Внебрачная дочь продюсера - Анна Литвиновы

– Ты очень хорош, – прошептала Леся. – Ты мой герой.

– Герой – штаны с дырой, – усмехнулся Вася, зябко кутаясь в одеяло.

– Нет! – воскликнула Леся. – Ты меня спас. Если бы не ты, я бы осталась там, в огне.

– Это ты меня спасла, – с грустной улыбкой молвил Вася. – Если б ты меня не разбудила, осталась бы там не ты, а я.

Леся вдруг заплакала, обняла Васю и прижалась щекой к его груди.

– Ну, будет, будет, – ласково похлопал он ее по спине. – Все уже прошло, все позади.

Тетка Люба прикрикнула на девушку:

– Ну-ка, хватит тут сырость разводить! Садись давай чай пить! Я вчера пирог с клубникой испекла.

Спустя час, когда уже встало солнце, Леся с Васей ехали на его «шестерке» в сторону Москвы. Ключи от машины, равно как и документы, сгорели в доме. Однако Вася отпер дверцу железной линейкой, позаимствованной у тети Любы, а завел свой «лимузин», вырвав из ключа зажигания провода и вручную пере-мкнув их.

Соседка пожертвовала обоим старую одежду. На Лесе была немыслимая шерстяная юбка ниже колен, Вася щеголял в тесной рубахе и парусиновых штанах, оставшихся от супруга тети Любы. Штиблет его размера у соседки не нашлось, и Василий жал на педали старыми китайскими кедами со смятыми задниками.

Красное восходящее солнце светило им в спину, отражалось в зеркале заднего вида.

– Ну мы и парочка, – хихикнула Леся. – Держу пари, нас все подряд гаишники будут останавливать.

– Пари принимаю, – кивнул Вася. Он с трудом удерживал руль забинтованными руками. – Очень им нужны двое русаков на старой «шестерке».

– Да мы такие закопченные, что нас за кавказцев принимать будут, – снова хихикнула она. После всех стрессов Лесе словно смешинка в рот попала. – А куда мы едем? – спросила она.

– Для начала отвезу тебя домой, а там видно будет.

Несмотря на все произошедшее (а может быть, благодаря ему?), девушку не покидало восхитительное, восторженное настроение. Не было жаль ни документов, ни денег, ни мобильника, погибших в огне. Только, пожалуй, чуть сожалела она об обновках, купленных в прошлое воскресенье, о рюкзачке и о серьге. И о ключах, как о единственной улике субботнего преступления. А все остальное… Лесе на минуту представилось, что в пламени, сожравшем Васин дом, сгорела вся ее прошлая жизнь, и оттого на душе стало необыкновенно радостно.

Пора было начинать жить наново.

По пустынной трассе они домчались до Лесиного дома за полчаса. Пари выиграл Вася – их так никто и не остановил. Круглые часы на приборной панели показывали шесть утра. Парень аккуратно припарковал машину под могучими тополями рядом с Лесиной девятиэтажкой.

Они разбудили соседку (ту самую, что встретилась Лесе в прошлое воскресенье, когда она впервые ехала на Васину дачу) – у нее хранились запасные ключи от жилища девушек на случай, если Леся или ее соседка забудут или потеряют свои.

Соседка с нескрываемым любопытством осмотрела парочку, особенно задержавшись взглядом на обгорелом лице Васечки и на его рубахе, рукава которой кончались где-то около локтей. Она впервые видела Лесю рядом с молодым человеком. Будет о чем рассказать соседкам. Однако от прямых вопросов женщина удержалась – то ли чувство такта не позволило, то ли желание спать.

Лесина квартирка была пуста – подружка Светка, видимо, еще не вернулась с каникул. И сразу, еще в прихожей, Вася обнял Лесю. Примерно так же, у самых дверей, начал Лесю обнимать в прошлую субботу Брагин. Но как же отличалось жадное приставание продюсера от ласковых прикосновений Васечки! Он был нежен, словно мама, и его объятия казались невесомыми.

– Лесечка, – прошептал Вася, – я чувствую такую нежность к тебе… Все, что я сказал вчера в машине, – правда… Я и тогда тебя любил, а теперь люблю еще крепче…

На глаза Леси навернулись слезы. Она испытывала и радость, и благодарность, и… И, пожалуй, огорчение – потому что не могла полной мерой ответить на его любовь.

– Что ты молчишь? – с оттенком тревоги спросил Вася.

Она мягко высвободилась из его объятий и вошла в комнату. Это была ее квартирка, ее маленький мирок, пусть не совсем свой, с чужой мебелью и коврами, однако все равно привычный, обжитой, любимый. Леся остановилась, глядя в окно на утренний московский пейзаж: кругом – дома, дома, дома, и плоские крыши многоэтажек золотит солнце, сверкает в окнах.

Вася подошел и остановился за ее спиной, не прикасаясь к ней.

