Искусство Игры - Скотт Макбейн

— Нет. Я ушел из миротворческих сил ООН.

— Ушел?

— Да.

Дэвид Чен ждал от Эндрю пояснений, но тот молчал. Странно. Может, просто захотел отдохнуть? Или на работе случились неприятности?

Эндрю налил вино в бокалы. Они выпили.

— Послушай, Эндрю, — заговорил Дэвид, — надеюсь, ты понимаешь, что, если тебе нужна помощь, можешь рассчитывать на меня. У меня здесь хорошие связи. Да тебе об этом беспокоиться и не нужно, с такой квалификацией и знанием языков. Ты ведь свободно владеешь даже тайваньским и мандаринским наречиями. Это вообще большая редкость. Тут все крупные фирмачи выстроятся в очередь, чтобы заполучить тебя на работу.

— Спасибо, Дэвид, — улыбнулся Эндрю. — Но сейчас мне работа не нужна. Я ищу квартиру где-нибудь в районе Музея китайского искусства.

— Ну и чудесно! — Дэвид просиял. — У меня есть кое-какая недвижимость. И как раз одна из квартир находится в квартале недалеко от музея. Она сейчас свободна. Ты можешь жить там сколько захочешь. Бесплатно.

— Нет, спасибо. Я бы предпочел снять ее.

Они поговорили о работе Дэвида, о его семье. Неожиданно он спохватился и застонал:

— Эндрю, прости меня! Я должен уйти. Через полчаса начинается деловое совещание, которое проводит глава банка. Сам понимаешь, пропустить невозможно.

— Да.

— Давай встретимся в уик-энд у меня. Моника и дети будут рады тебя снова увидеть. Ты их не узнаешь.

— Договорились. — Эндрю казался спокойным, но от внимательного глаза Дэвида не укрылись грусть и озабоченность, спрятанные во взгляде.

Дэвид встал.

— Послушай, Эндрю, я вижу, ты расстроен. У тебя действительно все в порядке? Никаких неприятностей?

— С чего ты взял? Разумеется, все в порядке. Но я прошу тебя о моем приезде никому не рассказывать. Разве только жене. Хорошо?

— Хорошо.

Что-то происходит, думал Дэвид, направляясь к лифту. Когда они в последний раз виделись, Эндрю был иным. Казалось, он уже примирился с потерей жены и ребенка, которого она носила в себе. Может, рана открылась и опять мучает его? Или что-нибудь другое, связанное с работой в миротворческих силах ООН?

Дэвид в задумчивости вошел в лифт. «Как ужасно потерять жену и ребенка! Что бы я делал на его месте? Об этом даже невозможно подумать».

Музей китайского искусства располагался в большом современном здании из стекла и бетона. Эндрю поднялся по широким ступеням в холл. Сегодня был экскурсионный день, и несколько групп младших школьников толпились вокруг учителей, раздававших билеты. В аккуратной школьной форме, с небольшими ранцами за плечами, они вели себя так, как дети во всем мире. Вертелись, задирали друг друга, болтали. Взрослым в этот особый таинственный мир вход был воспрещен.

— Вам на второй этаж, сэр, направо, — сказал служитель.

В стороне от других широких, просторных залов, обставленных мебелью эпохи Цинь и Минь, где размещалась основная экспозиция музея, находился еще один, скромный и относительно небольшой. Приглушенный свет, стены цвета морской волны с вкраплениями белого, простой паркетный пол — все это успокаивало и настраивало на самосозерцание. В центре на стенде, покрытом сверхпрочным стеклом, выставлены шкатулки-головоломки, созданные мастером Чаном. Сейчас зал был пуст. Тишина. Эндрю помедлил, не сразу решившись направиться к ним.

Их было три. Они стояли на подстилке из зеленого бархата, потрясающе красивые, с такой же черной лакировкой и так же филигранно выполненные, что и та, которую им показывал Магистр. На крышках мастер Чан выгравировал золотом утонченные изображения. На одной охотничью сцену, на другой городской пейзаж, на третьей окруженный садом храм. Код этих шкатулок был уже давным-давно разгадан, и теперь они стояли раскрытыми. В центре изысканной решетки, помещенной внутрь каждой шкатулки, лежал драгоценный камень — рубин, сапфир, изумруд. Работы исключительной красоты, но Эндрю все же чувствовал легкое разочарование. Ни одна из них не была так совершенна, так западала в память, как шкатулка, которую Магистр показал Коллегам, выбранным для состязания за его пост, в тот судьбоносный вечер. Та была намного исключительнее, более трудная для постижения.

