За миг до тебя - Аглая Оболенская

— Не открывается, и замка нет, рвать надо, — младший сержант Пенкин ощупывал прохладный металл дверного покрытия.

— Рвать, так рвать. Где сапёр? Подгребай сюда, Виталя! Опять работа для тебя, только осторожно смотри, там люди.

Магда при слове "люди" слизнула обильные слюни с нижней губы, а Валера виновато покосился на Бестынцева:

— Нет там людей, Сашок…

— Как нет, что же там такое?

— Труп. В худшем случае несколько трупов. Живых Магдуся не так приветствует.

— Опасно здесь взрывать, — вмешался Виталя, — засыпать может к чертовой матери!

— Не писай раньше времени, отроют. Так, все отошли на безопасное расстояние! Саркисьянц, стой там, откуда пришла!

Эксперт с армянской фамилией оказалась моложавой полной женщиной в дымчатых очках. Она попятилась к выходу и замерла на первой ступеньке. Негромко ухнуло и задымило. Поковырявшись в образовавшейся щели, оперативники разомкнули дверь и отодвинули в сторону. Стена, вмиг почерневшая от копоти, осталась стоять незыблимо, и потолок не рухнул лампочками на озадаченные головы.

— Ну и что тут у нас? — старлей переступил порог первым номером.

— Ольга, где ты? Приступай, а я протокол осмотра сам составлю, — он вздохнул горестно, — некому доверить. Накорябают, потом разбирай каракули…

Ольга Саркисьянц живенько защелкала фотоаппаратом, полезла открывать створки навесных шкафов, подключив к осмотру все свои сенсорные возможности, включая мясистую попу, которая невольно задевала выступающие углы и предметы. Круглой, обтянутой турецкими джинсами коленкой она больно стукнулась о приземистый продолговатый ящик, оказавшийся на поверку морозильной камерой.

— Есть фрагменты трупа. Расчлененка. Давно лежит… — эксперт сообщила о содержимом холодильника будничным отстранённым голосом, словно каждый день занималась выемкой обледенелых частей человека.

— Сколько пролежал?

— Долго, Саш. Слишком долго, основательно промёрз… — радивая дочь армянского народа не спешила с выводами, осторожно извлекая обложенные льдом локтевые суставы, левую ладонь и радробленные ноги. Корпус и голова покойника отсутствовали.

— Что ж не похоронили, нелюди? — Саня сругнулся, но сразу одёрнул себя, понимая, что данный вопрос пока к делу не относится. — Уверовали в собственную безнаказанность, гады. Мужчина, женщина?

— Мужчина. Лет пятьдесят-шестьдесят. Ничего более определённого сказать не могу. Патологоанатом заключение даст, после вскрытия… Тридцатичетырёхлетнюю Оленьку в отделе с незапамятных времён прозвали "полторы профессии". Свободная от брака и детей добродушная толстушка не раз выручала судомедэксперта Алябьева, закоренелого алкоголика, которому иногда здоровье не позволяло сделать шаг без посторонней помощи. Алябьева терпели, а Оленьку любили, советуясь с ней по поводу и без повода, заигрывая не по серьёзному, когда хотелось отвести душу. Подпольной кличкой Саркисьянц определили роль "усатой" алябьевской няни. К её чести надо добавить, что Оленька прилежно вникала в спецефические особенности алябьевской работы и даже заочно поступила в медицинскую академию при МВД. Так что в скором времени официальное прозвище канет в лету и будет у милой Оленьки уже две профессии.

Останки запаковали в чёрный куль и унесли, эксперт по ходу проверила пластмассовые контейнеры, стоящие в углу. Внезапно погас свет. Повсюду. Стало темно и тихо.

— Что ещё за… мать твою! — охрипшим голосом возмутился вышедший из оцепенения Саня. — Фонарик есть у кого-нибудь?

— Был… — подал голос откуда-то из-за стены Лёша Пенкин.

— Был! Расслабились. Идти-то хоть знаете, в какую сторону?

— Ну…

— Ну, лапти гну! Держитесь за оружие, без команды не стрелять, своих, не дай бог, перебьёте. Все выходим, друг за другом, медленно. Валера, выводи!

Когда утробу бывшей стиральной машины покинул последний человек, Бестынцев более-менее успокоился.

— Я так мыслю: дальнейший осмотр нужно приостановить, но выход этот на всякий случай будем охранять. Вот Комаров и будет на вверенном ему участке. Алексей, отвезёшь Ольгу в морг, я свяжусь с Палычем, прийдётся подключать прокуратуру.

Весеннее солнце раскалялось, набирая обороты в пустом от облаков небе. Вдали за забором лес покрылся молодой зелёной дымкой, чирикали птички, и ничто не напоминало о стерильном подземелье.

— Как думаешь, Серёга, откуда эта клиника секретная взялась? — Саня присел на лавочке, которую Сергей собственноручно смастерил для нянечек, присматривающих за детьми во время прогулки.

— Откуда не знаю, но то, что до нас — уверен.

— А свежая побелка, гексокартонные покрытия стен новые, я гвоздём поколупал — отсыреть не успели…

— И долго ещё не отсыреют, там кондиционеры мощные.

— Да, похоже. И всё работало, пока мы не явились. Очень странно, что вырубили их не сразу, дали нам фору минут на двадцать… Тут два варианта: либо специально нам труп подкинули с какой-то непонятной целью, либо… либо до рубильника далековато. Я не удивлюсь, если под нами окажется ещё одна Калининская область в три яруса!

Достав из нагрудного кармана мятую пачку сигарет, Бестынцев пошарил в ней пальцем, смял, бросил под ноги и плюнул.

— Валентин! Ты ж у нас не куришь?

— Не-а, — откликнулся участковый со стороны кочегарки.

— Хреново, у меня голяк…

— Так точно, хреново, — вторило тихое эхо пенкинским голосом.

— Гадать мы не будем, что да как. Вышестоящее начальство пусть гадает, мне эта хрень ни к чему, я по уши зарылся в мелких кражах и пьяных дебошах. Ты, Серёга, в город со мной поедешь. Есть у тебя, где остановиться?

— Найду…

— Лады, только адрес дай, а я тебя повесткой вызову, чтобы эту… — он в сердцах топнул по земле, — …находку, блин, по всем правилам оформить. Ты теперь у нас главный свидетель, должен быть под рукой. К тому времени личность трупа постараемся установить, кто знает, вдруг это один из пропавших, Петрович? Электрики тут до фига напичкано, а он электрик… Мне криминалист наш, Ольга, успела шепнуть, что наколочка на кисти имеется, вытравленная, правда, еле видно, но всё ж хлеб!

41.

Слушая неторопливый Серёжин рассказ и расцвечивая его в воображении стереоскопическими картинками, Инна незаметно для себя перешагнула зыбкую грань между явью и сном. Она уже сама спускалась по высоким каменным ступенькам вниз — двадцать одна, двадцать две, двадцать три, и на двадцать седьмой споткнулась. Чуть не упала, но через три ступени ждал квадратный пролёт, и она удержалась на ногах, только вздрогнула всем телом и почти проснулась. Открыла глаза, никакого эффекта — темень, хоть глаз выколи. Неуверенно протянула вперед тонкие пальцы, пощупала воздух, он стал теплее и как-то неспешно двигался, словно дышал. Вдох-выдох, вдох-выдох.