Внук Петра Великого - Олеся Шеллина

попенять Вам за то, что не сказали Вы господину Гольдбергу о том, что его нотная тетрадь каким-то поистине мистическим образом оказалась у Вас, прежде, чем попала ко мне. Когда барон фон Кейзерлинг принес ноты, в качества подарка от Вашего высочества, я, не удержавшись, тут же решила разучить хотя бы первую часть „Вариаций“ господина Баха, которые он написал по заказу барон фон Кейзерлинга. Вы бы видели удивление на лице господина Гольдберга, возникшее в тот момент, когда он услышал, как я музицирую. По-моему, он даже решил, что это я утащила его драгоценную тетрадь, но он сам виноват, не позволил бы эльфам себя похитить, не лишился бы столь важной для себя вещи.

Ну и напоследок, хочу попросить ваше высочество, рассказать мне в письме, как Вам пришлась по душе Россия. Мне всегда была интересна эта бескрайняя страна, но, наверное, посетить ее у меня не выйдет, а из ваших писем я смогу словно взглянуть на нее Вашими глазами, и словно сама все увижу, как наяву.

Искренне Ваша Мария Анна София Сабина Ангела Франциска Ксаверия, принцесса Польши и Саксонии»

– Интересно, почему у меня складывается впечатление, что Маше льстит тот факт, будто этот малахольный Гольдберг считает ее едва ли не воровкой? И почему я должен был искать этого пропавшего растяпу Гольдберга, чтобы объявить о том, что забираю ноты? – задал я вопрос сидящей на соседнем стуле и внимательно на меня смотрящей кошке. Фыркнув, она принялась умываться, словно и не слушала только что, как я вслух вполголоса зачитывал такое внезапное письмо от польской принцессы. – Молчишь? Ну молчи-молчи, желательно подольше, – я хмыкнул и еще раз пробежался взглядом по письму, написанному, видимо, для моего удобства на немецком языке. – Наверное, надо ответ написать, как думаешь, а, Груша? – я назвал кошку Груша. Очень уж она отъелась на казенных харчах и сейчас напоминала формой грушу, но не ту, которая висит на дереве, а медицинскую, предназначенную для клизмирования.

– Ваше высочество, пора на занятие, – мои размышления прервал Криббе, зашедший в комнату после моего разрешения, данного в ответ на стук. Занятия фехтованием проходило всегда в одно и тоже время, и Криббе начинал злиться, если я по каким-то причинам опаздывал или пытался увильнуть. А когда Криббе злился, то на тренировке мне могло и достаться больше обычного. Нет, намеренно он никогда не сделал бы мне больно, но увеличить интенсивность тренировок, чтобы я выползал из зала и не мог нормально поесть, так болели руки, что дрожали, ходя ходуном – вполне.

– Хорошо, сейчас, – я поднялся со стула и потянулся. Из внутреннего двора доносился приглушенный шум, сопровождаемый весьма смачной руганью. Я даже не удержался, подойдя к окну, чтобы посмотреть на происходящее. Судя по всему, выгружали архив, слишком уж ругался матом Суворов, бегая вокруг телег, периодически хватаясь за голову, когда кто-то из мужиков ронял на землю ящики. Хмыкнув, я оторвал взгляд от столь интересного зрелища, и направился за Криббе.

Дело в том, что дворец оказался слишком большим для меня и той горстки людей, которая пока составляла мой двор. Поэтому я и разрешил Суворову в восточном крыле организовать штаб-квартиру Сыскной экспедиции, до тех пор, пока не найдется для него более подходящего здания. То, что она занимало сейчас, полностью переходило сыскарям. Допросные, казематы – это все было там, естественно никто в своем уме не потащил бы висельников сюда, где в непосредственной близости наследник престола обитает, пусть даже пока предполагаемый. А вот архивы, кабинеты начальства, секретариат – все это вполне могло пока разместиться в довольно большом дворце. Кроме того, я считал, что и для меня такое соседство весьма полезно в плане общего развития, да и архивы было интересно глянуть. Всегда можно наткнуться на нечто весьма интересное, что можно как-то использовать в будущем.

Мы вошли в Малый бальный зал, который прекрасно подходил для занятий фехтованием. Достаточно большой, чтобы не стеснять нас, и позволять совершать все необходимые движения и финты. Опять же одна стена полностью уставлена зеркалами. Не скажу, что зеркала были высшего класса, но они были и отражения в них вполне узнаваемые, движения отражались полноценно, не было сильных искажений, так что для нужд обучения вполне подходили.

Вяземский и Сафонов уже были в зале, и даже уже без камзолов, так же, как и юный Саша Суворов, который обожал все эти колюще-режущие штуковины. Криббе начал активно привлекать к обучению и моих камер-пажей. Тот же Суворов начинал кое-какие упражнения выполнять. Криббе вообще считал, что даже десять лет – это уже много, почти критичный возраст, и начинать надо гораздо раньше, в данном случае хотя бы привыкать к оружию. Я стянул камзол, бросил его на кресло, стоящее возле колонны, взял со стойки тренировочную рапиру и дагу, после чего подошел к Гюнтеру.

– Сегодня, господа, будет учебный бой, закрепляем то, чему я вас научил. Господин Суворов, отрабатывает выпады со шпагой перед зеркалом. В полную силу, господин Суворов, я слежу за вами, – объявил Гюнтер и отсалютовал мне тренировочной рапирой. Ну конечно, у него-то тренировочный бой со мной, он успеет и за Суворовым проследить, и за Вяземским с Сафоновым. – Салют! Ангард!

Я встал в среднюю стойку. Из-за сравнительно невысокого роста мне было удобно работать именно из нее. Словно замершее мгновение перед тем, как соперник взорвется серией ударов, удар сердца, отозвавшийся в ушах…

Звон разбившегося стекла и ворвавшийся в комнату ветер застали врасплох, я даже не сразу понял, что произошло, и опустил рапиру, заметно тормозя, но стоять и пялиться на разбитое стекло мне позволили только на одну секунду, а во вторую уже опрокинули на пол, и сверху навалился Криббе, закрывая собой, а Вяземский и Сафонов, схватив настоящие, а не тренировочные шпаги, встали перед нами, направив чуть подрагивающие руки в сторону разбитого окна. Все стихло на время и тишина была настолько плотной, что, казалось, я слышу стук собственного сердца. Но тишина быстро отступила, а снаружи, с улицы послышались крики:

– Вон он, хватай его! Уйдет же! Да пальни уже, так тебя раз так!

Звук выстрела показался мне очень громким, словно стреляли в стремительно вымораживающейся комнате. Я вздрогнул и попытался скинуть с себя Криббе, но тот еще сильнее придавил меня к полу своей тушей, не давая подняться.

– Это камень, – раздался голос Саша. –