Четыре угла - Виктория Лысенкова

Герман Риц, я один из ваших лечащих врачей. Стена не так приятна в роли собеседника. Холодная и неотзывчивая, она не сможет вам посочувствовать. В моих же возможностях есть не только сочувствие, но и знания, благодаря которым я мог бы вам чем-либо даже незначительным помочь. Вам остается только сказать мне, что заставляет вас пускать слезы и молчать?

Но пациент так и не ответил. Мужчина лет тридцати пяти, среднего телосложения, с коротко постриженными темными волосами продолжал сидеть, уткнувшись лицом в стену, и тихо плакать.

Как бы Герман не пытался идти на контакт, мужчина не отвечал и не поддавался. Он будто отстранился от мира, отрекся от людей и их слов, перестал существовать. Пациент был подавлен и разочарован.

– Герман, – заговорил Оснач, – вы можете сказать, что за болезнь данном случае охватила разум и тело пациента? Подумайте хорошо, очень хорошо.

Юноша постоял, опять посмотрел на пациента за решеткой и ответил:

– Я не знаю. Я не могу сказать. Он не выглядит психически больным.

– Мой мальчик, и мы не знаем, что с ним. Но как врач с опытом, могу сказать, что он явно болен, болен чем-то разъедающим и тяжелым, чем-то, что затягивает и взамен на боль дает лишь редкие моменты спокойствия.

Савелий Оснач и Герман Риц задумчиво пожали плечами, разочаровавшись в самих себе, и ушли с этажа под звуки едва слышимого рыдания.

Когда главврач ушел домой после рабочего дня, Герман, не в состоянии смириться с утренней неудачей, поднялся к пациенту на третий этаж. В это время к пациенту пришло трое членов его семьи: две дамы, одна из которых была старшего возраста, а другая юного и один высокий пожилой мужчина с седыми усами. Они стояли возле комнаты больного и оживленно ему твердили, перебивая друг друга: «Пойдем!», «Хватит!», «Дома лучше», «Прекращай эти глупости». Две дамы говорили наклонившись вперед и активно размахивая руками. Мужчина же стоял сзади них прямо, но вытянув шею. Обе его руки были сложены на трость.

Спрятавшись за «комнатой» другого больного, Герман слушал разговоры издалека, иногда посматривая на пациента, который развернулся лицом к кричащим на него родным. Он покачивал грустно головой, соглашался со всем и ни с кем не спорил. Когда настала секундная тишина, мужчина в палате встал с кровати, подошел к, скорее всего, отцу с матерью и сестре, и попросил их уйти без него в этот раз.

«Когда ты образумишься?» закричала пожилая женщина.

«Так ты точно ничего не исправишь!» возмущалась девушка.

«Глупо, глупо» проговаривал под усы пожилой мужчина с тростью.

Споры продлились еще недлительное время, а затем наступила полная тишина – родственники пациента ушли.

Риц посмотрел вперед, прислушался, еще раз посмотрел, понял, что никого, кроме пациента не осталось, и направился к нему:

– Знаете, что мне кажется странным? – разгорячившись, еще издали закричал врач. – То, что ваши родственники вас убеждают вернуться домой. – У Рица дернулась левая бровь. – Как уже было сказано мной днем, я не считаю вас больным, у вас нет признаков именно психического заболевания. Ваше состояние больше напоминает простую человеческую тоску или грусть. Казалось бы, «а почему не депрессия?». Но нет, и ее у вас нет. Может, скажете уже, хотя бы мне, что тут происходит?

Пациент, успевший сесть уже лицом к стене, развернулся посмотреть на юнца, назначенного ему в качестве врача:

– Герман, значит… Имя мама подбирала? – спокойно и даже нежно проговорил мужчина.

– Да, у нас в семье все имена мама подбирала, а отец просто доверял ее выбору. – Удивляясь происходящему, ответил Риц.

– Оно сразу и заметно. Отцы обычно выбирают что-то твердое по звучанию или грозное. Меня потому и назвали Дарвиком – в честь двух людей, нашедших силы и поддержку друг друга в жестоком обществе. – Пациент посмотрел в пол, а потом снова на врача разумными глазами здорового человека, страдающего душевно, но не болеющего душой.

– Мне стало больше о вас известно, но этого до сих пор мало, чтобы стало ясно, что вы тут делаете?

– А разве не ясно? Лечусь… – саркастично ответил Дарвик.

Герман замолчал, он, прищурившись, посматривал на пациента и глубоко в мыслях пытался найти способ, чтобы разговорить мужчину, но, в конце концов, сдался.

– Знаете, сейчас вечер, а впереди меня ждет ОЧЕНЬ долгая ночь. И она настолько долгая, что после неё вся моя жизнь превращается в жизнь «до ночи» и жизнь «после ночи». Мне не хочется тратить силы, даже при всём моем желании знать, что с вами и желании помочь вам. Если вам не нужна моя бескорыстная помощь, если вы считаете, что игнорирование лучший выход – мне лучше удалиться. Ведь есть золотое правило: помогать в лечении должен тот врач, которому доверяет пациент. Мне жаль, что ваше доверие обходит меня стороной.

Герман развернулся и хотел уже уйти, но мужчина его остановил, схватив за халат:

– Постой. – сказал он.

Риц, повернув голову, посмотрел на пациента.

– Ты прав. Прав в том, что без доверия никуда. Могу сказать, что твое лицо и твои слова вызывают доверие. У меня даже проснулось желание тебе рассказать правду, но я этого не сделаю, если ты не пообещаешь ее сохранить в тайне.

Юноша кивнул головой:

– Обещаю молчать.

Пациент выдохнул, посмотрел по сторонам и рассказал правду:

– Вы правы – я не болен. У меня нет психического заболевания, и я нахожусь в здравом уме. Но правда в том, что я попал сюда по своей воле. Я подкупил одного из ваших врачей, чтобы он выбил мне тут место. Место, как видите, стандартное. Живу тут уже год и пока не собираюсь переезжать.

– Зачем всё это?

– Всё из-за счастья… Оно покинуло меня, став удушающей болью, когда любимая мной многими годами девушка вышла замуж за другого мужчину. Поймите, я желаю ей лишь счастья, и дабы не причинить ей и ее семье вреда, даже самого незначительного, я поместил себя в психиатрическую больницу. Уехать же из города или переехать было бы незначительным изменением. Расстояния были бы для меня слабой преградой. Уверяю вас, как только печалящие и настораживающие мысли покинут меня, эта палата опустеет.

Герман покачал головой. Он заметил сходство историй их с пациентом жизней: оба были разбиты несчастной любовью и оба находили отдушину в психиатрической больнице.

– Дарвик, я вам сочувствую, но пора вернуться к жизни вне стен клиники и решеток. Надеюсь, вы будете готовы выйти отсюда в ближайшее время, потому что у вас хотя бы есть выбор, в отличии от меня.

«И что-то мне подсказывает, что что-то на втором