Ряженые. Сказание о вождях - Григорий Свирский

Григорий Свирский

РЯЖЕНЫЕ. СКАЗАНИЕ О ВОЖДЯХ

Глава 1

Заговор

Большой кооперативный дом Большого театра СССР был взбудоражен новостью необычной:

— Марийка, дочь бывшей балерины Ксении Ивановны, выходит замуж за еврея, который еще в тюрьме…

Марийка! Нежный учтивый подросток, умничка, книжки домой приносит на непонятном, сказала, турецком языке, любимица всех бабушек, начинавших, наверное, еще в императорском балете! Почти у каждой были на красавицу Марийку свои матримониальные планы… И вот те раз!..

Старушки ловили Ксению Ивановну у входа, спрашивали обескураженно-деловито:

— Что за еврей? Не из семьи Мессереров?.. Нет? При большом кармане еврей?.. Гол как сокол? О-ох!

Ксения Ивановна взирала на соседок невидящими, покрасневшими от слез глазами, иногда показывала листочек, принесенный каким-то бедолагой, только что выпущенным из лагеря.

«Марийка. Я на Лубянке. Завтра в два часа буду дома…

— А моя дуреха прогарцевала по всем комнатам, объявила, на радость матери: «Все! Завтра моя девичья жизнь кончится…»

— Это тот Юра, которому она в тюрьму книги отправляла? — догадывались самые осведомленные и вздыхали печально: ну и женишок… О чем тут еще говорить?!

Марийка — девчонка с характером, к ней не совались. Жалели мать…

К началу второго дня, когда Марийка, едва поднявшись, снова загарцевала по квартире, отмахиваясь от матери обеими руками, Ксения Ивановна сменила тактику. Сказала дочери, что ее с разлюбезным Юрой сразу не распишут. Из тюрьмы же человек, может, ему в Москве и жить нельзя…

— Хочешь помочь своему, посоветуйся с дядей Лешей. Он власть…

Дядя Леша, отец лучшей подруги, примы-балерины «Березки», был начальником отделения милиции. Где-то на краю Москвы, в районе больших заводов. «Лучшая подруга» ему все объяснила, и даже спросила по-родственному, нельзя ли этого опасного зека в столице не прописать, и вообще, куда-нибудь подальше…

Ксения Ивановна шмыгнула распухшим от слез носом.

— Дядя Леша обещал помочь…

Ксения Ивановна долго заводила свой обшарпанный «Запорожец». Наконец, отправились.

Дядя Леша, пожилой, крупнотелый мужичина с погонами майора встретил весело:

— Эх, где мои семнадцать лет! На такой крале и я бы женился… А ты посиди тут, в дежурке, — бросил Ксении Ивановне. — С глазу на глаз разговор… оно вернее…

Майор дядя Леша попросил дежурного лейтенанта его не беспокоить. И, пропустив Марийку в кабинет, плотно закрыл за собой дверь со стеклянной табличкой «Начальник 72-го отделения милиции города Москвы».

К просьбе своих домашних он отнесся не формально. Кинув на стол фуражку с красным околышем, задумался, как сподручнее приступить к столь «тонкому» делу. Поначалу все же поинтересовался:

— Так за что отсидел твой суженый-ряженый?

— Из-за меня! — в голосе девчушки звучали слезы. — Юра дал мне на сутки заграничный «Архипелаг Гулаг», а я, дурочка, не утерпела, раскрыла книгу в вагоне метро…

— Та-ак, по 70-ой статье загремел. 70-ю отменили… Тебя как… Марийка зовут?.. Ты где с ним, значица, познакомилась, со своим суженым-ряженым?

— В военном госпитале. Мы подарки из школы приносили. Героям Афгана. А один паренек, глаза жгут, как угли с огня, говорит: «Мы, девочка, не герои. Мы тупые пеньки. Полезли куда нас не просили…» Ох, необычный парень, вижу. Откровенный. Как на войне боялся рассказывает… с нервным смешком. Интересно. Зачастила к нему…

Майор дядя Леша крякнул. — Бабы ушами влюбляются, известно. А потом слезы… — И стал по доброму настораживать девчушку, чтоб не вляпалась…

Марийка заскучала.

А у дяди Леши голос потеплел, стал почти отцовским. Из Афгана еврей. Свой. Может, напрасно бабы подняли тревогу?

— … Пропишем твоего героя. Тут беспокоиться нечего.

Перенес свой стул по другую сторону стола, сел рядом с просительницей, чего не делал никогда, начал тихо, по домашнему:

— …Тутошнего начальника паспортного стола погнали, значица, месяц назад из МВД. За взятку, понимаешь, национальность молодым определял не по метрике, а какую просили… От хорошей жизни, Марийка, разве ж свою нацию меняют? Доходит до тебя иль еще нет?..

— Времена переменились! — воскликнула Марийка протестующе. — Такого позора в России больше не будет…

— Времена переменились, девочка, да люди, понимаешь, не меняются…

За стеной вскрикнули дико, болезненно, заматерились:

— Ты что руки заламываешь, фараон проклятый!..

