Москва: мистика времени - Елена Коровина

Но вся бравада закончилась, когда присяжные Московского окружного суда признали «валетов» виновными. Зачинщикам назначили строгое наказание. В Сибирь на долгие годы отправились: сын тайного советника Давыдовский, богатый нижегородский помещик Массари, бухгалтер Учетного банка Щукин, светские щеголи-аристократы Неофитов, Брюхатов, Протопопов, Каустов, купеческие сынки Плеханов и Дмитриев, военный полковник Меерович. Симонов, в доме которого все и началось, оказался разорен и помещен в работный дом. Остальных преступников отправили в арестантские роты. А вот Шпейера так и не нашли. Конечно, владельца украденной фантастической суммы сыскать всегда трудно…

Однако на рубеже XIX и XX веков стала пользоваться популярностью криминальная хроника былых лет. Тогда кто-то и вспомнил о Шпейере. Стали выяснять детали его биографии и обнаружили, что он жил в Европе, но совсем недавно его видели в Москве. Но в каком качестве! Бывший элегантнейший аферист из высшего общества теперь воровал кошельки и визитницы у пассажиров бурно развивающихся в то время трамвайных линий!

Выходит, что постаревший Шпейер просадил все свои фантастические богатства и, оставшись без гроша, занялся мелким воровством. Впоследствии его видели и на маршрутах автобуса, начавшего в Москве свои поездки в 1907 году.

Но это бы ладно! Однако когда в 1933 году в столице были открыты первые маршруты троллейбусов, пойманные карманники, раскалываясь в милиции, признавались, что обучает и руководит ими опять же Паша Шпейер. Но сколько же ему лет – под сотню?!

И даже когда 15 мая 1935 года открылся Московский метрополитен и появились первые метрокарманники, опять возникло имя незабвенного Шпейера. Оно всплывало и после войны, когда город вычищали от криминала. Да этот проныра просто шагал сквозь время! Вор-призрак, аферист-привидение – такого нет даже в Англии, хоть она и славится своими паранормальными явлениями. А вот в Москве есть!

«Шпейер шпыряет! Шпейер шныряет!» – говорят и сейчас. Так что берегите сумки! Прячьте кошельки и портмоне. Призрачный вор барон Паша Шпейер шныряет и по сей день. Особенно в районе Маросейки, Тверской улицы и прочих Тверских-Ямских, где он сумел столь прославиться.

Предсказание по школьной тетрадке. Берсеневская набережная, 20, иначе улица Серафимовича, 2

О, знал бы я, что так бывает,

Когда пускался на дебют,

Что строчки с кровью – убивают,

Нахлынут горлом и убьют!

Б. Пастернак

Этот дом советской Москвы знает, без преувеличения, весь мир. Дом на набережной – именно так окрестил его писатель Юрий Трифонов, первым поведавший трагическую историю жильцов этого дома.

Дом на набережной, вид со стороны Болотной набережной

Дом огромен. Занимает три гектара на Болотном острове, о котором, правда, современные жители мегаполиса и не подозревают, что эта земля когда-то была островом. Зато все видят два громадных моста – Большой Каменный и Малый Каменный. В этом доме 12 этажей, 505 квартир и 25 подъездов, которые выходят на улицу Серафимовича (Всехсвятскую) и Берсеневскую набережную. Адреса успокаивают: Серафимович – известный писатель, ну а старинное название – Всехсвятская, понятно, говорит о церкви Всех Святых. Правда, не всем известно, кто такой Берсенев и почему набережная названа по его имени. Но это можно узнать. Берсень – старославянское название… крыжовника. Именно его заросли еще в XIII–XV веках полонили территорию по берегу Москвы-реки. От старинного крыжовника и пошла фамилия. В XVI веке эти земли принадлежали думному дворянину Ивану Никитичу Берсень-Беклемишеву (первая половина XV века – 1525 год). Был сей Берсень человеком выдающимся – дипломатом и государственным деятелем при Иване III, а потом и его наследнике Василии III – том самом Московском Великом князе, который с вселенским шумом развелся с законной супругой Соломонией Сабуровой и взял в жены красавицу-молодицу Елену Глинскую. Помните такую? Это же будущая мать Ивана Васильевича, прозванного Грозным.

Дом на набережной

Развод в государевой семье был делом неслыханным, ни разу до того не случавшимся. И потому многие приближенные как светские, так и духовные лица не просто не одобрили его, а активно выступили против. Среди таких «оппозиционеров» своего времени оказался и славный дипломат Иван Берсень-Беклемишев. Его род был почтенным. По преданию, предок его еще на рубеже XIV–XV веков охранял великого князя Василия I, от которого и получил прозвание «беклемиш», что по-тюркски означает «охраняющий, сторожащий». Но почему вдруг тюркское прозвище? А потому, что именно в толстых зипунах-беклемишах и ходила охрана того времени. Словом, род был дворянским, почтеннейшим. Родовая усадьба Беклемишевых, ну а потом и Ивана Никитича Берсень-Беклемишева, находилась прямо в черте Кремля, около башни, прозванной в народе Беклемишевской. Это как раз юго-восточный угол кремлевского треугольника – около Москвы-реки и Москворецкого моста.

