#Потерянные поколения - Ив Престон

– И тебе не убедить меня в своей бесполезности. – Виктор улыбается. – Я видел запись твоей последней тренировки у Кондора. Пятеро «охранников» за полторы минуты – ты и без оружия неплохо справляешься.

Невольно улыбаюсь в ответ:

– Кондор называет это «нейтрализовать по-тихому». И у одного из них был шокер, который удалось отобрать. И… – Я пожимаю плечами, – и неравное положение, они ведь Совместимые, а я – нет. Они поддавались.

– О, поверь мне, – улыбка Виктора становится широкой, – они не поддавались.

В нашем разговоре возникает пауза, мягкая, спокойная – самая редкая разновидность. О такой паузе не скажешь, что она повисла, ведь она не тяготит, это продолжение разговора без слов.

– Пожалуй, не стоит вообще упоминать, что ты прошла Бешеную Пляску, – возвращается к словам Виктор.

– Потому что это нарушение?

– Потому что никто не поверит… И да, это нарушение, – усмехается он. – И о нем никто не узнает… но только при одном условии. Ты должна пообещать, что больше не будешь так рисковать собой, – медленно говорит он, пристально глядя на меня. – Не всегда рядом окажется кто-то, кто успеет подхватить тебя.

– Я думала, ты скажешь: если пообещаешь, что и в этот раз не сдашься…

Виктор смотрит на меня. В его глазах появляется горечь.

– Слишком важное обещание, – говорит он, качая головой. – Слишком… сильное. Такие обещания можно давать только самому себе.

# Глава 12

«Свободный день», – гласит объявление на стенде с расписанием. Из разговора во время завтрака узнаю, что занятия отменили из-за того, что сегодня весь старший состав Корпуса задействован в тренировочном бою на поверхности.

Поверхность.

Это слово пробегает мурашками по спине. Может быть, скоро, совсем скоро я окажусь там. Альма говорила, что финальное испытание, которое определяет выпускную оценку отряда, проходит на поверхности. До нашего выпуска осталось всего три месяца.

Три месяца – это совсем немного. И это целая вечность.

Виктор вовремя напомнил мне, что я не привыкла сдаваться. Мысль покинуть Корпус была малодушной, и я должна сделать все, чтобы от нее избавиться. Есть множество причин пройти этот путь до конца: отряд, который поверил в меня, Кондор, который тоже поверил в меня, Берт, который зашел слишком далеко, пытаясь меня защитить… Забавно, насколько причины остаться в Корпусе сходны с причинами того, почему мне хотелось его покинуть.

Все зависит от угла зрения.

А еще есть последняя просьба Гаспара, о которой мне должен был напоминать гепард. Наверное, я слишком давно не надевала боевую форму.

Привыкнуть к рендеру, научиться стрелять хотя бы сносно, пройти выпускные испытания, не отправив отряд на Второй круг, получить распределение в отряд зачистки… Об этом говорила Солара и шептал мне на ухо Берт, именно это подразумевал Виктор, напоминая, что я никогда не опускаю руки. Вот только ни Виктор, ни Берт, ни Солара не знают, что моя роль предопределена. Я должна пойти в числе первых, как разведчик-диверсант. Та к решил Стратег. Человек, которому не способен перечить даже Министр. Он взялся за мою подготовку и не отказался от этой затеи, даже когда увидел, какие у меня проблемы со стрельбой, – а это значит, что я в любом случае пойду как диверсант. Других вариантов нет. Об отряде зачистки, для зачисления в состав которого нет необходимости в Подтверждении, можно даже и не думать.

Будь что будет. Виктор помог мне понять, что я не могу просто взять и все бросить. Пока что подходит и этот план. Привыкнуть к рендеру, научиться стрелять…

Нужно хотя бы попытаться. Я должна попытаться.

Я понимаю, что вышла к Просвету, когда на моем пути возникает знакомая решетчатая дверь со считывателем. Секундное размышление – и я открываю дверь с помощью браслета. «Свободный день». Можно позволить себе прогуляться.

На всех уровнях Корпуса многолюдно. Капралы, командоры, седовласая Справедливость и ее Помощники… Опершись на перила, я наблюдаю за последними приготовлениями. Повсюду профайлеры – видимо, перед отправкой на поверхность проводилась какая-то проверка. С каждым днем обучения в Корпусе встречаю их все чаще. Последняя тренировка в Большом зале прошла в присутствии трех наблюдателей в белых одеждах. Они всегда где-то рядом и в столовой, и во время тренировок… Не удивлюсь, если однажды обнаружу профайлера на диване в общей комнате нашей казармы, выйдя ночью попить воды… хотя нет, пожалуй, я сделаю все, чтобы оказаться как можно дальше от профа. Несмотря на то, что Виктор помог мне освободиться от внутренней отравы, я все равно стараюсь во время занятий сохранять с ними дистанцию, избегать седовласых. Мало ли что. Не горю желанием еще раз увидеть изолятор Справедливости.

