Четыре угла - Виктория Лысенкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я знаю, знаю! Но это не важно! Всё не важно! Главное, что ты тут, ты со мной. А отдавить ноги я могу тебе не только во время школьного вальса. – Перебивая, говорил Герман.
Марлен и Герман любили друг друга так, как любят безнадежные романтики и взрослые реалисты одновременно. В дни ухудшения состояния Марлен, когда вторая личность брала верх над сознанием, Герман пытался аккуратно подобраться к девушке и завоевать доверие у второй личности.
Казалось, Риц мог справиться с Марлен, но это было не так.
Зима прошла быстро. Наступила весна. Расщепление личности Марлен стало проявляться всё активнее, голос второй личности мешал спать и общаться с Германом. Марлен начала уходить в депрессию, которая, казалось, отступила некогда, но вот вернулась вновь. Образовавшийся хаос в сознании Марлен привел к депрессии, которую на тот момент не были готовы «лечить» в домашних условиях.
Герман начал подозревать, что Марлен что-то от него скрывает.
Весной, когда Герману было шестнадцать лет, умер его отец. Остановка сердца – заявил врач. Тот миг, когда бледное и холодное тело отца в гробу опускали в сырую весеннюю землю, Риц принял решение, что должен стать врачом, но еще не знал, каким именно. Он резко почувствовал яростное желание спасать и помогать, делать из людей – здоровых и счастливых людей.
Траур на неделю обездвижил всю семью Рицов. Все только плакали и молчали. Когда же неделя подходила к концу, а Герман был готов рассказать о случившемся Марлен, ожидая ее теплых рук в своих, он отправился к возлюбленной, на которой уже тогда мечтал жениться.
Марлен не было дома. У нее больше никогда не будет своего дома. Лечащие врачи установили, что депрессия вместе с расщеплением личности не дает возможности осуществлять лечение вне специализированных учреждений. Ее решили отправить в клинику, что находилась на юге страны. Марлен не могла больше жить там, где нет постоянного наблюдения и необходимого лечения.
Эту новость Герману рассказала мама Марлен, которая собирала оставшиеся вещи. На следующий день она вместе с отцом Марлен должны были выехать, чтобы переехать в дом рядом с клиникой, в которой до конца своей жизни или болезни должна оставаться их единственная дочь.
Герман был сражен. Еще один удар.
«Я бы мог за ней присматривать! Я бы мог ее лечить! Я могу быть рядом, я хочу быть рядом»… Думал и думала юноша про себя. И тогда-то он решил, что он станет не просто врачом, а психиатром и, когда он получит образование и опыт, он заберет свою Марлен, чтобы больше никогда не расставаться.
На момент разлуки они были знакомы три года, были друзьями, а потом и счастливой парой. Пусть, кто-то сейчас скажет, что это подростковая незрелая любовь, которая изначально была обречена на провал, но это не правда. Возраст не определяют способность людей любить. В мире множество взрослых опытных женщин и мужчин, которые к своим сорока или пятидесяти годам так и не научились любить и быть любимыми.
Герману было шестнадцать. Марлен было пятнадцать. А их любовь будет вечной.
Глава 3. Болеют ли любовью
«Любить я мог бы продолжать,
О тебе одной душой страдать.
Но путь мной выбран был иной,
И сейчас я весь пустой…»
Закончился отпуск, и Герман вновь повернул ключ зажигания в своей старушке – машинке. Раздался грохот двигателя, и можно было трогаться. Герман Риц еще раз обнял маму, двух сестер и племянника перед тем, как, скрывая слезы, умчаться в город для продолжения работы в Психиатрической больнице.
Проселочные дороги опять вели по себе юного путника, но теперь казались вялыми и холодными к его судьбе. Когда же уже показался город с каменными многоэтажными домами, дорогами с твердым покрытием и маленьким парком, хмурое настроение усилилось, и Риц вновь впал в мысли о таинственной комнате. Четвертый угол ждал.
Герман Риц вышел на работу после короткого отпуска, надеясь на лучшее. За пару часов до выхода на смену, нервно сидя в квартире, он выразил надежду о своем возвращении, написав в дневнике пару строк:
«Дневник, я до сих пор не могу понять, почему именно мне комната решила показать свой секрет и почему именно я должен нести тяжкий груз знаний. Но пусть будет так, такова судьба моя, и её, видимо, не изменить. Я надеюсь лишь об одном – вернуться. Каждый раз, касаясь своей худой рукой ручки двери этой страшной комнаты, я надеюсь и мечтаю вернуться домой»
Запись в дневнике Германа Рица была оборвана и начата вновь уже новым торопливым почерком. Чья-то иная рука продолжила начатое юным врачом изложение происходящих в его жизни событий.
Добравшись до работы, Герман около пяти минут стоял у входной деревянной двери, посматривая на окна второго этажа. Ему не хватало храбрости войти и начать очередную смену. Набравшись смелости и глотнув свежего воздуха, Риц вошел в здание.
Маргерет, как обычно, поздоровалась с Рицом и указала взглядом на лестницу. «Значит, Савелий Оснач уже на обходе» подумал юный врач. Он бегом зашел в помещение для персонала, надел свежий белый медицинский халат, схватил со стола Маргерет подготовленные ею для него документы и помчался вверх, на третий этаж.
Савелий Оснач уже час задумчиво стоял возле палаты одного больного. Разговор между врачом и «клиентом» не ладился, последний всё время молчал и плакал. Оснач же всё время хмурился и тяжело вздыхал.
– Здравствуйте, Савелий Оснач! – раздался с другого конца коридора голос Германа Рица.
Оснач повернулся на него и, молча, качнул головой в ответ. Добежав до главврача, юноша остановился и посмотрел на пациента.
– Что с ним? – поинтересовался Риц.
– Хм… Герман, я хотел спросить это у вас, потому что я в недоумении. Посмотрите, пожалуйста, в ваших руках результаты прошлых осмотров и встреч с данным пациентом. Попытайтесь сделать вывод и, хотя бы приблизительно, установить диагноз. Если у вас получится, то я дам больше свободы в лечении пациентов, сможете вырабатывать собственные тактики.
Герман изучил документы, пересмотрел их еще пару раз, а потом решил попытаться поговорить с мужчиной, который не переставал сторониться и рыдать с тех пор, как сюда попал.
– Доброе утро, – обратился к пациенту Риц, – меня зовут