Однако вздорный Василий III в своем стремлении развестись со старой опостылевшей женой и жениться на молоденькой никого не щадил и ничего уже не брал во внимание – ни почтенность верного престолу рода, ни личные заслуги человека. Вот и Иван Никитич Берсень-Беклемишев за свои речи вольнодумные, не одобрявшие развода и новой женитьбы Василия III, поплатился головой. Зимой 1525 года Великий князь Василий приказал обезглавить мятежного Берсеня прямо на льду Москвы-реки. Вот так – с крови – и пошло название Берсеневской набережной. Между прочим, пострадала и… Беклемишевская башня. Василий повелел отныне использовать ее как особо тяжкую тюрьму для опальных бояр.

Правда, потом историки постарались облагородить случившееся – написали, что набережная названа Берсеневской вовсе не по казни мятежного боярина, которого народ любил и потому помянул, как мог. А название якобы возникло от того, что еще в молодости Берсень поставил в своих владениях решетку, дабы отгородиться от «лихих людей, ночами шастающих», проще говоря, разбойников-грабителей. Вот эту решетку и прозвали в народе «берсеневкой», а от нее и пошло название набережной.

Но вот как бы ни было – по казни ли, по разбоям ли – все одно в названии кровь чувствовалась. Недаром вся округа берсеневского дома оказалась впоследствии уставлена церквями, в коих молились за род людской, стараясь изгнать «лихой дух» места. Жилые же дома, несмотря на близость к Кремлю, на той земле почти не возводили. Правда, уже в XIX веке (1885 год) выстроили фабрику легендарного кондитера Эйнема, потом переименованную в не менее легендарный «Красный Октябрь». Но фабрика – не жилые дома. Однако и она не устояла все-таки на сем месте – в 2007 году ее цеха были закрыты, а предприятие переведено на улицу Малая Красносельская – под бок к знаменитейшей Бабаевской кондитерской фабрике (бывшая фабрика Товарищества Абрикосова).

Но не о трудной судьбе кондитеров речь, а о том, что не приживались жилые дома на Берсеневской набережной. Но вот после революционного переезда столицы из Петербурга в Москву обнаружилась насущная необходимость – надо же где-то было поселить переехавших чиновников, первых деятелей революции, членов нового правительства и т. п. Сначала они жили по разным гостиницам Москвы, но потом решено было возвести Дом Правительства. Ну а площади на Берсеневке как раз оказались свободны. Там и началось строительство.

Дом заселили в 1931 году. Там было все для комфортной жизни: прачечная, амбулатория, сберкасса и почта с телеграфом. Еще ясли и детский сад, спортивный зал и клуб, да такой, что потом там вполне комфортно разместился Театр эстрады. Здесь же в доме имелся и продуктовый магазин и универмаг. И конечно, была столовая для жильцов, где те по талонам получали бесплатные обеды, а по желанию и сухие пайки. Квартиры были обставлены мебелью, хоть и казенной, но вполне удобной. Словом, не дом, а воплощенная мечта, включавшая весь уютный и комфортный быт. Вот только почему-то ни счастья, ни радости жильцы не ощущали. Нет, конечно, въехав, они испытывали чувство гордости и возможности смотреть свысока на всех остальных горожан, но проходил месяц, второй, и в сердца жильцов вползал липкий страх. Потому что они начинали понимать, что живут «на виду», «по разнарядке». В квартире ничего им не принадлежит – все казенное, начиная от мебели, кончая шторами на окнах или ручками на дверях. Но того хуже – люди начинали осознавать, что за ними постоянно наблюдают – подсматривают и подслушивают.

Жильцы заметили, что 11-й подъезд их дома нежилой – вечно закрытый, в нем нет ни квартир, ни даже лифтов – только лестница, уходящая вверх и спускающаяся невесть куда в подвальные помещения. Из этого подъезда можно было через подвалы попасть в любой другой подъезд, а потом через тайные проходы между стенами – в любую квартиру. Конечно, жильцы и так подозревали, что вахтеры и лифтеры – агенты НКВД, а в жилой части дома есть тайные квартиры для чекистских нужд – для того, чтобы беседовать с осведомителями, прятать тайных агентов и пр. Но тотальная слежка за ВСЕМИ жильцами явилась болезненным открытием.