Tertium Organum: ключ к загадкам мира, изд. 2-е - Петр Демьянович Успенский

пространстве. Наш ум, наша способность ассоциаций недостаточно эластичны для охвата новых соотношений. Поэтому первым чувством при знакомстве с «тем миром» (то есть с этим же самым нашим миром, только взятым без тех ограничений, в которых мы его обыкновенно рассматриваем) должно быть удивление, и это удивление должно всё больше и больше расти по мере большего знакомства. И чем лучше мы знаем какую-нибудь вещь или какое-нибудь отношение вещей, чем ближе, чем фамильярнее нам они, тем больше нас должно удивлять то новое и неожиданное, что мы будем в них открывать.

Желая понять ноуменальный мир, мы должны искать скрытое значение во всём. Теперь в нас слишком глубоко вошла привычка к позитивному методу с его стремлением искать у всего видимую причину и видимое следствие. И с этим багажом позитивных привычек нам очень трудно постигать некоторые идеи. Между прочим, нам очень трудно понять реальность различия в ноуменальном мире одинаковых предметов нашего мира с различными функциями.

Но, если мы хотим приблизиться к пониманию ноуменального мира, мы всеми силами должны стараться замечать все те кажущиеся, «субъективные» различия между предметами, которые нас иногда поражают, которые мы иногда до боли ясно чувствуем; те различия, которые выражаются в художественных образах, часто являющихся прозрением в мире реальностей. Эти различия и есть реальности ноуменального мира, гораздо более реальные, чем вся майя наших феноменов.

Мы должны стараться замечать эти реальности и развивать в себе способность чувствовать их, потому что именно таким образом — и только таким образом — мы входим в общение с ноуменальным миром, или миром причин.

* * *

Очень интересный пример понимания скрытого значения явлений я нахожу в книге «Оккультный мир» («The Occult World») в письме одного индуса-оккультиста[13] к автору этой книги А.П. Синнетту.

«Мы видим огромную разницу, — пишет корреспондент Синнетта, — между качествами двух равных количеств энергии, затрачиваемой двумя людьми, из которых один, предположим, идёт на свою обычную, покойную, ежедневную работу, а другой идёт в полицейский участок сделать донос на своего товарища. Люди науки не видят этой разницы. А мы видим специфическую разницу между энергией дующего ветра и энергией вращающегося колеса.

Всякая мысль человека, появляясь, переходит во внутренний мир и становится активным существом, соединяясь и как бы срастаясь с "духом[-элементалом]" (elemental), то есть с одной из полусознательных сил природы».

Если мы оставим пока последнюю часть этого замечания и возьмём только первую, то мы увидим, что, конечно, «человек науки» не признает разницы в качествах энергии, затрачиваемой двумя людьми, идущими: один на работу, а другой с доносом. Для науки этой разницы не видно. Наука её не ощущает и не признаёт. И, может быть, разница в действительности ещё глубже и заключается не в различии видов энергии, а в различии людей, из которых один может развивать энергию одного рода, а другой энергию другого рода. И у нас есть форма познания, прекрасно ощущающая эту разницу, понимающая и знающая её. Я говорю об искусстве. Музыкант, живописец, скульптор прекрасно понимают, что можно идти не одинаково — и даже нельзя идти одинаково. Рабочий и доносчик идут различно.

Лучше всего понимает это, по крайней мере лучше всего должен понимать, актёр.

Поэт понимает, что мачта корабля, виселица и крест сделаны из разного дерева. Он понимает разницу камня из стены церкви и камня из стены тюрьмы. Он слышит «голоса камней», понимает речи старинных стен, курганов, развалин, рек, лесов и степей. Он слышит голос безмолвия. Понимает психологическое различие молчания; понимает, что молчание может быть разное. И это поэтическое понимание мира должно быть развито, усилено и укреплено, потому что только при его помощи мы соприкасаемся с истинно реальным миром. А в реальном мире за явлениями, кажущимися нам одинаковыми, стоят часто настолько различные ноумены, что только нашей слепотой можно объяснить нашу идею одинаковости этих явлений.

Таким ложным должно оказаться ходячее представление об одинаковости и равенстве людей. На самом деле различие «палача», «матроса» и «подвижника» это не случайное различие положений, состояний и наследственности, как стремится нас уверить материализм, и не различие ступеней одной и той же эволюции, как уверяет нас теософия, а глубокое и непреодолимое различие, такое же, какое существует между убийством, работой и молитвой, принадлежащими совершенно разным [духовным] мирам. И представители этих миров могут казаться нам одинаковыми людьми только потому, что мы в сущности видим не их самих, а только их тени.

И нужно приучить себя к мысли и твёрдо установить, что это различие совсем не метафорическое, а вполне реальное — более реальное, чем многие видимые различия вещей и явлений.

Всё искусство в сущности и заключается в понимании и изображении этих неуловимых различий. Феноменальный мир — только материал для художника, как краски для живописца и звуки для музыканта; только средство понять и выразить своё понимание ноуменального мира. И ни в чём, на настоящей ступени нашего развития, мы не обладаем таким сильным средством для познания мира причин, как в искусстве. Тайна жизни заключается в том, что ноумен, то есть скрытый смысл и скрытая функция вещи, отражается в её феномене. Феномен — это отражение ноумена в нашей сфере. Феномен — изображение ноумена. И по феномену можно узнать ноумен. Только здесь ничего не сделают химические реактивы и спектроскоп. Отражение ноумена в феномене может понять и почувствовать только тот тонкий аппарат, который называется душой художника. «Оккультизм» — скрытую сторону жизни, нужно изучать в искусстве. Художник должен быть ясновидящим, он должен видеть то, чего не видят другие. И он должен быть магом, должен обладать даром заставлять других видеть то, чего они сами не видят, и что видит он.

Искусство видит больше и дальше, чем мы. Раньше было указано, что мы вообще ничего не видим, только ощупываем [нашими органами чувств], поэтому мы и не замечаем тех различий вещей, которые не выражаются физически и химически. Но искусство — это уже начало зрения [через сознательные ассоциации]. Оно видит гораздо больше того, что видят самые усовершенствованные аппараты. И оно ощущает бесконечные невидимые грани того кристалла, одну из граней которого мы называем человеком.

«Истина заключается в том, что земля — это сцена драмы, из которой мы видим только отдельные бессвязные части, и большая часть действующих лиц которой для нас невидима».

Это говорит теософическая писательница Мабель Коллинз, автор «Света на Пути», в маленькой книжке «Illusions» («Иллюзии»). И это очень верно, мы видим необыкновенно мало.

Но искусство