Марийка вздрогнула, оглянулась. Дядя Леша успокоил:

— Не обращай внимания, девочка! У нас тут не Большой театр. Сегодня получка. Заводских невпроворот… Жених твой, небось, не пьет?.. Ну да, за другое его скрутили. За дурацкую книгу… А тут… Россия-матушка. Себя забыла.

— Так уехать отсюда, коль себя забыла…

Дядя Леша медленно поднялся с заскрипевшего стула.

— То-есть как это? Страна не ботинки, жмут — скинул, надел растоптанные…

— Рыба, дядя Леша, ищет где глубже, а человек…

— Не слыхала, голуба, там хорошо где нас нет?.. Так что, значица, скажу тебе напрямик… Пойдут года хлебные, будешь у своего еврея как сыр в масле кататься. А начнутся, не дай бог! голодные… твой еврей на крючке… поверь моему опыту… загремишь с ним как миленькая…

— За какую такую вину?

— Бьют не за вину, девочка. А чтоб на ком зло сорвать. Тебя, как русскую, может, оставят, если на развод подашь…

— От Юры никуда не уйду!

— Ну, это, Марийка, детский разговор. Россия страна суровая. Поставят вопрос значица как всегда… круто: родина или семья?

— Семья! — зло воскликнула Марийка.

Майор дядя Леша хлопнул себя по колену кулаком, вскочил на ноги.

— Ну, и поколеньице вырастили… — Подвел Марийку к дверям, показал Ксении Ивановне жестом, мол, извини, не образумилась твоя доченька…

Когда на другой день Юрия Аксельрода выпустили, у подъезда его ждали несколько бывших однокурсников, оказавшихся к тому времени в Москве. В руках бутылки, бумажные пакеты, остро пахнувшие колбаской. Среди них, тощий, сухощавый, выше всех на голову, знакомится с институтскими, представляясь: «Ковалев Сергей Адамович! Вы друзья Юры по институту, а я по мордовскому лагерю…»

Встреча была шумной, с букетиками ромашек, гвоздичек.

«Юра был растроган неожиданными объятиями. А холодок не оставлял: «Марийки не было… НЕ БЫЛО…»

Утром следователь, вопреки ожиданию, разрешил Юре позвонить домой, а дома, после смерти матери — никого, — набрал номер Марийки. Ответил зычный голос. Бабушка, старая казачка. Глуховата, не сразу поняла, кто да кто?.. Юра попросил передать Марийке, что сегодня его выпускают на свободу… Где я?.. К двум буду дома… — Попытался выдавить из себя, да горло схватило спазмой: — И если и Марийка зайдет… буду рад…

«Нет Марийки… — В голову лезло и лезло: — Беда никогда не приходит одна… Беда никогда…»

Подъезд был со стороны двора. Казалось, его забаррикадировали от Аксельродов. Навсегда. Дверь усилена глухим толстым железным листом, только что не бронированным. Юра нажал кнопку наружного звонка. Никого… Оглядел ближайшие окна, не покажутся ли за стеклами знакомые лица.

Дом был огромный, на весь квартал Лефортовской улицы, построен для инженеров Аэродинамического Института, ЦАГИ называли. Из ЦАГИ выросла затем самолетная фирма Туполева. Когда-то на дворе была будочка с милиционером. На особой охране дом. Юра снова стал звонить. Звякнула какая-то железка. Показался заспанный старик-привратник. Оглядел настороженно Юру и стоявших за ним парней с бутылками в руках. Прохрипел:

— К кому?

— К себе…

— В какую квартиру, спрашиваю?.. Сейчас позвоню.

— На кладбище не дозвонишься, отец, — печально произнес Юра. — Умерли у меня родители.

— А ты кто?.. Сын? Родной?.. Юрий Аксельрод? Как это я тебя ни разу не видал?

— В командировке был. Два года.

— К домуправу заглянул? Нешто я без его звонка…

— Отец! — раздался за спиной Юры веселый голос. — Выпьем за возвращение хорошего человека… Давай, ребята! — Тут же пошли по рукам два припасенных граненых стакана. Старику налили первому. Протянули кусок ливерной колбаски. Старик уговаривать себя не заставил. Опрокинул сосуд, крякнул, спросил с участием:

— Не из Афгана, парень?.. Был? Попробовал шилом патоки. Ты в доме не первый такой… С руками-ногами? Повезло, значит… Ключи есть?

— А как же! — Юра потряс связкой, которую ему вернули на Лубянке вместе с некогда изъятыми у него пожелтелой отцовской кожанкой и пустым бумажником.

Не стал ждать застрявшего где-то лифта. Взлетел на свой шестой по захламленной лестнице.

Не тут то было! Квартира заперта на новый, врезанный кем-то замок, но времена переменились — приковылял, в конце концов, управдом, помнивший еще отца Юры, знаменитого авиаконструктора, отпер тяжелую дверь, обитую темной перкалью. И даже напутствовал законного жильца, заметив на нем черную кипу: «С Богом…»