Короткий звуковой сигнал: пора идти наверх. Уровни Корпуса пустеют, словно по волшебству. И только профайлеры не торопятся – им незачем. В двадцати метрах от меня стоит небольшая группа профов. От нее отделяется девушка и проходит к перилам. У меня внутри все замирает. Расстояние не мешает мне ее узнать.

Она присутствовала на моем вступительном тесте.

– Всегда было интересно, что творится у них в голове, – вдруг раздается рядом голос Кондора, и я чуть не подпрыгиваю на месте от неожиданности. – Это Агата, кстати, – кивает он на профайлера, и мой взгляд возвращается к девушке с седыми волосами.

– Это она решила направить меня прямиком в курсанты, – зачем-то говорю я Кондору, который становится рядом, опираясь на перила.

– Сочувствую, – хмыкает он. И продолжает: – Не хотел бы я оказаться с ней за одним столом. Агата сильная. Видел как-то допрос одного сомнительного паренька – так она его наизнанку вывернула. Ревел, как младенец, успокоить не могли.

Я невольно вздрагиваю. Со дня собеседования со мной по поводу приема в Корпус прошло уже несколько месяцев, но воспоминания о том дне не тускнеют нисколько. Агата видела меня, и где-то в глубине ее памяти осталось мое отражение, знание о том, каково это – быть мной.

Но Агата из моего воспоминания совсем другая. Она пустая, в ее глазах нет жизни. Девушка, которая сейчас стоит у перил, выглядит всего лишь отстраненной. На ней длинный, слишком большой для нее, пушистый белоснежный свитер. Седые распущенные волосы крупными волнами обрамляют ее лицо, Агата смотрит куда-то вверх, запрокинув голову и даже приоткрыв рот.

И правда, что творится у нее в голове?

Проследив за взглядом Агаты, я понимаю, что она смотрит на потолок Просвета, закрытый сегодня щитом. Невольно вздыхаю.

Потерпи, Арника. Всего три месяца – и увидишь небо. Чем не еще одна причина задержаться в Корпусе?

Зачем вообще потребовалось делать этот прозрачный потолок, если его почти все время держат закрытым?

– Потому что мы делаем вид, что никого нет дома. На всякий случай, – говорит Кондор, когда я произношу вслух свой вопрос.

Я замечаю, что это «окно в небо» делает наш бункер уязвимым, и Кондор со смехом говорит, что мое обучение в Корпусе дает о себе знать.

– Но ты ошибаешься, – продолжает он. – Согласно техническим описаниям бункера, купол Про све та, наоборот, чуть ли не самая прочная его часть. – Запрокинув голову, он смотрит туда же, куда и я. – Над ним работали несколько лет, представляешь?… Те, кто его создал… Они просто не могли позволить себе расстаться с небом, – прибавляет Кондор непривычно мягким голосом. – А вот мне пришлось, – не сводя взгляда с потолка, заканчивает он на выдохе, едва слышно, и я вспоминаю, что говорил мне Виктор.

Кондор – бывший летчик, птица, вырванная из своей стихии. Вот откуда такая тоска в его взгляде, устремленном вверх.

– Вы же сегодня могли пойти наверх, вместе с остальными, – говорю я и тут же осознаю, что говорю со Стратегом. – Ведь вы можете увидеть небо в любое время, разве нет? – Поворачиваюсь к Кондору лицом. – Вам же не требуется разрешение, чтобы выйти на поверхность.

Кондор опускает голову, переводя взгляд на меня. Он смотрит так, словно не может сообразить, кто перед ним, словно впервые меня видит.

– Это не мое небо, – медленно говорит он, и странная жалость проскальзывает в его взгляде. – Мое небо было синим. Синим и… – Его глаза вновь возвращаются к потолку Просвета, – бесконечно прекрасным.

Я застываю. Любые слова сейчас будут лишними. Но Кондор сам нарушает затянувшуюся паузу.

– А ведь ты тогда угадала про тюрьму, пташка, – говорит он, по-прежнему глядя вверх. – Хочешь знать, как я там оказался? Семь лет в антитеррористическом отряде, помнишь? – Дождавшись моего кивка, он продолжает: – На очередное задание нас отправили с заведомо ложной информацией. Едва выкарабкались, двое тяжело раненных, один позже умер в больнице. Поэтому я нашел того, кто отвечал за эту операцию, и мы… обстоятельно побеседовали. Кажется, мои манеры пришлись ему не по душе, а сотрясение и сломанные ребра испортили весь отпуск; он воспользовался связями, и против меня шустро сфабриковали какое-то дело, настолько нелепое, что… – Кондор разводит руками. – И что ты думаешь? Я рисковал жизнью ради блага Арголиса, и меня же упрятали в тюрьму, на каких-то полтора года, но все же… Это как пощечину получить! – сердито восклицает он. – И вроде не больно, но чувствуешь себя при этом паршиво.