Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1. - Георгий Михайловский

Место начальника Юрисконсультской части, которую Нольде сумел сделать одной из самых важных пружин ведомства, освобождалось. Как мне потом рассказывал Нольде, первым движением Сазонова было предложить меня на это место, так как Горлов, больной и почти не принимавший участия в работе Юрисконсультской части со времени своего отъезда в Швейцарию, просил о назначении за границу, да и за отсутствием академического ценза не годился на такой пост. Но, предложив меня, Сазонов сам скоро испугался, так как, по тогдашним понятиям, у меня было менее двух лет службы и возраст, не дозволявший думать о назначении на «генеральское место», то есть равное месту директора департамента. К этому прибавлялось и то, что при подобном назначении я сравнялся бы в служебном отношении с Нольде, то есть то, чего он достиг за 20 лет службы, я получил бы меньше чем за два года. Всё это представляло такое вопиющее нарушение всех традиций дипломатической службы и вызвало бы такое волнение среди других служащих, что моя кандидатура была оставлена, с тем, однако, что меня решили назначить на место Горлова (равнявшееся вице-директору департамента), как только тот получит заграничное назначение (последнее случилось уже при Штюрмере).

С другой стороны, был естественный кандидат, который по своему учёному цензу и 25-летнему дипломатическому опыту, во всяком случае формально, ни в чём не уступал Нольде, — А.Н. Мандельштам. Однако, как это ни странно, никакого разговора об этой кандидатуре даже не поднималось, и если Сазонов ещё колебался в вопросе о назначении меня на место Нольде в Юрисконсультскую часть, то по поводу Мандельштама он держался, как я уже отмечал, суеверного взгляда в отношении «несчастливой руки» последнего и категорически отказался иметь его в качестве своего ближайшего сотрудника. Эта явная несправедливость по отношению к Мандельштаму, который всю жизнь мечтал об этом назначении и который в своё время был потрясён тем, что вместо него в 1914 г. был назначен Нольде, со стороны других сотрудников Сазонова, например, Нератова, встречала сочувствие из-за… еврейского происхождения Мандельштама. В виде компенсации Мандельштам был на пасху 1916 г. произведён в чин действительного статского советника, что для доктора международного права едва ли было идеалом. Мандельштам, рассчитывавший занять место Нольде в министерстве, был так обижен тем, что этого назначения не получил, что уехал в Швейцарию и так и не возвращался в Россию до большевистского переворота 1917 г.

Приходилось, таким образом, искать людей вне ведомства, чтобы заместить Нольде. Последний рекомендовал профессора И.А. Ивановского, это было отвергнуто, и после долгих поисков остановились на beau-frere Нератова, профессоре Юрьевского университета Михаиле Ивановиче Догеле, международнике по специальности и сыне известного физиолога. Соображения, вызвавшие это назначение, которое имело самые пагубные последствия для нашей Юрисконсультской части и отразилось политически не столько при Сазонове, сколько при Штюрмере, заключались только в том, что Нератов и Догель были женаты на родных сёстрах (Молостовых, помещицах Казанской губернии). О его деловых качествах сам Нератов сказал, что «М.И. Догель неопытен в делах», и просил, чтобы я взял на себя руководящую роль.

Сразу же после этого неожиданного назначения мне пришлось познакомиться и узнать Догеля. После Нольде это, конечно, был для меня большой удар, так как, несмотря на то что по специальности моё новое начальство было моим академическим коллегой, я не мог не заметить, что его специальность ни в малейшей мере его не интересовала и что он уже давно перестал следить за литературой. Не обладая, кроме того, даром юридического анализа и находчивостью, лишённый привычки к труду и желания работать, Догель был любезным, хотя и несносно болтливым собеседником, который о самой незначительной бумажонке готов был дискутировать бесконечно.

Надо отдать ему должное, с первых же слов он дал мне carte blanche, и я не помню случая, чтобы в делах он мне в чём-либо противодействовал. Принимая во внимание болезнь Горлова, вся Юрисконсультская часть фактически очутилась на моих плечах, с тем, однако, неприятным обстоятельством, что на Догеле всё же лежали некоторые обязанности, как-то: личный доклад по делам Совета министров, где я официально не имел права его заменять. Правда, я заготовлял «шпаргалки» Сазонову, а впоследствии Штюрмеру и Покровскому, но Догель их докладывал и часто путал. Сазонов сразу же обозвал его «микроцефалом» и попросил Нератова избавить его от догелевских докладов. Выход был найден в конце концов в том, что Догелю приходилось часто отлучаться в Юрьев, где он преподавал в университете административное право, или же бывать в Управлении по делам печати, где он исправлял обязанности цензора, и мне за его отсутствием приходилось замещать его и в этой функции.

Для Догеля его служба в министерстве была одной из синекур, которыми он любил пользоваться. Нератов нисколько не обманывался насчёт деловой ценности Догеля, но, чтобы не допустить А.Н. Мандельштама, готов был терпеть при себе своего непригодного для работы родственника. О том, как это отразилось политически, я скажу ниже при изложении штюрмеровского периода. Поскольку Сазонов не любил Догеля, тот не пользовался у него никаким авторитетом и во всех сколько-нибудь сложных вопросах Сазонов, не считаясь со служебной иерархией, обращался ко мне, минуя Догеля. Нольде, со своей стороны, видя моё незавидное положение, предложил мне перейти к нему во II Департамент, обещая быстрое движение и интересную работу.

Я всё же остался в Юрисконсультской части, так как с отъездом Мандельштама Юрисконсультская часть с одним Догелем и Горловым, готовившимся уже к отъезду, просто погибла бы, а кроме того, несмотря на такой балласт, как Догель, в этой части силою вещей был нервный узел многих и многих политических решений, и работать здесь было поэтому неизмеримо интереснее, чем вершить консульские дела во II Департаменте. В результате я отказался, хотя Нольде и впоследствии несколько раз предлагал мне перейти к нему, и никогда в своём решении не раскаивался, так как опыт показал, что перемещение Нольде способствовало процветанию департамента, но мало отразилось на уменьшении политического веса Юрисконсультской части.

Комитет Стишинского

Одним из первых мероприятий правительства в 1916 г. было учреждение «Высочайшего комитета по борьбе с немецким засильем» под председательством члена Государственного совета, лидера правых Стишинского. Комитет этот, по идее, должен был быть образован из высших чинов правительства, министров и их товарищей, и стать центральной лабораторией всякого рода мер, направленных против немцев. Но неясность постановки дела заключалась в том, что, с одной стороны, провозглашалась решительная борьба с германским влиянием в России, а, с другой стороны, не определялось, что же под этим германским влиянием (или официально «немецким засильем») надо понимать. Официально ведению комитета подлежали все законы и распоряжения, издаваемые правительством против германских и австрийских подданных, причём для борьбы с двуподданством натурализация этих лиц не признавалась до третьего поколения включительно. В этом отношении правительство, по всей видимости, было настроено крайне решительно.