Гадюкинский мост - Ростислав Марченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По уму БТР-Д после появления пикировщиков следовало в сторону, на опушку леса отогнать, с инструктажем вести огонь по самолетам противника после сброса бомб, в ходе их вывода из пикирования и набора высоты – когда они потеряют скорость, манёвр и будут максимально для пулемета уязвимы.
А вот БМД следовало на ход поставить, то, что они встретили пикировщики огнем с места, было просто преступной моей ошибкой, что Егоров во втором их заходе и доказал. Какие бы точные «лапти» не были, правильно оценить параметры движения на земле танка, находясь в пикирующем самолете, это непростое занятие, и как бы, не именно поэтому фрицы разработали свои пушечные юнкерсы.
Пожалуй, с авиацией всё. Перейдем к танкам.
ОШИБКА. Безусловно, практически одновременное появление танков за рекой и самолетов над головой изрядно осложнило мне пространство для манёвра и время на принятие решения, однако это не повод совершать ошибки. Если обдумать ситуацию, Егорову следовало отдать приказ либо уйти к деревне, чтобы пожечь немецкие танки поочередно, выскакивая из-за домов, либо уйти в лес, чтобы выстрелами противотанковых ракет с опушки сделать то же самое.
Оптимальным вариантом явно была деревня, я же инстинктивно испугался, что в этом случае сократившие дистанцию немецкие танки сумеют подловить выскакивающий из-за изб егоровский картонный броненосец, а вот движущуюся к опорному пункту с большой скоростью машину поразить уже не смогут. В результате чего выяснилось, что высококлассный наводчик вполне компенсирует отсутствие систем управления огнем, по крайней мере частично. Нахальная агрессивность Егорова, решившего попутно пострелять по танкам, еще больше усугубила последствия моей ошибки.
Далее все было, в общем, предсказуемо. Хотя нет. Да, вариант отойти с высоты и встать в оборону по опушке был вполне приемлем, если признать, что после потери машин и при артиллерийской поддержке у противника высоты мне было не удержать. Однако, кто мешал немцам перенести артогонь и на опушку, накапливаясь под прикрытием берега и высот? В этом случае, сказав А, нужно было бы говорить и Б. Отходить к КамАЗам и уезжать на восток, бросив госпиталь на произвол судьбы.
На это у меня не хватило совести, и я «включил волю», что чуть позже привело к тому же варианту, но с куда более серьезными последствиями, включая туда и упавший мне под ноги артиллерийский снаряд, вызвавший очередную перезагрузку.
В этой связи, пожалуй, стоит пополнить мысленно составленную методичку.
3.13. Боевые машины со стабилизацией вооружения должны вести борьбу с авиацией противника преимущественно с ходу. С нестабилизированным вооружением – с места, тщательно перед этим замаскировавшись и своевременно меняя позиции после обнаружения.
3.14. При обнаружении танков противника боевые машины, как правило, должны максимально быстро найти укрытие, с последующей оценкой обстановки и ведения противотанковой борьбы в максимально обеспечивающих эффективность применения своего вооружения условиях.
Как-то так. Хотя еще одно нет, самое главное забыл.
3.15. Организация любого боя должна быть подчинена исключительно уничтожению противостоящего подразделения врага. Не обстрелять, не напугать – а именно уничтожить, понеся как можно меньшие потери при этом.
Итак, с выводами из предыдущих ошибок покончено, переходим к делам насущным, отслеживая, чтобы они не повторились, – ибо подспудное чувство, что права на ошибку мною уже исчерпаны, никуда не делось.
* * *Пастораль Коровино, освещенного утренним солнцем, несмотря на то, что мое настроение с течением времени не улучшилось, была по-настоящему прекрасной, вот только любоваться им было некогда. Колонна, ревя двигателями, в очередной раз проскочила по сельской улице и остановилась, ориентируясь по красному флагу над колхозным правлением.
Появления знакомой рыжеволосой личности я ожидал, поэтому сразу же последовал властный жест ручкой с командным окриком:
– Двигай сюда, малой.
Не то чтобы он был мне сильно нужен, но избыточные вопросы к отцу командиру со стороны личного состава возбуждать было опрометчиво.
– Это ведь колхозное правление, парень? Давай пройдем, с председателем меня познакомишь.
– Здорово будьте… А вы кто таковы будете?
– А кто я такой, тебе сейчас знать не обязательно. Если председатель не выгонит, в правлении всё и узнаешь.
Впрочем, представление местного начальства пойманным на улице аборигеном мне не понадобилось. Когда мы с парнем подошли к крыльцу правления, председатель вышел нам навстречу, колхозный счетовод маячил за его спиной в дверном проеме.
