Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

изложенного полагаю: предъявить Дурылину С. Н. обвинение по ст. 58/14 УК. Мерой пресечения избрать содержание под стражей. <…>

* * *

Заключение СО ОГПУ в отношении С. Н. Дурылина[272]

Я, п<омощник> уполномоченного 6-го От<деле>ния СО ОГПУ Якимова, рассмотрев дело № 47306 по обвинению гр-на Дурылина Сергея Николаевича по 58/10 ст. УК, арест<ованного> 10/6 -27 г., содержащегося под стражей в Бутырской тюрьме, НАШЛА:

Гр-н Дурылин Сергей Николаевич, 49 лет, научный сотрудник Государственной Академии художественных наук, б<ывший> священник, среди верующих распространял литературу антисемитского содержания.

Произведенным следствием инкриминируемое гр. Дурылину обвинение по 58/17 ст. УК подтверждается имеющимися в деле материалами.

Принимая во внимание все изложенное, полагаю:

Дело передать на рассмотрение тройки при Секретном Отделе ОГПУ. П<омощник> уполномоченн<ого> 6 отд<еления> СО ОГПУ Якимова.

[На документе резолюция: ] Выслать в ПП по Сибири на 3 года. Андреева. 13/9. 27[273].

Томская ссылка

После четырех месяцев заключения в Бутырской тюрьме Дурылин был отправлен по этапу в ссылку в Томский округ на три года. В 1928–1930 годах он жил в Томске вместе с последовавшей за ним Ириной Алексеевной под гласным надзором ОГПУ. Это была очень тяжелая ссылка и из-за плохих жилищных условий, и из-за частых болезней, и, главное, из-за того, что ОГПУ не дало разрешения на трудоустройство Дурылина и тем лишило его возможности заработка. Выжил он благодаря помощи друзей. Они, и в первую очередь Нерсесовы и Гениевы, присылали деньги, посылки с продуктами… Рецепты и лекарства посылал также врач-невропатолог Сергей Алексеевич Никитин (будущий еп. Стефан), много лет лечивший Сергея Николаевича и Ирину Алексеевну. Друзья оказывают не только материальную помощь, но и стараются всячески поддержать его морально. Присылают книжные новинки, свои произведения, материалы, необходимые Дурылину для работы.

Сергея Николаевича тяготила материальная зависимость, он брался за любой оплачиваемый труд, под псевдонимами публиковал в сибирских журналах статьи. Гонорары редки и малы. Друзья в Москве заказывали статьи и прилагали иногда неимоверные усилия для их публикации. В Томске были написаны воспоминания о Л. Н. Толстом, заказанные Н. Н. Гусевым и опубликованные в юбилейном сборнике Толстого. Только в 1928 году вышли статья «Об одном символе у Достоевского» в сборнике «Достоевский» стараниями Г. Чулкова, четыре статьи в «Мурановском сборнике» — благодаря помощи Н. И. Тютчева и К. В. Пигарёва, и др. Продолжается работа «в стол» над тетрадками «В своем углу». За три года написано шесть тетрадок. Благодаря усилиям Н. К. Гудзия, Г. И. Чулкова, Б. В. Шапошникова вышла книга «Из семейной хроники Гоголя»[274]. «В стол» легли роман-хроника «Колокола», статья «Монастырь старца Зосимы», глава «Москва» для книги «В родном углу». Очень интересную повесть «Чертог памяти моей. Записки Ельчанинова» Сергею Николаевичу так и не удалось закончить, сил не хватило. Гудзий хлопотал о публикации большой работы Дурылина «Художники живого слова»[275]. Дурылин сдал срочно подготовленную рукопись в издательство «Мир» в 1929 году, но ее продержали до 1934 года. А в этом году издательство закрыли и книгу не напечатали. Осталась неопубликованной и статья «Художники современной детской книги», написанная в 1928 году, где Дурылин профессионально дает искусствоведческий разбор рисунков М. В. Добужинского, В. М. Конашевича, Е. Д. Поленовой, Ю. П. Анненкова и других иллюстраторов детских книг.

