Ряженые. Сказание о вождях - Григорий Свирский

Бен Гурион с его соратниками — не в той же колонне? И это, Господи, Господи! кажется, никогда здесь не кончится…

Никаких сомнений нет, прежде всего, тем и войдет в Историю XX век. Он отвернулся… от Бога Единого. И потому перестал относиться к человеку, к живой душе, как к Творению Божьему, а только как к сухой цифири из статистических бюро.

…Утром передали записку от Марийки: «Береги себя, Юрочка. За тебя поднялись поселения. И на севере, и в пустыне Негев… Перекрывают дороги…»

Юра усмехнулся наивности любимой Марийки: «За тебя…»

Позднее узнал: враждебные Рабину Клубы ждали своего часа, поняли пора. Клуб «ЗО АРЦЕЙНУ» («ЭТО НАША СТРАНА»), на письма и протесты которого ни Рабин, ни Перес не отвечали никогда, стал перекрывать главные шоссе Израиля. На основных перекрестках встали поперек тяжелые грузовики. Сорвалось заседание совета министров, половина участников опоздали. Вслед за «ЗО АРЦЕЙНУ» даже миролюбивые прежде «ЗЕЛЕНЫЕ», умолявшие власти сохранить от застройки зеленые оазисы, принялись дружно громоздить на перекрестках препятствия из железных бочек и камней. Их обвинили в нападении на полицию. Они вышли на демонстрацию с завязанными кулаками…

Всю неделю Израиль задыхался в дорожных пробках. За американским генералом, срочно вызванным в Штаты и безнадежно застрявшим под Хайфой, пришлось высылать вертолет… Вдоль дорог запестрело от лозунгов: «ЭТО ПРАВИТЕЛЬСТВО ЮДЕНРАТА», «ХВАТИТ ПЛАТИТЬ СВОЕЙ КРОВЬЮ ПО СЧЕТАМ РАБИНА.»

…На двадцатые сутки Юру из тюрьмы Бет Лид освободили. За ним прикатили на «Мерседесе» Сулико с раввом Бенджамином и адвокатом. Старика парижского адвоката пропустили в тюрьму, и он протянул своему клиенту оправдательный приговор суда. Шепнул удовлетворенно:

— Тех, кто требовал иного решения, удалось переубедить…

— Все-таки Бог есть! — вырвалось у Юры. Адвокат взглянул мельком на черную кипу Юры и усмехнулся.

Когда вышли за тюремные ворота, подъехала и «Вольво» Ксении с Марийкой и Игорьком. Марийка схватила Юру в охапку, возопила-заокала: «Лысик ты мОй, рОдной! В Эль Фрате говорят, Рабину это так не пройдет…» Добавила, всхлипывая, что с детишками все в порядке.

Рав Бенджамин потряс руку, сердечно поздравил с освобождением. Сказал, такого праздника в Эль Фрате давно не было.

Только тронулись, Сулико сообщил с радостью, что в дни суда был создан фонд «имени Джорджа». «Для твоих детей, Юра.»

Когда выезжали из города, рав Бенджамин сказал, что в Эль Фрат он, увы, поехать сейчас не может, попросил завезти его в Старый город, в ешиву, там неотложные дела.

Сулико принялся нудить-умолять раввина остаться с ними:

— Рав Бениомен, я обещал Эль Фрату ваше присутствие. Это для всех нас большая радость-честь…»

Как ни настаивал Сулико, раввин вышел из «Мерседеса» у знаменитых «Мусорных ворот» Старого Города, забитых голубыми автобусами и толпами туристов, спешившими к Стене Плача. Бросил на прощанье: «Извините, дела…»

В поселении Юру ждали. На всех витках серпантина стояли цветные плакаты, поздравляющие героя Эль Фрата…

«Вольво» свернула к Юриному дому, а «Мерседес» прокатил сразу к «сенатской» площади Эль Фрата, в огромных каменьях со всех сторон. На площади было черно от поселенцев, съехавшихся, видно, со всех концов Израиля. Мальчишки сидели на высоких и острых глыбах, гроздями висели на мачтах с фонарями и флагами. Толпа встретила Юру овацией, ободрительными кликами на иврите, английском и русском. Юра, ежась от ветра и мечтая побыстрее вырваться домой, к Марийке и детям, не сразу понял, что происходит. Он поглядывал со своего высокого и плоского камня-трибуны сверху вниз, на море бархатных, шелковых черных кип. На редкие вкрапления среди них белых вязаных и светло-серых кип, плескавшихся и на «Сенатской», и со всех ее сторон. Голов без кип почти что не было… Только когда его приветствовал со слезой в сиплом голосе Сулико, ему стало вдруг предельно ясно: Эль Фрату нужен свой Барух Гольдштейн.

— Герою, отстоявшему нашу поселенческую честь… — хрипел «матюгальник»…

И даже Шушана, непримиримая Шушана, о чем она?

— Вот он, перед нами, религиозный герой-поселенец, жертва политических игр… — кричал мегафон.

