Встреча на далеком меридиане - Митчел Уилсон

— А с вашим мужем?

При слабом огоньке спички он увидел, что Анни покачала головой.

— Тогда было совсем по-другому.

— Значит, все объясняется просто. — Ник глубоко вдохнул в себя воздух. — Мужа вы любили по-настоящему.

Она снова покачала головой.

— Конечно, я его любила. Но это не так просто, как вам кажется… Ник! — вдруг вскрикнула она, словно моля о помощи. Теперь это была уже не та уравновешенная, улыбающаяся женщина, какой он видел ее в посольстве, и не та будто совсем юная, задумчиво ласковая девушка, какой она была весь этот день. Сейчас она терзалась мукой.

— Ник! — снова вскрикнула она, бросившись к нему. От нее все еще шел еле уловимый запах духов, к которому примешивался теперь и слабый, нежный мускусный запах ее кожи и запах волос, и снова она казалась другой, потому что Ник уже понимал в ней больше того, что было открыто пониманию других. Он обнял ее просто и ласково, касаясь щекой ее щеки, но, когда она, грустно поцеловав его, отошла в сторону, он не стал ее удерживать.

— Опять все будет точно так же, — с отчаянием проговорила Анни. — В глубине души я с самого начала знала, что это случится. Меня охватывал ужас…

— Потому вы и были со мной так сдержанны?

— Я не хотела, чтобы это произошло, — продолжала она взволнованно. — Я старалась избегать вас. Но когда мы оказались вдруг так близко… Ник! — взмолилась она опять, и в голосе ее была та же мука. В бессильном отчаянии она барабанила своим маленьким кулаком по его руке, а сама прижалась лбом к его плечу. — Не сердитесь на меня. Поймите, меня никогда не оставляет страх. Мне нужен такой человек, который избавил бы меня от страха. Я борюсь с этим, но всякий раз в последнюю минуту мне хочется бежать, скрыться… Я потеряла слишком много близких, — проговорила она в тоске.

Ник обнял ее.

— Анни, дорогая, ну что мне сказать вам?

— Не знаю, — ответила она печально. Она снова нежно коснулась щекой его щеки, словно изучая его лицо. — Не знаю, не знаю. Ведь я отлично понимаю это: все, что произошло со мной, не страшнее того, что происходит со множеством других людей. — Она вся как-то притихла. — В ту ночь, когда в Лондоне погибли мои отец и мать, погибли еще сотни людей. Родители послали меня в убежище, и я ждала их там, но они так и не пришли. Но множество других отцов и матерей тоже не вернулись к своим детям.

Она помолчала немного, а когда заговорила, голос ее вновь звучал как-то иначе, она вспомнила иное время.

— Знаете, Ник, мой отец был замечательный человек — высокого роста, рыжеволосый и всегда такой уверенный в себе. Я была с ним, когда он строил плотину в Сезуми, я была с ним повсюду. И опять-таки: что из того? — Она вздохнула, отодвигаясь от Ника и как бы приходя в себя. — Очень многие дочери восхищаются своими отцами. И сыновья тоже. Разве вы своим не восхищались?

— Пожалуй, да, — протянул Ник. — Но у нас дома…

— А у меня никогда не было дома, — сказала Анни. — Я имею в виду один определенный дом, который остается в памяти на всю жизнь — он стоит на такой-то улице, а во дворе растет дерево и висят качели, и, что бы ни случилось, всегда можно вернуться поглядеть на него. Мы постоянно переезжали с места на место. Моим домом были люди. Когда умерли родители, всему пришел конец. Но ведь не у меня одной случилось такое горе, продолжала она страстно. — Я это знаю. Тогда я еще не боялась любить. Я безумно, отчаянно хотела любить кого-нибудь. И я действительно любила Элинор…

— Но я ведь не знаю, кто такая Элинор, — ласково остановил ее Ник. Он вял ее руки в свои. — Я не знаю никого из тех, кто был в вашей жизни.

— Я хочу, чтобы вы знали об Элинор, — заговорила Анни настойчиво. — Она работала буфетчицей в том отряде, который пришел расчистить дом, или, вернее, то, что осталось от нашего дома, и, когда я вернулась из убежища, она забрала меня к себе. Полтора года мы жили вместе, и мне кажется, я любила ее почти так же, как прежде любила мать, хотя трудно найти людей более разных. Не могу себе представить, что сказала бы о ней моя мать. Муж Элинор был морским офицером в Сингапуре, он погиб в начале войны. Она многое повидала в жизни. Может быть, даже чересчур многое, потому что время от времени она напивалась почти до потери сознания. Но по отношению ко мне она была замечательная: добрая, веселая, с ней всегда было интересно.

— Тогда почему же вы ушли от нее?

— Я не уходила от нее, — проговорила Анни с резкостью, удивившей Ника. — Я бы никогда не оставила ее. Она умерла почти такой же смертью, как и мои родители. — Анни опять оборвала себя и лишь немного погодя проговорила машинально: — Тогда вместе с ней погибло еще семьдесят два, человека, это было прямое попадание, и всех этих людей оплакивали, наверно, не меньше, чем я Элинор.

