Нежность августовской ночи - Татьяна Тронина

– Ты что? Ты… о Нине опять вспомнил?

– Нет. Нет… Знаешь, о ком я сейчас подумал?

– О ком?

– О Зине. О той женщине, которая жена Валентина…

– Жена любовника? И что?

Глеб повертел вилку в руке, отодвинул тарелку.

– Мне ее жалко. Она ведь тоже… была обманута. Я-то ладно, я мужик, я переживу… Да и детей у нас с Ниной не было, за которых сердце болит, которых делить пришлось бы. Но она, Зина… Она показалась мне такой нежной, беспомощной – словно птичка, – задумчиво пробормотал Глеб, глядя в сторону. – Ее это знание, пожалуй, может убить. Знание того, что муж столько лет жил на две семьи.

– Вот именно – зато у Зины есть дети! – не согласилась с Глебом Евгения. – Есть ради чего жить, кого любить. Пусть муженек ее никчемный, но он подарил ей детей. Это ты остался ни с чем. И потом, ты же сам говорил, что Валентин не собирается бросать жену?

– Не собирается, да, – кивнул Глеб. – Похоже, она дорога ему. Он раскаивается. Но что будет, если она узнает?

– Она не узнает. Ты же ничего не сказал ей?

– Нет.

– Ну вот… Откуда же она узнает?

– Ты права. Все, все. Не будем об этом… Делать мне больше нечего – за чужие ошибки переживать! – Глеб усмехнулся и прижал Евгению к себе.

Девять тридцать утра.

Валентин с Зиной пару минут назад вернулись домой. Иван ушел в институт, к первой паре, а они только что проводили Лизу в школу и отвели Санечку в сад.

Валентин очень ждал этого момента – когда они наконец останутся с женой одни. Вчера поговорить не удалось, рядом все время были дети, утром – суматоха, беготня… Зина вела себя как обычно, только все время молчала. Никто из детей ничего не заметил, один Саня сказал, что мама грустная, на что Валентин ответил сыну: маме грустно оттого, что ее дети так быстро выросли.

Зина вошла в гостиную, где обычно собиралась вся семья, села на диван и сложила руки на коленях. Она по-прежнему смотрела отрешенно, отвечала не сразу. Села и стала смотреть, как ветер треплет занавеску возле открытой балконной двери.

– Зина. Зина! Давай поговорим… Зина… Я тебя люблю.

Она молчала и, полуоткрыв рот, смотрела на занавеску. В жене было столько детского, бесхитростного, трогательного… У Валентина мутилось в голове от жалости к ней.

Там, за распахнутой балконной дверью, светило яркое солнце, доносилась музыка – наверное, в близлежащих школах еще продолжались торжественные линейки. И небо. Ярко-синее, пронзительно-ясное небо до горизонта. Из их окон открывался хороший вид, на всю Москву. Это потому, что поблизости был парк, а не дома… Дома перегородили бы всю перспективу.

– Зина, тебе не о чем переживать. Ты слышишь? Я никогда тебя не брошу, – настойчиво продолжил Валентин.

Зина облизнула губы.

Валентин взял ее за руку, причем руку жена не вырвала – так и продолжила сидеть, уставившись на занавеску.

– С той женщиной у меня все кончено. Ты слышишь? Я никогда не встречусь с ней больше.

Она молчала. Потом прошептала почти неслышно:

– Пить…

– Что? Ты хочешь пить? Давай я тебе чаю сделаю…

– Пить.

– Воды? Сейчас принесу воды. – Валентин рванул в кухню. Хоть чем-то, хоть такой малостью – стаканом воды – он желал доказать жене свою любовь.

Налил в стакан кипяченой воды, бросил туда дольку лимона. Это он недавно по телевизору видел, что даже простую воду можно подать очень красиво… Поставил стакан на поднос, вошел в гостиную.

Зины на диване не было.

Валентин отправился в другую комнату, где Иван с Санечкой жили. Никого. В спальне – никого. У Лизы в комнате – никого.

Валентин с подносом обежал всю квартиру, снова вернулся в гостиную. Зина исчезла. Фантастика!

Он повернулся к балконной двери. На балконе тоже никого – лишь синее небо до горизонта и дома вдали. И деревья, с наполовину золотыми кронами.

Валентин со вчерашнего дня, с того самого момента, как выгнал из своего дома Нину, все время ждал чего-то плохого. Ждал и надеялся, что оно, плохое, все-таки не произойдет.

Он же обещал Зине, что никогда не оставит ее. Что расстался с Ниной навсегда… Да он вообще эту Нину ненавидит!

Что же еще Зиночке надо, каких доказательств его любви?

– Ну вот… – пробормотал Валентин с тоской. – Ну вот, я так и знал…

Поднос в его руках задрожал, стакан грохнулся об пол, расплескав воду. Валентин вышел на балкон, посмотрел вниз. Увидел. Увидел то, чего боялся… Потом вернулся в комнату, снял трубку:

– Алло, «Скорая»?.. Выезжайте, срочно.

Он быстро, четко продиктовал адрес, причину вызова и прочее.

– Ждите, будем, – ответили ему.

Валентин положил трубку на рычаг.

– Будь ты проклята… – едва слышно произнес он. Его слова относились к Нине.

Валентин Куделин выскочил из квартиры и побежал вниз по лестнице – быстро, очень быстро… К своей Зине.

В Доме книги, что неподалеку от Болотной набережной, было не протолкнуться. Еще задолго до назначенного часа повалили поклонники Бергера. Особенно много набежало девиц – молодых, интеллектуально-сексуального вида…

Девицы то и дело выскакивали на улицу и там, у входа, с жадностью курили, курили, курили…

На Глеба никто не обращал внимания – переводчиков (равно как и сценаристов еще, например) не знают в лицо. Публике неведомы их фамилии. Переводчикам достаются лишь отблески славы…

С Глебом здоровались лишь те, кто имел отношение к издательскому бизнесу. Вот там – в узких кругах – Глеб был хорошо известен. «Гляди, вон Мазуров… один из лучших… Бергеру повезло!» «Мазуров…» «Мазуров – профи. Таких уже не осталось. Зубр!» – время от времени слышал Глеб за спиной.

Это было лестно, хотя, разумеется, не шло ни в какое сравнение с популярностью Бергера. Глеб вдруг задумался – хотел бы он такой славы, как у Фридриха? Чтобы быть у всех на устах?

У всех – нет. Глеб работал не для этой цели. Он даже не стремился особо стать лучшим переводчиком. Сколько Глеб себя помнил, он просто хотел сделать свою работу максимально хорошо, добросовестно, при этом не особо думая о том, лучший он или не лучший… И, как-то само собой получилось, что в своей профессии он достиг максимальных высот. Он никогда не мечтал о бешеных гонорарах, он стремился лишь к тому, чтобы его работу адекватно оплачивали. И ему платили немало.

Глеб не стремился к тому, чтобы за ним бегали восторженные поклонницы. Он лишь хотел, чтобы его ценила его возлюбленная. Его женщина, единственная… До недавнего времени Глеб все делал для того, чтобы Нина гордилась им.

Но оказалось, жене успехи мужа безразличны… Интересно, если бы у Глеба была такая же бешеная популярность, как у Бергера, Нина забыла бы о своем Валентине? А если б денег у Глеба было как у нефтяного магната, стала бы Нина изменять?