Юре вдруг вспомнилось почернелое страшное лицо Шушаны, мокрый платок у глаз, когда она говорила ему о своих «мамзерах». Жалость к этой замечательной женщине, такой сильной и, видно, измученной до последнего предела, пронзила его; сжимая в кулаки озябшие руки, он вдруг заплакал. Это понравилось. Клики ободрения из толпы усилились: плачет герой от волнения, от радости. Клики не утихали долго, и Иудейские горы отзывались невнятным гулом, похожим на стон.

Сулико, в конце концов, положил ему руку на плечо, мол, успокойся, Юрочка, хватит, все страшное позади…

Юра отер ладонью лицо, поднял руку, прося тишины. Негромким надтреснутым голосом поблагодарил всех, кто боролся за его освобождение. И замолк. Молчал так долго, что снова поднялся гомон. Ободрительный. И тогда-то и прозвучали эти неожиданные слова:

— Я не герой. Я убил человека. Ничего возвышенного и геройского в этом нет… Да и не может быть героя у обманутых!..

Начался гул недоумения. Куда его несет?

Юра оглядел все разраставшуюся толпу. Подъезжали автобусы с опоздавшими, приветственно голося своими клаксонами, как стадо гусей. И ощутил вдруг острое чувство счастья от того, что нашел в себе силы бросить им эти слова. Ведь еще шаг, и он, не дай Бог, мог стать «ряженым». Таким же, как они, величающие убийц.

Глаза стоявших рядом, у его ног, сверкнули вдруг злым, чудилось, волчьим блеском. «Фанатики! Затопчут…»

Юра чуть сдрейфил.

— …Не думайте, что я какой-нибудь, не дай Бог! непротивленец, толстовец et cetera… — выкрикнул он. — За моей спиной мордовский лагерь. Своей шкурой испытал: проявишь слабину, братва сядет на голову… «НЕ УБИЙ» священна, но не в ту секунду, когда на тебя замахнулись ножом… Террористов — казнить, а не выпускать на свободу при первой оказии, как это делает нынешнее правительство…

Толпа взорвалась восторгом:

— That-s right! Нахон! В точку!

И подалась вперед, уплотнилась, Юру пронизало холодом:

«Сейчас понесут, как триумфатора или… покойника…»

Громко спросил у голого до пояса российского парня, в пилотке американского солдата, который тянул к нему обе руки.

— К чему такой пыл? Я что, Ленин на броневике?

Сперва захохотал голый, затем грохнула и вся толпа.

Герой с юмором. Уж куда лучше…

Юра спросил вдруг почти спокойно:

— Все присутствующие здесь — бывшие члены, или дети, или просто последователи «Иргун цвай леуми», выгнавшей колонизаторов из Палестины?..

— That is right! — снова как ветром пронеслось в толпе. Особенно громко по русски: — В-верна!.. Знай наших!

— Умница! — одобрила за его спиной Шушана.

— …В годы «Иргуна» решалось быть или не быть Израилю, — расчет Менахема Бегина и Штерна был исторически оправданным, — сдержанно, лекционным тоном раббая Бенджамина продолжил он. И, повышая голос: — Наши недостатки есть продолжение наших достоинств, разве вы не слыхали, господа, об этом?.. Времена круто изменились. Автомат в руках победы нам не дает.

— Да куда его понесло, мать его… героя?! — Загудела толпа, затолкалась.

— Героя? — повторил он с горькой иронией. — Героя… у жестоко обманутых?! Одни вытолкнули нас на передний край, под камни и пули. Другие уже отказались от нас и клянут нас…Если я, для которого «НЕ УБИЙ» свято… сейчас перед вами… значит, этот путь обреченный. «Еврейский гений не живет в Израиле», сказал некогда Арик Шарон. Вот и результат. Куда мы идем? Отстаивать и дальше каждый пригорок, каждый камень, заливая их кровью наших детей?!

— Скажу вам прямо, не хочу идти с вами — кровавыми дорогами бесконечной еврейской Чечни!. У меня нет возможности покинуть Эль Фрат сегодня. Но как только смогу, поселюсь внутри зеленой черты Израиля…

— А деньги?! — вскричали из толпы. — Тебе, как герою, собрали деньги.

— Деньги будут переданы в комиссию Эль Фрата. На сирот.

Начался немыслимый шум. Кричали десятки людей, перебивая друг друга:

— Пропадешь не за понюшку табаку!

— В Москве был «шлимазл». Сидел за дурость. И здесь останешься «шли мазл».

Старик — французский адвокат развел руками:

— Честный человек, господа! В наше время честность так и называется: «Шлимазл…»

Кто-то захохотал, вдали разразились русской матерщиной.

Юра различил вдруг среди адского гомона знакомый, досадливо-сиплый возглас:

— Ох, зря ты аксельродствуешь! Зря-а-а!

Даже Сулико не выдержал:

— Я же говорил, он не так понимает Божественное Откровение!

Юра возгласил, перекрывая гул и клики:

— Израиль уже погибал от «синат-хинам». Беспричинной вражды. Этого вы хотите?! Ведь завтра мы начнем отстреливать друг друга, как собак…