тупо таращился на ручей.

Странные ребята: баски, а выглядят почти как наши псевдоскауты — штаны заправлены в высокие вязаные носки, рубашки, рюкзаки, пара двустволок… Только на левой стороне груди вышито красное сердце, а вместо пилоток береты. Почти у всех черные, у Иньяки, то есть Игнасио, который лучше всех говорил на испанском — красный с золотой кисточкой.