Институты и путь к современной экономике. Уроки средневековой торговли - Авнер Грейф

Однако каждый индивид реагирует на общеизвестные правила, основываясь на своих частных знаниях и информации, так что в результате институционализированные правила собирают в целое и распространяют подобную информацию и знания. В ситуациях, когда институты формируют социальные правила, убеждения, нормы и поведение образуют равновесную систему. Теория игр оказывается средством, полезным для институционального анализа, поскольку она учитывает это взаимодействие правил, убеждений, норм и поведения, позволяя нам ограничить допустимое множество институтов.

Часть третья

Институциональная динамика как исторический процесс

Каким образом тот или иной институт сохраняется в меняющейся среде? Каким образом экзогенные изменения и процессы, запускаемые институтом, приводят к его устранению? Каким образом прошлые институты – возможно, даже те, что уже не могут в действительности влиять на поведение, – воздействуют на направленность институциональных изменений? Почему общества развиваются по разным институциональным траекториям и почему так трудно изменить институциональную динамику с целью получения лучших результатов?

Эти вопросы давно сопровождают институциональный анализ в экономике, политологии и социологии. Чтобы ответить на них, требуется теоретический подход, который предусматривает одновременное наличие стабильности и изменения, т. е. подход, который может объяснить, с одной стороны, сохранение института и его стабильность в изменчивой среде, а с другой – пределы такой устойчивости. Он должен также способствовать пониманию того, почему, как и в какой степени прошлые институты влияют на последующие.

С 1970-х годов экономисты разрабатывали два подхода для объяснения институциональной динамики с точки зрения преднамеренного создания и с точки зрения эволюции. Первый подход постулирует, что институты целенаправленно создаются дальновидными индивидами для выполнения различных функций. Институциональную динамику в таком случае лучше всего изучать как реакцию на функции, выполняемые институтами [North, 1981; Williamson O., 1985; Уильямсон, 1996][144]. Политэкономические модели оказались особенно полезны при изучении процессов, благодаря которым институты устанавливаются и меняются. Экономические институты (в политэкономических моделях определяемые как формальные правила, регулирующие экономические действия) – это результаты политических процессов; следовательно, они меняются в соответствии с экзогенными изменениями в процессах принятия решений или в интересах политических деятелей [Weingast, 1996; Peters, 1996] [145].

С точки зрения преднамеренного создания прошлое само по себе не ограничивает те институциональные изменения, которые могли бы инициировать дальновидные агенты. Именно издержки, затребованные изменениями, а не паутина истории ограничивают корректировку институтов. Институтам не удается приспособиться к экзогенным изменениям главным образом из-за невозвратных потерь, координационных издержек, сетевых экстерналий (внешних эффектов) [North, 1990; Норт, 1997]; издержек на преодоление сопротивления тех, кому выгодны существующие институты [Olson, 1982; Олсон, 1996]; трудностей, связанных с кооптированием тех, кто может проиграть в ходе изменений [Fernandez, Rodrik, 1991; Kantor, 1998].

Чтобы расширить ограниченные возможности этого подхода, не всегда способного объяснить отсутствие институциональных изменений, исследователи стали обращать внимание на устойчивость неформальных институтов. Их доводы сводятся к тому, что неформальные институты, определяемые главным образом как устоявшиеся правила поведения, социальные отношения и нормы, не могут быть изменены по приказу и что это ограничивает эффективность изменения формальных правил [North, 1990, 1991; Норт, 1997; Mantzavinos, 2001; Aoki, 2001][146].

Однако эта позиция является неудовлетворительной, поскольку, как отмечает Уильямсон [Williamson О., 2000], она объясняет институциональные изменения при помощи аналитического аппарата, а их отсутствие – действием сил, которые находятся за пределами такого аппарата. Ссылаться на ограничения, налагаемые неформальными институтами на процесс институционального изменения, можно только в том случае, если силы, способствующие сохранению этих неформальных институтов, в явной форме включены в анализ [Greif, 1994a; Ensminger, 1997].

