Соловей - Кристин Ханна

– Не-а. За таким олухом, как я, девчонки не бегают. А теперь и вообще…

– Что вообще? – нахмурилась Изабель.

– Понимаю, звучит не геройски, но вот я могу выйти из этого заколоченного дома в городе, название которого, мать его, и не выговоришь, и меня запросто пристрелит парень, против которого я лично ничего не имею. Могу сдохнуть, попытавшись проехать через ваши горки…

– Горы.

– По пути в Испанию меня могут расстрелять испанцы или наци. Черт, да я просто могу замерзнуть до смерти в ваших проклятых горках.

– В горах, – настойчиво поправила она, пристально глядя на американца. – Ничего не случится.

Иэн тяжело вздохнул:

– Вот видишь, Перкинс. Эта малышка обязательно спасет нас. – Валлиец печально улыбнулся. – Я так рад, что вы здесь, мисс. Этот малый чуть не свел меня с ума своей трепотней.

– Пускай себе болтает, Иэн. Завтра к этому времени вам потребуются все силы, только чтобы продолжать дышать.

– Это на горках-то? – искренне изумился Перкинс.

– Да, – улыбнулась Изабель. – На горках.

Американцы. Они никогда никого не слушают.

В конце мая весна вернула жизнь, цвет и тепло в долину Луары. Вианна находила утешение в саду. Сегодня, когда она пропалывала грядки и сажала овощи, мимо Ле Жарден проехала колонна грузовиков с солдатами и несколько «мерседесов». За пять месяцев, что в войну вступили американцы, нацисты перестали изображать приличия. Теперь они бесконечно маршировали, разъезжали туда-сюда, устраивали смотры и забивали склады боеприпасами. Гестапо и СС выискивали повсюду саботажников и подпольщиков из Сопротивления. Быть обвиненным в терроризме ничего не стоит – достаточно сплетен. Рев аэропланов над головой теперь не стихает, как и бомбежки.

Сколько раз этой весной к ней подкрадывались в очереди, или когда она шла по городу, или дожидалась почты, и спрашивали, что там передает Би-би-си?

У меня нет радио. Оно запрещено, всегда отвечала она, и это правда. Но всякий раз, когда ей вновь задавали этот вопрос, Вианна вздрагивала от страха. Появилось новое слово: коллабы. Коллаборационисты. Французы, которые выполняют грязную работу для наци, шпионят за друзьями и соседями, а потом доносят на них врагу, докладывают о любых нарушениях, подлинных и мнимых. По их доносам людей арестовывают за малейшие пустяки, и многие из тех, кого отводят в комендатуру, больше никогда не возвращаются.

– Мадам Мориак! – Во двор влетела Сара. Хрупкая, худенькая как тростинка, сквозь бледную кожу проступают вены. – Маме нужна помощь.

Вианна присела на пятки, откинула назад соломенную шляпку:

– Что случилось? Вести от Марка?

– Не знаю, что случилось, мадам. Мама не разговаривает. А когда я сказала, что Ари проголодался и ему нужно сменить штанишки, она только пожала плечами и сказала: «Да какая разница?» Она сидит на заднем дворе и рассматривает шитье, и все.

Вианна живо поднялась, сняла рабочие перчатки, сунула их в карман холщовых штанов.

– Пойду-ка взгляну на нее. Позови Софи, сходим туда вместе.

Пока Сара бегала в дом, Вианна умылась, повязала платок, потом убрала в сарай инструменты и вместе с девочками направилась к соседке.

Трехлетний Ари мирно спал на коврике. Вианна подхватила его на руки, поцеловала в щечку, обернулась к девочкам:

– Давайте вы пока поиграете в комнате Сары, хорошо?

Приподняв занавеску, взглянула на Рашель, сидящую во дворе.

– С мамой все нормально? – заволновалась Сара.

Вианна рассеянно кивнула:

– Бегите, дети, играйте.

Как только девчонки скрылись за дверью, она отнесла Ари в комнату Рашель, уложила в кроватку, накрывать не стала – на улице сегодня тепло.

Рашель сидела в своем любимом деревянном кресле под каштаном. Корзинка с шитьем стояла у ног. На подруге саржевый комбинезон защитного цвета и косынка «в огурцах». Рашель курила самокрутку, а на столе рядом бутылка и пустой стакан.

– Раш?

– Сара сбегала за подмогой, я смотрю.

Вианна подошла, опустила руку подруге на плечо и почувствовала, что ту бьет дрожь.

– Марк?

Рашель помотала головой:

– Слава богу.

Рашель потянулась за бутылкой, плеснула себе в стакан и осушила его одним глотком.

