Золотая клетка - Линетт Нони

Кива и так уважала стражницу, зная, сколько всего ей пришлось пережить за свою короткую жизнь – взять хотя бы то, что она потеряла руку, защищая Джарена, – но теперь Наари еще сильнее выросла в глазах Кивы.

Выросла и тревога.

Наари умрет, но не допустит, чтобы с Джареном что-нибудь случилось. Не только потому, что такова ее работа, но и потому, что она явно была не просто стражницей, не просто Золотым Щитом, ведь ее позвали сегодня сюда, на семейный ужин. Если Наари почует хоть намек на предательство, она расправится с Кивой без сомнений, невзирая на дружбу.

Чувствуя, как еда просится наружу, Кива вновь прислушалась к беседе, как раз когда Наари перехватила нить повествования и рассказала ту часть истории, от которой Верис смущенно поперхнулся и принялся отрицать каждое слово. Подал голос король, довольно подтвердивший все сказанное, и добавил подробностей, вновь всех насмешив.

Так и продолжалось. Каждый рассказывал что-нибудь из своей жизни – порой смешное, порой неловкое, порой просто проливающее свет на прошлое, и все это, как и попросил Джарен, когда они вошли в комнату, помогало Киве и Типпу поближе познакомиться с остальными.

С каждой новой историей у Кивы внутри что-то отмирало. Она улыбалась, как и остальные, но внутренне чувствовала себя невыносимо.

Семья Валлентис была такой обычной.

Нет, не просто обычной: они очень любили друг друга. Каждое слово дышало этой любовью, каждый взгляд, каждая поддевка и каждая похвала.

И они так общались не только между собой. Они так же вели себя с Верисом и с Наари – да что там, даже с Кивой и Типпом. Они столь охотно включали их в свое общество, принимали их, встречали такой нежностью, что стало тесно в груди.

«Я устал смотреть, как хорошие люди страдают во имя победы, а я даже не знаю, верю ли в нашу цель».

Кива вспомнила усталый голос Торелла, и его слова глубоко отозвались в сердце.

А потом она вспомнила, что сказал Джарен.

«Ты и так идеальна».

Но она не идеальна.

Она была совсем не идеальна, и очень скоро ему предстоит в этом убедиться.

Тогда он ее возненавидит.

От этой мысли дыхание у Кивы перехватило, но она продолжала вымученно улыбаться, а Джарен вместе со своей семьей делали все, чтобы они с Типпом не ощущали себя лишними.

Кива никогда еще не испытывала к себе такой ненависти, как этим вечером, и знала, что это чувство останется с ней надолго.

Может, навсегда.

Глава шестнадцатая

Ничего удивительного, что в эту ночь Киве не спалось.

После ужина она ворочалась в кровати, не в силах заснуть от стыда и вины, и наконец встала, накинула шелковый халат и вышла из комнаты.

Учитывая, что дело было глухой ночью, по длинным бело-золотым коридорам Кива бродила одна и думала, что и дальше никого не встретит. Но войдя в Речную гостиную, она увидела, что в ней кто-то есть.

Джарен стоял у панорамного окна, глядя на Серин в счастливом неведении о том, что он больше не один.

На нем были только длинные свободные штаны, в полумраке виднелись покрывающие спину шрамы – Кива видела их уже не раз. Всего два дня назад она касалась их, пока он пытался успокоить ее в кровати. Но сейчас на них больно было смотреть: Кива думала обо всех, кто причинил Джарену боль, будь то его мать, Мясник или кто угодно еще, и эти мысли беспокоили ее и приносили дурноту.

«Войну без жертв не выиграть, сестренка».

В памяти вспыхнули жесткие слова Зулики.

«Или он, или мы. Они или мы. Не получится сесть на оба стула».

Кива прикрыла глаза; лишь в одном она была уверена: она собиралась причинить Джарену боль. По ее вине с ним случатся ужасные вещи. А она… А она…

Она не могла этого допустить.

Но не могла и предотвратить.

Пристально глядя на него, Кива разрывалась надвое. С одной стороны лежала ее преданность семье и общему делу. С другой…

Джарен.

И еще Кэлдон.

И Наари.

Малыш Ориэль и Флокс.

Даже принцесса Миррин, и королева Ариана, и король Стеллан.

Вся семья Валлентис.

Насчет капитана Вериса Кива сомневалась, но пусть он и присутствовал в ночь, когда ее семью уничтожили, не его меч убил ее брата. Она помнила, как он пробормотал: «Мы этого не хотели. Мы никогда не хотели ничего подобного».

Против ее воли эти люди нашли путь в ее сердце, вынудив разглядеть в них не только правящих особ или стражников, но личности. Семью.

Десять лет она мечтала лишь о том, как разрушит семью, которая разрушила ее собственную. Но теперь, когда она с ними познакомилась…

«Я устал смотреть, как хорошие люди страдают во имя победы, а я даже не знаю, верю ли в нашу цель».

Можно не сомневаться, слова Торелла еще долго будут ее преследовать.

Не в силах справиться с тревогой, Кива тихо попятилась назад: не хотелось беспокоить Джарена, не хотелось видеть его доброту, которая стала для нее пыткой. Но он, повинуясь какому-то шестому чувству, обернулся и замер, заметив ее, однако потом расслабился вновь.

– Не спится? – Он подошел к ней от панорамного окна.

– Похоже, не мне одной, – парировала Кива хриплым голосом от переполняющих ее чувств.

– Посидишь со мной? – Джарен кивнул на мягкий диван. – Не хочу оставаться один.

Кива всмотрелась в него – он говорил правду. Вернулось прежнее напряжение, и глубокая усталость щедро мешалась на его лице с неловкостью.

«Ты можешь подобраться к нему ближе всех и многое разузнать о нем, о его планах, о его слабых местах».

Кива вспомнила слова Зулики и, зная, что от нее требуется, еще сильнее смешалась.

Медленно приблизившись, она села на дальний край дивана и начала:

– Ты как будто весь мир на плечах тащишь.

Она оставила Джарену весь диван, но, когда он со громким вздохом сел рядом, их руки соприкоснулись.

– Хочешь поделиться? – предложила Кива, отчасти надеясь, что он ответит отказом.

Но он согласился.

Потому что это был Джарен.

Потому что он ей доверял.

Так что он рассказал:

– Королевский Совет обеспокоен угрозой королевству.

– Мятежники? – прикинулась дурочкой Кива.

– Нет, – ответил Джарен. – Ну, точнее, да, но не только.

Кива ждала продолжения, пусть даже уже подслушала все, что он мог сказать.

– Со смертью Тильды мятежники затихли, – он, будто извиняясь, поглядел на нее, поскольку знал, как ей была важна Тильда, ее пациентка. – Они по-прежнему нам досаждают,