Гневное небо Тавриды - Василий Минаков

Второй зашел в атаку лишь для формы. Огонь открыл издали, вреда причинить не мог. Развернувшись, ушел в сторону Евпатории.

- Поздравляю, Петр, - тепло, но сдержанно прозвучал в наушниках голос Панина. - Как себя чувствуешь?

- Спасибо, командир! Аж пот прошиб с этой лентой...

- Надо думать, не только тебя. В следующий раз лучше будешь готовить боеприпасы. Штурман, вы кажется, забыли дать курс...

Так вот, дословно, рассказали мне об этом полете члены экипажа Михаила Федоровича. И я нисколько не удивился, что так. Просто отметил: рождается стиль. Каков командир, таков и экипаж - это давно уже стало к полку поговоркой.

Много лет прошло с тех пор. Но все, кто был участником того боевого вылета и остался в живых, помнят о подвиге экипажа Панина.

В одиннадцать часов 15 ноября 1943 года группе торпедоносцев была поставлена задача нанести удар по вражескому конвою в западной части Черного моря. Судя по сильному прикрытию транспортов, воздушные разведчики предполагали, что гитлеровцы перевозят важные грузы. Вероятнее всего подкрепления своим войскам, блокированным в Крыму.

Погода стояла крайне неблагоприятная: низкая облачность, дождь, порывистый ветер. Командование отобрало семь экипажей, подготовленных к действиям в сложных метеоусловиях. Как опытный пилот, в группу был включен и Панин. Это был пятый его боевой вылет. Семерку возглавлял замкомэск Евгений Лобанов, в звене с ним летели Валерий Федоров и Николай Синицын. Остальную четверку было поручено вести мне.

До цели более трех часов. Шли под облаками на высоте сто - двести метров, ориентируясь только по курсу и времени. С половины маршрута вынужден был возвратиться на свой аэродром один из моих ведомых, Николай Новиков: обнаружились перебои в работе мотора. Со мной остались Панин и Пресич. Чем дальше уходили мы от своих берегов, тем хуже становилась погода. Десятибалльная облачность на высоте шестьдесят - семьдесят метров, дождь заливает остекление кабины. Панин летел рядом со мной, демонстрируя завидную выдержку и умение безукоризненно держаться в строю в этих сложных условиях.

Обнаружить конвой в открытом море при такой видимости - дело чрезвычайно трудное. Экипажи уже потеряли надежду, когда Прилуцкий доложил:

- Слева группа кораблей!

Я немедленно довернул влево, не надеясь увидеть цель сразу: об остроте зрения моего штурмана, особенно в темноте, в полку ходили легенды. Спустя минуту убедился: "кошачьи" глаза Николая не подводят его и днем.

- Панов! Срочно передай ведущему - конвой слева.

В эфир полетело оповещение. Лобанов тотчас отвернул машину, его маневр повторили все летчики группы. По направлению полета поняли: ведущий делает вид, что кораблей мы не заметили.

Оказавшись вне видимости конвоя, Евгений сделал большую дугу и подошел к цели с юга. Маневр был удачным, гитлеровские моряки открыли огонь не более чем за минуту до выхода группы в атаку.

Но что это была за минута! Эскадренный миноносец, два сторожевика и тральщик обрушили на шестерку торпедоносцев ливень огня. С эсминца палили не только зенитки, но и крупнокалиберные морские орудия. Водяные столбы от разрывов вставали перед машинами, всплески хлестали их снизу. Сверху давили два огромных четырехмоторных "Гамбурга", поливали из пулеметов, сбрасывали по курсу противолодочные бомбы, султаны от которых вздымались еще выше...

Торпедоносцы летели фронтом, на высоте тридцать метров, вся группа атаковала головной транспорт, грузно осевший в воде. Панин шел рядом со мной. Мы уже были на боевом курсе, до сброса торпед оставались считанные секунды, когда я почувствовал беду. Не спуская глаз с цели, боковым зрением увидел вихрь пламени слева.

Огнем был охвачен самолет Панина. Но продолжал лететь. Он был управляем и не сходил с боевого курса. До цели оставалось не более пятисот метров, экипажи сбрасывали торпеды, сбросили мы...

Сбросил и Панин. И сразу довернул на сверкающий вспышками выстрелов вражеский эсминец...

Нетрудно представить, что чувствовали гитлеровские моряки в эту минуту. Мне показалось, что их огонь разом стих. Может быть, так и было. Все пушки и пулеметы лихорадочно доворачивали на огромный пылающий факел, неотвратимо несшийся на них...

Торпедоносец взорвался в воздухе, не долетев до эсминца ста метров. Мы перескочили через фашистские корабли...

Транспорт водоизмещением около четырех тысяч тонн, атакованный нашей тройкой, разломился на части и скрылся в пучине моря. Но сам я этого не видел. Это мне передали потом. А в те минуты был ослеплен взрывом. Ослеплен и оглушен. Даже не слышал доклада о поражении цели, хоть, несомненно, стрелки доложили.

И весь обратный путь пролетел как во сне. Держал курс, высоту, машинально выполняя команды штурмана. Иногда оглядывался влево, будто не веря в свершившееся, ожидая увидеть там "как припаянную" машину...

Их было четверо: коммунисты Михаил Федорович Панин, Глеб Михайлович Купенко и комсомольцы Петр Леонидович Шибаев и Григорий Фролович Суханов.

Экипаж, обретший свой боевой стиль за неполные пять совместных вылетов...

Командир "счастливой девятки"

Этот Ил-4 - единственный в полку - прослужил в нем со дня поступления на вооружение до Победы. А затем, украшенный шестью звездами и двадцатью пятью силуэтами кораблей - символами "личных" побед его в воздухе и на море, - стал на выставке победоносного оружия, организованной в 1945 году в Симферополе, как вечно живой экспонат.

За двадцать восемь месяцев боевой жизни этого самолета на нем было заменено тридцать семь моторов. Менялись узлы, механизмы, приборы, части. Менялась обшивка, лист за листом...

Неизменно бессменным оставался лишь его бортовой номер.

Почти бессменным - его экипаж. Командир - Александр Иванович Жесткое. Штурман - Иван Григорьевич Локтюхин. Воздушный стрелок-радист - Андрей Васильевич Засула. (Впоследствии - Иван Васильевич Чумичев). Воздушный стрелок - Иван Тарасович Атарщиков. Воинские звания? Тоже менялись. Не как моторы, конечно. Пореже, куда. Жесткое - вначале младший лейтенант, к концу войны старший. Локтюхин - сержант, в конце лейтенант. Атарщиков с Чумичевым прибавили на погонах по паре лычек. Засула успел лишь одну.

Так же примерно и с должностями. Командир экипажа - командир звена. Соответственно тоже и штурман. Стрелки - так стрелками и остаются, будь машина хоть во главе полка, разве что еще зорче обязаны глядеть в оба.

Своя логика у войны- Своя, можно сказать, справедливость. Не всегда поднимается вверх тот, кто больше несет. Другой столько возьмет, что и некем его заменить, на его-то месте.

Жестков на своем скромном месте был незаменим всю войну.