– Они выпустили новое предписание, – выговорила она с трудом. Медленно разжала левую руку, показывая скомканные клочки желтой ткани, вырезанные в форме звезды. На каждом черная надпись ЕВРЕЙ. – Мы должны носить это. Пришить к верхней одежде – на три предмета верхней одежды, которые нам позволены, – и всегда носить это в общественных местах. Мне пришлось купить их на свою продовольственную карточку. Может, не надо было регистрироваться. Если мы не будем носить эту метку, последуют «суровые санкции». Не знаю, что это означает.

Вианна тяжело опустилась на стул.

– Видела в городе плакаты, где евреи – это такие грызуны и паразиты, от которых надо избавляться, они хапуги, которые хотят завладеть всеми богатствами мира? Мне-то что, но… но как быть с Сарой? Ей ужасно стыдно и горько… одиннадцатилетним и без того нелегко живется, Вианна.

– Не пришивай.

– Если поймают, сразу арестуют. А про меня всем известно. Я же зарегистрировалась. А еще… Бек. Он знает, что я еврейка.

Подруги молчали, и Вианна знала, что обе думают об арестах в Карриво, о людях, которые внезапно «исчезают».

– Тебе нужно перебираться в Свободную Зону, – тихо сказала Вианна. – Отсюда всего четыре мили.

– Евреям не выдают Ausweis, а если меня поймают…

Верно, бежать рискованно, особенно с детьми. Если Рашель задержат при пересечении границы без Ausweis, ее посадят в тюрьму. Или казнят.

– Мне страшно, – прошептала Рашель.

Вианна взяла подругу за руку. Они смотрели в глаза друг другу, и Вианна пыталась найти слова, хоть как-то обнадежить, но сказать было нечего.

– Дальше будет только хуже.

Вианна думала так же.

– Мама?

Во двор вышли Сара и Софи. Девочки выглядели смущенными и напуганными. Они понимали, какие настали времена, и страхи у них теперь стали совсем иными. У Вианны сердце сжималось, когда она замечала, как изменила девочек эта война. Всего три года назад это были обычные дети, которые смеялись, играли, шалили, не слушались родителей. Сейчас у них даже походка стала другой – острожной, как будто в любой момент под ногами разорвется бомба. Обе худые, и созревание их задерживается из-за плохого питания. Волосы у Сары все еще густые, но она нервно теребит и дергает их во сне, так что там и сям виднеются проплешинки. А Софи никуда не выходит без своего Бебе. Плюшевый бедолага так обтрепался, что начал рассыпать клочья ваты по всему дому.

– Да, – отозвалась Рашель. – Идите сюда.

Девочки робко приблизились, так крепко вцепившись друг в друга, что казались одним целым. Их дружба, как у Рашель и Вианны, наверное, оставалась единственным, во что можно верить. Сара присела в кресло к Рашель, а Софи, выпустив наконец подружку, прижалась к Вианне.

Рашель посмотрела на Вианну. Один короткий взгляд, вспышка горя и тоски. Как рассказать своим детям о таких вещах?

– Эти желтые звезды, – начала Рашель, показывая уродливые лоскуты с черными отметинами, – мы теперь всегда должны носить их на одежде.

– Но… зачем? – нахмурилась Сара.

– Мы евреи, – объяснила Рашель. – И гордимся этим. Ты должна помнить, что мы гордимся этим, даже если люди…

– Наци. – Прозвучало жестче, чем хотелось Вианне.

– Наци, – подтвердила Рашель. – Они хотят заставить нас чувствовать себя… неловко.

– Надо мной будут смеяться? – Сара готова была расплакаться.

– Я тоже буду носить такую, – заявила Софи.

Сара посмотрела на подружку с надеждой.

Рашель нежно привлекла дочь к себе, приобняла за плечи:

– Нет, детка. Это то, что вы с лучшей подругой не можете делать вместе.

Вианна видела страх, недоумение и смущение в глазах Сары. Она старалась быть хорошей девочкой, быть сильной и улыбаться, но в глазах стояли слезы.

– Хорошо, – пролепетала она.

И это было самым печальным словом, которое Вианна слышала за три года печали и горя.

Двадцать один

Лето, пришедшее в долину Луары, было столь же жарким, сколь суровой выдалась зима. Вианна растворила настежь окно спальни, но душной июньской ночью – ни ветерка. Она устало опустилась на стул у кровати.

Софи тихонько застонала. Вианна едва различала «мамочка» в сбивчивом бормотании; она окунула полотенце в миску с водой на единственной уцелевшей тумбочке. Вода была теплая, как и все в комнате. Она выжимала полотенце над миской, наблюдая за струйкой, потом положила влажную ткань на лоб дочери.

Софи пробормотала что-то и забилась в судорогах.

Вианна держала ее, шептала на ушко ласковые слова, успокаивала. Девочка вся горела.

– Софи, – Вианна повторяла имя дочери, словно молитву без начала и без конца, – я здесь, с тобой. – И так до тех пор, пока Софи не затихала.