Вся Одесса очень велика - Евгений Деменок

Упоминание о той же самой встрече с Бурлюком есть и в изданном Александрой Ильиничной Ильф «Американском дневнике» Ильфа (1935–1936), в который вошли не опубликованные ранее записи, а также в «Записных книжках» Ильфа (1925–1937). Тут Илья Ильф пишет о Бурлюке в совершенно другой тональности, без иронии и насмешки. Вот фрагмент записи от 16 октября: «Появляются гости. Пришло 120 человек. Дамы, их много. Подросточек с «Золотым телёнком». Она не будет читать «12 стульев», потому что ей сказали, что там плохой конец. Предложения двух кинодам. Когда все разошлись, выпил водки с Бурлюком. Я назвал его Давидом Давидовичем, он растрогался».

Понятно, почему эта запись не вошла в «канонические» заметки, опубликованные в Советском Союзе. Эмигрант Бурлюк, пусть даже и друг Маяковского, пусть даже и симпатизирующий Советской власти, не должен был быть слишком симпатичным.

Одна из иллюстраций к опубликованному Александрой Ильиничной дневнику – карандашный портрет Ильфа, выполненный Бурлюком во время их второй встречи 21 января 1936 года, на том самом обеде в армянском ресторане. Бурлюк попросил тогда Ильфа подписать портрет – что тот и сделал; подпись слева внизу.

У этого портрета интересная судьба – спустя двадцать лет Давид Давидович подарил его Николаю Алексеевичу Никифорову. Вот что писал Бурлюк Никифорову в мае 1957 года:

«Так как вы нам не присылаете списков полученного от нас, то мы не знаем, дошли ли до Вас высланные нами рисунки мои с Ильфа, а также его зарисовки жирафов. Когда я в 35 году видел их в New-Yorke, Ильф уже умирал от чахотки. С Петровым я имел обед в дорогом ресторане. Он был мой гость… Я дал им серию моих акварелей, и Лиля Юрьевна Брик купила некоторые из них у вдовы Ильфа. Книжка «Золотой телёнок» имеется у меня с автографом (в архиве надо найти). О писаниях И. П. об Америке поговорим на отдельном листе».

Вслед за портретом Бурлюк отправил в Тамбов историю создания этого портрета – вот фрагмент из его письма от 12 февраля 1958, Флорида: «Спасибо за ваши пожелания и ласку, и рисунки акв. красками. Вложения: Ильф (портрет история), Заикин – фото, В. Н. Пальмов (фото)».

Зачастую Давид Давидович отправлял Никифорову послания с определённой целью – популяризировать своё имя и творчество в СССР, где его упорно не замечали. Так случилось и с историей создания портрета Ильфа – буквально через месяц, 15 февраля 1958 года, Бурлюк пишет:

«Я знал, но забыл, что Петров – брат Катаева (он не отвечает на мои письма!). Мне надо знать, в каком году в Одессе он встретил Эдуарда Багрицкого? (Упомин. в своих рассказах). И далее: «Ильфа историю портрета пошлите В. Катаеву: Союз писателей, Москва, ул. Воровского 52».

Давид Бурлюк

Видимо, встречавший Катаева во время своего первого визита в Советский Союз в 1956 году Бурлюк рассчитывал, что с помощью признанного в Союзе писателя история его встречи с Ильфом станет широко известной.

О том, что подаренные им авторам «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка» работы оказались у Лили Брик он узнал, скорее всего, во время того же визита – именно Лиля Брик, Василий Катанян и Семён Кирсанов добились тогда от Союза писателей приглашения для Бурлюка в СССР.

Подаренный Никифорову карандашный портрет Ильфа до сих пор находится в Тамбове – сейчас в коллекции Сергея Денисова. В 2007 году он экспонировался вместе с другими работами Бурлюка на выставке в частном художественном музее, принадлежащем Денисову, а за два года до этого – в Пермском областном краеведческом музее.

Упоминание о работах Бурлюка, подаренных в Америке Ильфу и Петрову, я встретил ещё в одном неожиданном источнике – воспоминаниях писателя Владимира Беляева, автора повести «Старая крепость», который приятельствовал с Петровым. Вот что пишет Беляев о своей первой встрече с ним:

«В письме Евгения Петрова ко мне была фраза: «Надеюсь, мы как-нибудь увидимся и сможем более подробно поговорить обо всём». Это дало право в первый же приезд в Москву позвонить Евгению Петрову. Я услышал в трубке хрипловатый голос: «Вы где сейчас находитесь? А-а… Заезжайте». Дальше следовало обстоятельное, с мельчайшими подробностями пояснение, как удобнее всего доехать до Лаврушинского переулка. Он открывает дверь сам, высокий, живой, с испытующим взглядом тёмных, южных глаз. Легкой, уверенной походкой спортсмена он проводит меня в кабинет, показывая широким размахом руки дорогу.