– Ты милый, добрый, хороший, – глухо сказала Леся, не оборачиваясь. – Но я не могу тебе дать то, что нужно мужчине.

– А откуда ты знаешь, – с нервным смешком ответил Василий, – что нужно мужчине?

– Знаешь, – отважилась Леся, – я не девушка. Но я при этом никого не любила. Никогда.

– Какое это имеет значение! – пожал плечами Вася и обнял ее.

– Понимаешь, – начала она, – когда мне было четырнадцать лет, меня…

– Не надо ничего говорить! – воскликнул Василий и повернул ее к себе лицом. И прикоснулся губами к ее губам. Потом оторвался и прошептал: – Все это не имеет никакого значения. Мне достаточно просто видеть тебя. Заботиться о тебе. Иногда, если ты разрешишь, тебя касаться…

Он был герой. Он спас ее и ничего не требовал взамен. Волна нежности, начавшаяся где-то внизу живота, затопила Лесю до краев. Она стала расстегивать на груди его тесную рубашку – так, словно это было не стыдное мероприятие (как она до сих пор считала), а нечто простое, радостное, естественное.

– Я буду очень беречь тебя, – прошептал Вася.

…Она проснулась, когда часы показывали половину двенадцатого. Солнце било и искрилось сквозь тюлевые занавески. Рядом, на животе, раскинувшись, спал Вася. Сегодня с ним Леся не почувствовала ничего – ничего такого, о чем болтали девчонки: никакого взрыва, помрачения, фейерверка. Ничего, кроме счастья от того, что она доставила своему любимому радость и облегчение. Но, самое главное, ей не было ни стыдно, ни больно, ни противно. И уже одно это стало большущим шагом вперед! Она больше не боялась мужчин. И спала рядом с Васей глубоко и сладко. И сейчас не испытывала ни малейшего стыда перед ним, только огромную нежность.

Леся тихонечко поцеловала парня в шею и выбралась из постели. Она вспомнила, как он не мог касаться ее руками, своими обожженными кистями, зато ласкал губами… везде… И это оказалось столь сладостно, что она до сих пор чувствовала себя как пьяная и, как алкоголик, хотела повторения этого чувства…

Бодрая и освеженная, она прошлепала босиком на кухню. Паркет приятно холодил подошвы. В большом зеркале в прихожей отразилась новая Леся: очень красивая, почти умиротворенная, практически примиренная и с жизнью и со своим телом.

И тут она спохватилась: ее же ждет Ник! Ее шеф, работодатель. Он просил прийти в офис к девяти, а сейчас уже почти полдень. Он, наверное, изругался и обзвонился – ее телефон не отвечает, он сгорел вместе со всеми вещами. Что ж, у нее есть уважительная причина. Сегодня ночью ее пытались убить – она не сомневается, что пожар на Васиной даче случился неспроста, недаром дом загорелся снаружи и одновременно с трех сторон.

Леся взяла в ванной халатик и набросила на себя. Слава богу, далеко не все вещи она оттащила на дачу. И вдруг, в этот самый момент, к ней снова явилась та идея, что пришла было в голову сегодня ночью, но ее спугнул шелест в траве и последовавший за сим пожар. Подобно яркому всполоху пламени, мысль озарила все происшедшие события иным светом. Стали видны человеческие фигуры, их лица, их движения… Враз прояснились движения их душ, побудительные мотивы…

Леся растерянно уселась на кухонную табуретку. Она снова и снова прокручивала в уме все, что случилось за последнюю неделю, и получалось, что части головоломки сходятся. Неужели сходятся? Да, как будто… Но пока у нее есть только домыслы и нет не единой улики. Ах, как жаль, что пара ключей, найденных ею на месте преступления (наверняка с отпечатками пальцев, которые Леся бережно хранила!), столь бездарно сгорела в пожаре!.. Ключи были единственной уликой – и кто знает, не этого ли добивался сегодня поджигатель: уничтожить не только Лесю, но и ее, улику. Убийца не нашел ключей ни у старшего сына, ни у младшего. Из тех, кто мог их прикарманить, к сегодняшней ночи в живых оставалась только Леся…

Да, догадка интересная, яркая и простая – но пока это только ее домыслы. Ни единого вещественного доказательства. И непонятно, где их раздобывать. Где? Имел ли смысл последний, предсмертный хрип младшего Брагина? Наркоман тогда выдохнул: «Кар…» – и осекся, и замолчал навеки. Что означало это «кар…»? Имя убийцы? Или – «картина»? Или – «карта»? Или – «карман»? Или – ничего не означало? Мало ли что придет в голову наркоману, да еще в предсмертный час…

Леся не стала пока звонить Нику. Она чувствовала, что истина где-то близко, совсем рядом, и нужно одно последнее интеллектуальное усилие, чтобы схватить ее за кончик. Девушка, не прерывая размышлений, машинально скинула халатик и залезла под душ. Как хорошо, что не отключили горячую воду, и как приятно наконец помыться в своей квартире, а не в дачной пародии на душ!