В Томске Дурылин ведет активную переписку. Среди его корреспондентов художники, композиторы, поэты, ученые… Часто, зная, что его переписка проверяется ОГПУ, Дурылин письма отправляет друзьям на адреса других, благонадежных лиц или с оказией. Возобновляется переписка с Борисом Пастернаком. Дурылина навещают друзья из Москвы, Челябинска. Приехал познакомиться с Дурылиным профессор Иркутского университета Георгий Семенович Виноградов — этнограф, фольклорист. Общение с Г. С. Виноградовым и П. П. Славниным переросло в крепкую дружбу. Из Томска Сергей Николаевич фактически руководит литературными занятиями Кирилла Пигарёва: подробно анализирует присылаемые им стихи и статьи, подсказывает темы для сочинений, докладов, статей, направляет мысли в нужном направлении, рекомендует книги для чтения.

Измученный частыми болезнями, тяжелыми бытовыми условиями, моральными страданиями из-за материальной зависимости, угнетенный тем, что живет «пространствами стертый», Дурылин не поддается унынию. Он даже находит силы для моральной поддержки тех, кто в этом нуждается, кто обращается к нему за помощью: Т. А. Сидоровой (Буткевич), Е. А. Нерсесовой, М. Волошина, К. Н. Зиминой (Капы)… Он пишет 22 июня 1928 года поэтессе Вере Клавдиевне Звягинцевой: «И чувствую я себя сейчас м.б. временами и одиноким, и безместным в жизни, но свободным — свободным и перед лицом прошлого, свободным и перед лицом настоящего». Быть свободным перед современным, пишет он, гораздо труднее, но «тут-то и обнаруживается истинная свобода»[276]. Дурылин любил покупать книги: «Покупаешь целый мир, особый, никак на другой не похожий, и можно выбирать эти миры — тот взять, а этот не брать. <…> И тут человек пока еще волен: кто заставит купить меня „Разумника“, когда я хочу „Перцова“. <…> Это еще какая-то свобода. Одна из последних»[277].

Все труды по налаживанию быта, лечению Сергея Николаевича взяла на себя Ирина Алексеевна. Она утепляла жилье как могла, сама шила одежду, сколачивала полочки для присылаемых друзьями книг, бегала по городу в поисках писчей бумаги, пряла на самодельной прялке шерсть для носков и варежек; для ежегодно устраиваемых рождественских елок сама вырезала из дерева Деда Мороза. Сергей Николаевич занимался образованием Ирины. В комнате у них висела икона, перед ней зажигали свечу, ходили в церковь, т. е. не скрывали своей религиозности, как делали это позже в Болшеве.

Комиссарова Ирина Алексеевна

1927 год. Приезд в Томск[278]

<…> Началась наша жизнь в Томске. <…>

Гостиница простая, утром воды даже не бывало, чтобы умыться. <…> Надо искать комнату, ибо больше трех дней мы не могли по нашему бюджету жить в гостинице. Пошли вместе с Сергеем Николаевичем на базар и стали спрашивать о комнате у лотошницы. А она нам сразу: «Я сдам комнату». <…> Комната маленькая, сырая. <…>

Сергей Николаевич каждый день должен был ходить [отмечаться в местном отделе ОГПУ] за 4 версты в один конец и четыре обратно, а он очень плохо себя чувствовал. Так ходил целый месяц, а потом заболел и еле-еле дошел домой. Я попросила, чтобы не каждый день являться. Ему разрешили раз в неделю, а через три месяца — в месяц раз. Денег у нас было мало, и мы очень рассчитывали каждую копейку. Первые два месяца у нас было по 20 копеек на день. Правда, жизнь была дешевая в то время: мы приехали в ноябре 1927 года. <…>

Утро 18 декабря. «Ну, я пойду на регистрацию, а ты на базар. Смотри, не увлекайся, а то я вернусь и буду беспокоиться».

Базар! Одним словом, базар: чего, чего только нет! На