Эволюционный институционализм, основанный на старом институционализме и построениях австрийской школы [Menger, 1871 [1976]; Менгер, 2005; Hayek, 1937; Хайек, 2011], предлагает другой подход к изучению межвременных отношений между институтами. Обычно он определяет институты как закономерности поведения, отражающие непреднамеренные последствия взаимодействий индивидов, наделенных ограниченной рациональностью. Он отвергает планомерность и функционализм как предпосылки подхода с точки зрения преднамеренного создания.

В формальных моделях, отображающих эту идею, мутация, отбор и инерция связывают поведение ограниченно рациональных индивидов с институтами[147]. Каждый индивид наделен особой чертой, диктующей его поведение. Относительный выигрыш от этой черты зависит от окружения и популяционного распределения поведенческих качеств. Отбор и экзогенное внедрение новых черт (мутация) изменяют популяционное распределение поведенческих качеств. Со временем успешные черты становятся более распространенными в популяции.

Хотя мутация и отбор влияют на направление изменения в распределении черт, его степень определяется инерцией. Пропорция более успешных качеств увеличивается только со временем. Требуется время, чтобы отбор, действующий посредством имитации или более высоких темпов воспроизводства, проявил себя. В анализе рассматриваются условия, при которых достигается стабильное распределение качеств, т. е. равновесие.

Стабильность и изменение могут изучаться в подобных эволюционных моделях посредством одного и того же аналитического подхода, однако их микроосновы, как отмечается в главе I, задаются очень строго. Этот подход предполагает, что индивиды недальновидны; в лучшем случае они ориентируются на прошлое. Социальный уровень вообще не принимается во внимание, поскольку предполагается, что индивиды неспособны осуществлять координацию, коммуникацию или коллективно изменять то окружение, в котором они взаимодействуют. Процессы мутации, подталкивающие институциональные изменения, считаются экзогенными, хотя инерция, определяющая темпы изменений, постулируется в качестве предпосылки, а не выводится эндогенно.

В главах VI–IX предлагается иной взгляд на институциональную динамику. Подход к институциональной динамике как историческому процессу выявляет силы, обеспечивающие устойчивость институтов в меняющемся окружении. Он позволяет показать, когда и почему институты переживают эндогенные изменения и как прошлые институты влияют на последующие. Такой подход перекидывает мостик через пропасть между эволюционной позицией старого институционализма и принятой в новом институционализме теорией преднамеренного создания. Он включает признание эволюционной и непреднамеренной природы институциональных изменений, характерное для старого институционализма, и свойственное неоинституционализму внимание к преднамеренности.

В отличие от позиции преднамеренного создания и в согласии с эволюционной позицией наш исторический подход пытается объяснить возникновение института, его стабильность и изменения, исследуя силы, которые делают его равновесным. В отличие от эволюционного подхода исторический подход уделяет особое внимание социальному уровню (институциональным элементам), причем процессы изменения и микроосновы инерции рассматриваются в качестве эндогенных. Это позволяет распространить изучение межвременных отношений между институтами на ситуации, которые не могут быть представлены в политэкономических или эволюционных моделях.

Позиция, учитывающая исторический процесс, заполняя разрыв между эволюционным подходом и представлением о преднамеренном создании, способствует развитию обоих. В отличие от эволюционной точки зрения, которая считает институциональную инерцию, мутацию и институциональные эксперименты экзогенными, разрабатываемый нами подход позволяет изучить микроосновы институциональной инерции и учитывает тот факт, что мутации и эксперименты зависят от существующих институтов. Он обогащает позицию преднамеренного создания, признавая, что индивиды смотрят вперед сквозь призму, заданную прошлыми институтами, что равновесная природа института ограничивает реакции на функциональные потребности и что различные институты предполагают различные институциональные траектории.

Возможно, более важно, что позиция, учитывающая исторический процесс, представляет собой новое направление в ориентированных на социальные науки исторических исследованиях. Долгое время они шли по стопам таких гигантов, как Маркс или Мальтус, и пытались предложить детерминистскую теорию истории. Течение истории отражает ограничения таких неумолимых сил, как география, классовая борьба и демография. Наш исторический подход заключается в следующем: история разворачивается на основе недетерминистского влияния прошлых институтов на исходы вообще и на институциональную динамику в частности.