Парень кивнул головой в сторону председателя:
– Председатель наш, Снетков Иван Агафоныч. – И отступил в сторону, изнывая от любопытства.
Я протянул председателю руку.
– Лейтенант Суровов, вышел с ротой из окружения. Пресса свежая у вас, товарищ председатель, имеется? Пока по лесам скитались, без печатного слова изголодались.
– Здорово будем, товарищ лейтенант! Газеты вот найдем, поди, а ты коли из окружения вышел, про немца нам не расскажешь? Встречал же его?
– Ух, молодцы, какие, – как обычно, радостно заблажил вышедший на крыльцо колхозный счетовод, также горящими глазами рассматривая мои машины и бойцов на них, видимо, не расслышав или не поняв начала нашего диалога, – уж вы-то, поди, покажете фашистам!
Скривились от этих слов мы с председателем практически одновременно, так же синхронно ухмыльнулись, заметив реакцию друг друга, что настроило нас двоих на еще более конструктивный лад.
– Пойдем уж в правление, лейтенант. Самовар вот как вскипел, чайку нальем, и ты про немца нам тут расскажешь, пока Петрович газеты вам подыщет.
Я было хотел отказаться, но, оглянувшись по сторонам, изменил свое мнение. Подспудное чувство, что десятой жизни не будет, не отпускало, а значит, и мне и моим солдатам нужно было знать и видеть, за что мы умрем, если я в очередной раз облажаюсь. Мне, во всяком случае, точно, но вряд ли бойцы должны были думать иначе, они ведь не знали, сколько раз я видел их трупы.
Правление внутри не особенно впечатляло, обычный дом с большой русской печью, разделенный перегородкой на две половины, большую и малую. В большей половине, помимо длинного стола со стоящим на нем самоваром, обставленным гранеными стаканами в вычурных подстаканниках, с пачкой газет и десятком табуреток под ним, стоял развернутый к окну и заваленный бумагами письменный стол счетовода. В маленькой устроил свой кабинет председатель, расположив там винтажный письменный стол из красного дерева, без вариантов отбитый народом в поместье дореволюционного эксплуататора, с дополнением портретом товарища Сталина на стене и книжной полкой с какой-то макулатурой. Стулья в кабинете директора колхоза с письменным столом явно были из одного комплекта, видно, когда-то народ основательно подошел к возвращению уворованной у него прибавочной стоимости и председатель сумел этим воспользоваться.
Пока суетящийся Петрович наливал «чаёкъ», что произносилось со знакомыми по старым советским фильмам ленинскими интонациями, и доставал из своего письменного стола сахар, председатель сразу взял быка за рога:
– Удержите фашиста? Вести с фронтов неутешительные…
Размышления, что говорить и как делать, были недолги:
– Нет, не удержим Иван Агафонович. На этом направлении точно. Не знаю, известно тебе или нет, но фронта толком впереди нет. В УРах пульбаты, возможно, какое-то время еще потрепыхаются, а потом немцы просто пойдут дальше. Так что, если есть задачи по эвакуации имущества, то приступай немедленно, у тебя в резерве время до завтрашнего рассвета, не более. Я еду в госпиталь прикрыть его эвакуацию, этим временем ты можешь воспользоваться. И о людях тебе стоило бы подумать, пока фронт не пройдет, чтобы в лес свалили. Когда оккупанты в деревню войдут, сам понимаешь, что может случиться. Ты сам коммунист? Коммунистов, имей в виду, сразу вряд ли, а вот когда на оккупированные территории гестапо придет, точно искать будут. Так что, если к партизанскому отряду приписан, как народ в лес загонишь, в село уже не возвращайся.
За спиной брякнул упавший на пол стакан, на этот раз счетовод все расслышал правильно. Вот так примерно и поговорили.
Когда я, держа в руках пачку свежей прессы и сопровождаемый мрачными членами правления колхоза, вышел к технике, ее окружала толпа, еще большая, чем обычно. Деревенские молодухи к тому времени жаром своих очей так нагрели боевые машины, что их покинул абсолютно весь личный состав – лица, непредусмотрительные и бездумно поддавшиеся инстинктам, поспрыгивали на землю, а бойцы, поумнее и менее подверженные зову гормонов, остались на броне. Оттуда, судя по замаслившимся глазкам, открывался куда лучший вид на выточенные деревенским молоком и капустой прелести местных красавиц, через одну приоткрытые перед залетными мальчиками, конечно же благодаря наступающей жаре.