Солнечная комната с картинами Бурлюка. Светлый стол, низкие застеклённые шкафы вдоль стен, тахта, несколько стульев. Все удобное, скромное. Ничего лишнего, безвкусного, мешающего работать».

К сожалению, записей самого Евгения Петрова о встрече с Бурлюком нет. Вообще ведение дневниковых записей было хорошей привычкой как Ильфа, так и Бурлюка. Борис Галанов в своей книге «Илья Ильф и Евгений Петров» писал:

«Записная книжка была постоянным спутником Ильфа. Он часто говорил Петрову:

– Обязательно записывайте, – всё проходит, всё забывается. Я понимаю – записывать не хочется, хочется глазеть, а не записывать. Но тогда нужно заставить себя».

А вот что писал Ильф в своём дневнике: «Если не записывать каждый день, что видел, даже два раза в день, то всё к чёрту вылетит из головы, никогда потом не вспомнишь».

Давид Бурлюк даже сочинил стихотворные строчки о важности ведения дневника – они адресованы его жене Марии Никифоровне, Марусе, которая часто подменяла самого Бурлюка в этом ответственном деле:

Очень важно без отсрочки,Ежедневно, в сырь и в ясь,Не лениться в книгу строчкиМетить, Дуся, не скупясь.Коль писать о дне отложишь —Позабудется детальИ забывчивости рожиПравду вмиг отгонят вдаль.И дневник тогда утратитСвежесть, ласковость цветка.Дни бегут, как мчатся тениЧтобы выросли века.

15 апреля 1937 года Маруся запишет: «В Москве умер Ильф. Бурлюк понёс в «Рус. Голос» его два автографа и рисунки – наброски, сделанные с него». В газете, в которой Бурлюк проработал около двадцати лет, вышел тогда большой материал об Илье Ильфе.

Так о чём же написал Бурлюк Никифорову «на отдельном листе»?

Вот этот фрагмент:

«Писания Ильфа об Америке устарели. За 20 лет неслыханно наша страна САСШ шагнула вперёд. Катаева видали в Москве. Также и «Квадратуру круга» – писали о ней. Америка страна необычайных возможностей, очень богатейшая! 1000 музеев! 350 000 молодых художников. Тысячи газет… Необычайное количество всего… Нельзя писать так с кандачка – фельетонно, как И. и П. Но они мертвы, и о них лучше (de mortius ant bene aut nihil)».

Вл. Маяковский. Портрет Давида Бурлюка

Несмотря на любовь к России, к концу 40-х Америка стала для Бурлюков домом. Ещё в 20-х Бурлюк называет её мачехой, в 30-х – помогает Марусе справиться с ностальгией и называет США «второй Родиной», а в ноябре 1957-го пишет Никифорову из Карловых Вар: «Мария Никифоровна ужас как скучает за домом – Америкой…» Бурлюк, тот самый Бурлюк, который писал хвалебные стихи о Ленине и изображал портреты Сталина на своих натюрмортах, начал критиковать Советскую власть. «Мы Родину любим, ценим, но кого любишь, тому не льстишь», – писал он Никифорову. Америку же, наоборот, Бурлюк с Марусей теперь защищают. После Ильфа и Петрова «досталось» давнему знакомому Бурлюков, ещё одному одесситу, Корнею Чуковскому, который разгромил американскую литературу на одном из Съездов писателей. Вот что пишет Бурлюк Никифорову 5 июня 1959 года:

«К. И. Чуковский накинулся на Америку, обвиняя её «в упадке лит. вкуса»… Из-за дерев леса не видит. Америка – богатейшая страна. «Догнать и перегнать её – наша задача». Если Америка будет лет 10 стоять на одном месте и поджидать догоняющих и перегоняющих! <…> Надо изучать страны, с коими желаем жить в мире. В Америке полная свобода печати. Пиши, что и как хочешь, и, если ты можешь добиться до читателя, торжествуй. Вообще, обвинять одну сторону, в чём-либо, особенно в текущий момент, когда нужна дружба народов, не хорошо, не нужно! Тем более, что к САСШ это не применимо. Это страна добрых людей, культурных и совершенно не склонных к жестокости или варварскому насилию над мнением, вкусом или даже инквизиционно («за футуризм надо сечь!») склонных лишать свободы или, даже! жизни. <…> Корней Чуковский, старчески ища успеха для своего выступления, односторонне подошёл к Америке, её литературе, преувеличивая и стараясь мало осведомлённой аудитории пустить шерсть (Wool) в глаза, как говорят по-английски».

Маруся добавляет: «И жизнь, она отсеет то, что ценно, и вам не надо плакать о нас, американцах».

Дальше – больше. 11 октября 1963 года Бурлюк пишет: «Россия отстала, Россия в живописи и литературе вся под пятой старых, провинциальных, отсталых вкусов, отворачиваясь от жизни Запада. Без «Запада» жить нельзя. Изоляция вредна и экономически, и эстетически.