Чисто семейное убийство - Елена Юрская

— На фотографии, — пояснила я. — Тогда скажи, зачем ты убиваешь своих конкуренток по брачному агентству, а если не ты, то кто? Как ты думаешь? — Я цепко схватила Людочку за руку. — Давай, говори же. В крайнем случае, если у тебя действительно серьезные резоны, то придумаем что-нибудь вместе.

— А знаешь, твою Аньку и моего Сережу травят!

— То есть? Как травят?

— Так и травят. С ее подачи. — Люда оглянулась на класс Луизианы. — Есть дети, которым она нравится. И родители, которым, наверное, некуда деться. Недавно твоей в анкету вписали: «Желаю быть здоровой, как корова, и найти себе быка». А мой полез драться.

— Наши победили? — угрюмо спросила я, чувствуя, как мои ноги наливаются тяжестью.

— Наши продержались. Сережа очень расстроился. Она пришла к ним во время перемены и объявила его уродом. А раньше он был ее любимцем. Может, просто носить ей до скончания века?

Люда Кривенцова была большой оптимисткой. Невзирая на трудности международных брачных баталий, она собиралась жить минимум сто один год. Или только один?

— Ты считаешь себя следующей жертвой? Что там творится? Люда, я не отстану. Тебе уже угрожали?

— Я, между прочим, о детях. А ты все о своем, — обиделась Кривенцова и стала раздувать ноздри.

Ей определенно не хватало ни практики, ни аристократизма. Но дети — это действительно святое. Перед их проблемами меркли все глупости, которыми я занималась по поручению болящего мужа, прокурора Тошкина. Люда то ли сознательно, то ли интуитивно выбивала из-под меня твердую утоптанную почву хорошо разработанной гипотезы. Кроме того, она, кажется, вовсе не боялась за собственную жизнь.

— Если честно, я бы ее убила.

— Вот-вот, — вздохнула Люда. — Как это у вас все легко. Мой тоже угрожает. А толку? Сраная вы интеллигенция! — в сердцах сказала она. — Только трахаться и можете направо и налево.

Или я ошибаюсь, или в последней Программе КПСС социальная функция интеллигенции была обозначена в каких-то других выражениях. Так что лет двадцать назад Люда могла бы претендовать на гордое звание диссидента, то есть личности крайне несогласной с политикой государства.

— Твой муж — не интеллигент, — подытожила я.

— Ой, да не надо его защищать! Элементарные вещи и те сделать не может. Давай ее отравим, что ли? — устало спросила Люда. — Ну не могу я смотреть, как дети страдают от этой общественницы.

Мои красивые ушки заняли наблюдательный пост на макушке. Вот это уже было интересно. Во всяком случае, по теме. Осталось только уточнить, каким ядом, и Люду можно смело арестовывать по подозрению в убийстве Генкиной любовницы.

— Давай, — радостно согласилась я. — Только где сейчас хорошего яда достанешь?

— В библиотеке, — прошептала Люда. — Но лучше купить на книжном рынке. Чтобы следов не оставлять.

— Что купить?

Надо же, как я отстала от жизни. Яд на книжном рынке — это действительно ноу-хау для интеллектуалов.

— Что ты купишь-то? — снова спросила я.

— Руководство. Иначе откуда ты узнаешь, как и чем и в каком количестве? Купим учебник по фармакологии и выясним, как надо правильно передозировать препарат, чтобы он привел к летальному исходу. Когда я училась на курсах медицинских сестер, нам про это рассказывали.

Эта шарманка завелась надолго. А Людочка, кажется, себя выдала! Медицинские препараты, передозировка. Нет, все точно! Только с какого бока тут мой жадный-прежадный Лойола? Ни за что не поверю, что даже в целях дискредитации Гены Кривенцова он мог бы заплатить за лекарство для устранения соперника. Я осторожно попятилась и с безопасного расстояния позволила себе прервать поток Людочкиного красноречия:

— А если она не захочет кушать то, что мы ей принесем?

