Гадюкинский мост - Ростислав Марченко

Идеальный вариант для моей ситуации – получив с ходу серьезный отлуп, немец не рискнет на активные действия и встанет в оборону, ожидая того самого продвижения своих частей по соседству, что вынудит меня либо бросить позицию, либо сгинуть в окружении, – был вполне вероятен, но я на него не надеялся. Слишком все плохо для меня до этого заканчивалось, чтобы всерьез рассчитывать на вражескую пассивность.

Ну ладно, замыслы прикинули, посмотрим, как получится их осуществить на практике. Чувство, что все права на ошибку израсходованы и повторения не будет, не покидало. Надежда, что у меня будет шанс еще на одну жизнь, исчезала сразу же после возникновения. Инстинкт самосохранения требовал побеждать.

Доклад о переходе немцев к активным действиям прозвучал просто и буднично, сидевший на вершине дозорным ефрейтор Магомедов благодаря увлечению классической борьбой отличался по-настоящему олимпийским спокойствием:

– Топор Десять – Топору Двадцать Два. Немцы, двое, бегут по лугу к железной дороге.

– Ну, вот и началось. Взвод, приготовиться к бою!

Когда я осторожно выбрался на вершину высоты, немецкие разведчики уже сидели на насыпи, осторожно рассматривая наш берег в бинокль. Ожидаемо. Реально, железнодорожное полотно для них самый безопасный вариант продвижения, с какой бы стороны внезапно огонь не открыли, секундное дело свалиться на обратную сторону железнодорожной насыпи.

В этот раз они перебежками не передвигались, осторожно шли вперед, каждые пятьдесят метров останавливаясь и внимательно рассматривая местность в бинокль, особое внимание уделяя высотам.

Осторожность противника просто бесила, я уже не знал, как спрятаться в глубине кустов, настолько пробивало адреналином от самой мысли упустить возможность безнаказанно уничтожить так мне надоевших мотоциклистов.

Тем не менее, пронесло, нас с Магомедовым так и не обнаружили. При подходе фрицев к окопам мостоохраны старший дозора помахал назад рукой, и на лугу появились семь человек первого немецкого отделения.

Дожидаться, пока отделение добежит до окопов, немецкий комвзвода, впрочем, не стал. Не знаю, что его стукнуло, в отличие от предыдущих вариантов, но немецкий взвод вывалил на луговину, когда дозорное отделение даже на сотню метров не приблизилось к ВВ-шным окопам. Ну, значит, и замечательно, нам же меньше риска, что немцы на правый берег полезут, а так все осталось прежним. Решение немецкого командира взвода захватить мост, не дожидаясь подхода основных сил, обрекало его подразделение на полное уничтожение. Спастись каким-то несчастным карлушам из этих мотоциклистов можно было только божьим соизволением и моими вопиющими ошибками, типа открытия огня сразу по появлению немцев из рощи.

В принципе, спасти их мог и переход реки дозорным отделением с разведкой высот за мостом, но в этом случае нарушался принцип взаимного огневого прикрытия, который, насколько я немцев понял, был у них в таких ситуациях обязательным. А это значит, что никаких шансов выжить у них не было, что собственно и подтвердилось.

Все было настолько предсказуемо, что поднимать наверх стрелков не было необходимости, во избежание бессмысленных потерь от случайных пуль. Когда рассыпавшийся по лугу и насыпи немецкий взвод оказался посередине между рощей и рекой, я скомандовал заводить машины и по докладу о готовности выводить их на огневые позиции.

Трех БМД и бронетранспортера для несчастного мотоциклетного взвода оказалось с большим избытком. Бойцы, рассыпавшиеся по лугу, заметались по нему как зайцы, один за другим падая от пулеметных очередей и взрывов малокалиберных снарядов, попытка побега не спасла никого. Людей, оказавшихся достаточно хладнокровными и сумевших одолеть насыпь, вместе с теми, кто по ней передвигался и скатился на обратную сторону, расстреляла БМД Егорова, она же, не пожалев 100-миллиметровых снарядов, порешила немцев, укрывшихся в окопах за мостом. Траншею с нашей стороны моста БМД с высоты прочесали в последнюю очередь.

Примерно из этих же соображений я скомандовал севастьяновскому отделению следовать за мной, чтобы под прикрытием пушек боевых машин прочесать окопы и добить там уцелевших солдат противника; меньше всего в этой жизни меня интересовало наличие целехоньких выживших в шаговой доступности, с желанием или нет отомстить за погибших камрадов, неважно.