— Вы говорите так, словно запрещаете себе иметь личное горе, — сказал Ник. — Ведь это же ваши утраты, почему вы отказываете себе в праве переживать их?

— Я уже столько пережила, что стала как деревянная, — ответила Анни. И мне даже чудится иной раз, что я предала своих родных — ведь я ушла в убежище одна, а они остались дома. Я покинула их в такую минуту, когда была особенно нужна им.

— Но вы же понимаете, что это неправда, ведь не умышленно вы так поступили.

— Нет, все-таки в чем-то я виновата, — настаивала Анни. — То, как я вела себя потом, доказывает это. Почти полгода после смерти Элинор я ходила как потерянная, переезжала с места на место, занималась тем, что попадало под руку. Работала на фабрике. Но когда Оуэн наконец разыскал меня…

— Я ведь и об Оуэне ничего не знаю. — Анни подняла на него глаза, хотела что-то сказать, но Ник продолжал: — И если вы любили его, то я не уверен, что мне очень хочется выслушивать исповедь об этой вашей любви. Я хочу знать только о вас, Анни. Только о вас.

Она вскинула руки каким-то беспомощным жестом.

— Но как вы сможете понять хоть что-нибудь обо мне, если я не расскажу об Оуэне? Я познакомилась с ним через Элинор. И мы трое были почти неразлучны. Он собирался жениться на Элинор, но «Таймс» послала его в Александрию приблизительно за месяц до того, как Элинор погибла. Я не думала, что когда-нибудь снова его увижу… Так вот, вернувшись в Лондон, он стал разыскивать меня и нашел. Помню, как я увидела его тогда — он шел мне навстречу, единственный на всем свете человек, который у меня остался, единственный, кого я в то время знала и любила. Но вместо того чтобы радостно кинуться к нему, я в каком-то необъяснимом ужасе повернулась и бросилась бежать…

Ник ждал, пока она снова заговорит, но она смотрела на него молча, будто вдруг пришла к какому-то заключению.

— Уже тогда во мне зародился страх, что если я кого полюблю, то обязательно потеряю этого человека, — сказала она.

— Но он остановил вас, не дал вам убежать? — спросил Ник не сразу.

От удивления у нее слегка расширились глаза.

— Ну конечно же! Ведь я рассказываю о своем муже, Оуэне Робинсоне. Он взял меня к себе, заботился обо мне, нашел для меня дело. И женился на мне. Да, он не дал мне убежать, и это было одним из самых замечательных событий в моей жизни.

Она снова закурила и отошла к окну. При свете далекой молнии ее поднятое кверху лицо казалось очень бледным и очень молодым. Ник чувствовал, что сейчас она бесконечно далека от него.

— У нас с ним была такая интересная жизнь. В последний год войны благодаря моему знанию русского языка газета послала меня вместе с Оуэном сюда, в Москву. А после войны… Где мы только не побывали после войны! Оуэн любил переезжать с места на место — он хотел все видеть своими глазами, его тянуло туда, где кипела жизнь. Вот почему несколько лет назад мы снова вернулись сюда. Оуэну не терпелось посмотреть, как здесь все изменяется. — Анни глядела на город сквозь сетку дождя, на блестевшую внизу улицу, на ряды мокрых крыш. Ник не мог догадаться, о чем она думает, но она опять заговорила: — Конечно, с моей стороны неправильно воспринимать все это таким образом. Мы были счастливы. Этого у меня отнять нельзя. Я знаю женщин, которые…

— При чем тут другие женщины? — решительно перебил ее Ник. — И какой смысл в том, что каждое свое чувство, все, что было с вами, вы сравниваете с тем, что случилось с кем-то другим? Главное то, что вы ведь абсолютно уверены, что не бросили его.

— Нет, я его не бросила, — согласилась она. — Я не могла знать, что с ним. Он и сам не знал. Сперва мы оба думали, что он просто переутомился, что ему надо как следует отдохнуть и усиленно питаться. Мы собирались съездить в Италию. Я старалась, насколько было возможно, избавить его от всяких мелких забот. В тот день я была на телеграфе, посылала в газету материал. По дороге зашла кое-чего купить. Возвращаюсь домой и вижу, что возле тротуара стоит длинная сероватого цвета машина с красным крестом карета скорой помощи — и Оуэна уже спускают по лестнице на носилках. Оказывается, он пытался дозвониться мне, но я уже ушла с телеграфа. Он звонил знакомым корреспондентам, но никто не знал, где я. А я в то время стояла в длинной очереди в аптеке, чтобы купить ему аспирин и кодеин: я ведь думала, что у него начинается простуда. В конце концов он позвонил в посольство, и там приняли меры. Было уже поздно переправлять его в Лондон, даже и здешний хирург еще не успел вмешаться, как все было кончено.