Что там лежит внутри? Тоже какой-нибудь драгоценный камень? Или ничего, как предполагает Магистр? Если там нет ничего, то что же хотел этим сказать мастер Чан? Какую сокровенную тайну желал раскрыть? Эндрю долго рассматривал шкатулки. Жаль, что в мире осталось так мало работ Чана, этого гения. Почти все его творения сгинули в безвестности во время войн, стихийных бедствий или просто из-за человеческого безрассудства.

У двери Эндрю встретил пожилой смотритель в красной музейной куртке.

— Вы хотите посмотреть другие вещи Чана? — Он заметил, как внимательно посетитель рассматривает шкатулки.

— Да, конечно.

— У нас, кроме этих шкатулок, есть две вазы. Они великолепные. В других музеях вы таких не увидите.

Он провел Эндрю в зал, меньший, чем первый, со стенами того же цвета. В центре, за экраном из сверхпрочного стекла, стояли две прекрасные вазы. Их великолепно освещали сверху солнечные лучи, падающие через прозрачный потолок. Вазы небольшие, примерно полметра высотой, причудливой формы. Узкое основание далее кверху расширялось, образуя утолщение, похожее на дыню, чтобы затем снова сузиться, а в самом верху расшириться. Основными цветами здесь были белый и кобальтовая синь. Материал — тончайший фарфор эпохи династии Цинь. Друг от друга вазы отличались лишь изображениями на одной стороне в центральной части. На другой у обеих ваз была нарисована веточка цветущей вишни. Ослепительно белый и рубиново-красный цвета оставались такими же чистыми и свежими, как и в день их создания.

— Садитесь, посмотрите, — произнес старик, показывая на мягкий диванчик. И сам сел рядом.

На первой вазе изображены дети, танцующие вокруг шелковичного дерева на фоне пасторального пейзажа. На переднем плане — деревенские старики, на заднем виднелись высокие горы. Здесь Чан превзошел самого себя совершенным мастерством, с каким изобразил детскую непосредственность и беззаботную легкость танца. Дети плавно двигались, откинув назад головы, слегка наклонившись. Лица оживленные, возбужденные. Сцена излучала такую радость, что казалось, вот-вот раздастся детский смех. Однако тут все было не так просто. Уникальность ансамбля состояла в том, что изображения на вазах были связаны. На первой один из танцующих мальчиков оглядывался. И в отличие от других детей его взгляд был задумчивый, почти грустный.

Мальчик смотрел на человека, изображенного на другой вазе, судя по одежде, мастерового, который взошел на арочный мост и держит путь к высоким горам на заднем плане, начиная долгое опасное путешествие. Рука вскинута в прощальном приветствии. Это отец мальчика. Очень трогательная сцена. Отец уже почти пересек мост и оглянулся, чтобы посмотреть на сына в последний раз.

Эндрю разглядывал вазы, ошеломленный их необычной красотой. Он не сомневался, что человек на мосту — сам мастер Чан. Изображение на каждой вазе казалось законченным, но подлинный смысл все приобретало, только если их ставили рядом.

— Что вы о них знаете? — спросил он смотрителя.

— Рассказывают, что однажды богатый купец попросил мастера Чана расписать две очень красивые старинные вазы. Причем настаивал, чтобы Чан изобразил там и себя. Видимо, он решил, что так вазы будут стоить дороже. Чан исполнил заказ. Но купец остался недоволен, потому что мастер изобразил сцену, где он покидает своего сына. Как будто навеки. Но ведь это трагедия, и никто не захочет купить вазы. Разгневанный богач потребовал объяснений.

— Что ему ответил Чан?

— Он опечален тем, что купец слишком привержен мирским благам и потому не способен видеть суть вещей. Не способен увидеть истинную красоту ваз. Он сказал, что лишь отказавшись от чего-либо самого важного для себя, ты сумеешь постигнуть его истинную ценность. Говорят также, что Чан процитировал купцу слова великого даосиста: «Опутанный цепями страсти видит внешних явлений лик. И лишь неустанно освобождаясь от стремлений, узрит сокровеннейшее».

Понимаете, для купца самым важным на земле являлось его богатство, и он хотел преумножить его тем, что вазы распишет мастер Чан и изобразит на них себя. Для самого Чана наиболее важным на земле был сын. Для других это может быть что-нибудь еще. Чан хотел помочь купцу понять, что все кажущееся человеку ценным — богатство, слава, знатность, успех, власть и даже близкие люди — ловушка затуманенного сознания. Самое ценное скрыто от взоров. Постигнуть это можно, лишь отказавшись от своих устремлений. Освободившись от них полностью.

— Вы считаете, история подлинная?

— Не знаю, — ответил старик. — Но эти вазы прекрасны, и я любуюсь ими каждый день.