Полностью уцелевших мотоциклистов, впрочем, там не нашлось, а совестливую дилемму по добиванию раненых решил оставшийся в живых в «моем» усе легкораненый гаупт-ефрейтор, который вместо того, чтобы поднять руки, чуть было не пристрелил зевнувшего при перебежке Шевченко, всадив ему пулю из карабина в нагрудную пластину бронежилета. Большего он сделать не сумел, участок траншеи, где он обозначился своим выстрелом, БМД тут же расстреляли из орудий. Еще парочке изуродованных осколками тяжелораненых смерть пришла как избавление, пристреливший их Севастьянов просто пожалел мучившихся бедолаг.

Собранные с трупов документы и смертные жетоны не удивили – я втайне от личного состава не сомневался, что против нас действовал Kradschützen-Bataillon.

Как мной и ожидалось, подошедшие после уничтожения мотоциклетного взвода основные силы немецкого отряда не торопились. Германцы, силы которых я по докладу просматривавшего дорогу Егорова и по предыдущим своим жизням оценил в усиленную роту, не торопились, основательно обживая рощи на левом берегу и даже не особенно скрываясь при этом.

На данном этапе от меня ничего не зависело, я отдал ход противнику и ожидал либо попытку обхода взвода по левому или правому флангу, либо попытку атаковать в лоб под прикрытием противотанковых орудий, либо и тот и другой вариант вместе, несмотря на всю его относительную сложность в осуществлении. Верить сценариям предыдущих жизней я опасался, как мне кажется, вполне резонно вспоминая искажения событий от малейшего чиха в разных их вариантах.

Артиллерии я пока особенно не боялся, против нас явно работал передовой отряд, вполне возможно, целенаправленно на захват моста и отправленный. Даже при закреплении на его поддержку артиллерийского подразделения, немцам требовалось достаточно значительное время, чтобы развернуться, – фронт впереди после прорыва Себежского УРа, видимо, как таковой отсутствовал, одни разрозненные отступающие подразделения Красной Армии, поэтому я очень сомневался, что закрепленная на поддержку передового отряда батарея и уж тем более дивизион будут продвигаться в головах колонн наступающей немецкой дивизии. При дальности стрельбы не более пятнадцати километров, вероятнее даже не больше двенадцати[49], и при отсутствии сплошного фронта с самостоятельно действующим отрядом из усиленной мотопехотной роты на автотранспорте и мотоциклах вряд ли кто бы тогда заморачивался.

В этой связи немецкая атака в лоб была бы для меня просто подарком судьбы, люди везде одинаковые, почему бы у немцев не оказаться духовному брату подполковника Кривошеева, решившему, что три неокопанных тридцатисемимиллиметровых противотанковых орудия – это вполне достаточная сила, чтобы перебить танки противника, ведущие огонь по наступающим с обратных скатов. Но это были мечты, на такой лотерейный джэк-пот даже надеяться не следовало. Самым вероятным вариантом я счел попытку обхода справа силами примерно мотопехотного взвода, с форсированием реки и выходом мне в спину через высоту 43,1.

Да, вариант немцев, потревоживших покой товарища Ханина, тоже не упускался из виду, но объективно он был для немецкого командира не лучшим, слишком большой крюк с высокими затратами времени на него требовался, причем в значительной части еще и по заболоченному лесу. Собственно даже переход немцев через железнодорожное полотно я вполне мог бы засечь. Немец же не может знать, что в прошлые разы наблюдатели Егорова этот переход упустили?

Тем не менее, отсутствие каких-либо видимых действий противника поневоле напрягало и заставляло думать, что я что-то и сам, возможно, пропустил. Больше всего беспокоила возможность скрытного снятия якунинского дозора разведчиками врага и выход его в лес за моей спиной, что практически бы обнулило ценность нашей позиции. Свист артиллерийского снаряда над головой принес настоящее облегчение. Наступила хоть какая-то определенность, время ожидания подходило к концу.

– Граб Один, Топор Тринадцать – Топору Десять. Усилить наблюдение, начинается.

– Топор Десять – Топору Тринадцать. Принято.

– Топор Десять – Грабу Один. Слышу вас, принято. Прием.

Ну, вот и хорошо, а мы посмотрим, что там творится за рекой, пока фриц пристреливается.

За рекой, понятно, ничего не происходило, немцы вполне резонно ждали конца артиллерийской пристрелки, даже движение в рощах, довольно часто фиксируемое наблюдателями, полностью прекратилось.