— Клизма — лучшее лекарство, диета — лучший контролер, — пропела Кривенцова. — Ты видишь, какая она толстая? Спит и видит похудеть. А тут как раз мы с суперсжигателем жира, который надо принять однократно!

— И главное, что мы ее таки не обманем, — обрадовалась я. — В скором времени от Луизианы действительно останутся одни кости.

Господи, о чем я думаю? Как я вообще до этого дошла? Лучший друг женщины телевизор запудрил мне мозги до такой степени, что я совершенно спокойно способна обсуждать возможности физического устранения идиотки учительницы. Во мне не сохранилось ничего святого, ничего чистого. Умного, кстати, тоже. Но впрочем…

— Это долго, это очень долго. Пока мы ее уговорим похудеть, может закончиться учебный год. Ты же не будешь убивать ее летом. Летом она нам не мешает. И какой смысл портить себе отдых муками совести? Их гораздо лучше оставлять на осень.

Люда посмотрела на меня с уважением и, кажется, склонна была согласиться. Моя железная логика избавила нас обеих от безвременной кончины учительницы и статьи за соучастие.

— Надя, а в наши семейные дела ты не лезь. Там нет для тебя ничего интересного, — тихо сказала Люда и, посмотрев на меня исподлобья, хмуро добавила: — Тебя там только не хватало.

Я согласна, меня не хватало многим. Мише, например. Считает ли Люда его членом своей семьи или партнеры по бизнесу в родственники все же не принимаются?

— Ты скажи только одно, американец приехал? Ну, жених…

— Ф-федор? — заикнулась Люда. — Да иди ты!

Очень грубо и непрофессионально. Обидно даже. Впрочем, Федор — какое хорошее, звучное индейское имя.

— А фамилия у него Красный Глаз?

— Кривенцов его фамилия, Надя. Кривенцов, — сказала она, и мне стало страшно. Может быть, только во имя сына Люда не рискнет пока покупать для меня порцию самой радикальной в мире диеты. — Еще вопросы будут? — очень собранно и решительно спросила Люда.

— Да. При чем тут Лойола?

Она повертела пальцем у виска, поправила выбившуюся кудряшку и, резко развернувшись на ободранных каблуках, зашагала прочь. Мне предоставлялась редкая возможность разделаться с Луизианой Федоровной без свидетелей. Но я струсила. Бандитского настроения хватило ровно для того, чтобы в клочья изодрать дорогущие журналы «Плейбой». И теперь ни через неделю, ни через полгода уважаемая учительница не вернет себе наглядного пособия по курсу «секс для младенцев».

Я оставила журналы, школу, Луизиану и отправилась утешаться. Раньше, когда я была богатой и знаменитой, я в случае глубокого душевного волнения посещала магазин «Тарас» или парикмахерскую «Маркиза»; радикально черный цвет брюк, волос и помады на некоторое время снимал накопившиеся комплексы и страхи. Потом я свистала всех наверх и обратно, возвращая ногам юбку, а волосам девственную русую ясность. Когда я была хозяйкой в своем доме, то в состоянии стресса учиняла генеральную уборку с ретивым выбрасыванием дорогих моему сердцу школьных принадлежностей эпохи позднего застоя и ажурных, практически вязаных колготок эпохи ранней перестройки. Еще я утешалась на дискотеках, в объятиях женихов, в компании с семечками, на аэробике, на уроках русской литературы и во сне. Но тогда я была молодой. И довольно беззаботной. Теперь, в состоянии гражданской межгалактической войны, мне оставалась только одна забава — алкоголь в желудок. В десяти метрах от школы находился чудный летний кабачок «Максим». Дети даже писали заявление о переходе «Максима» на зимний режим, но власти ответили решительным «нет». Водка зимой — роскошь для взрослых. Умея довольствоваться малым, я заказала двести граммов коньяка, бутылку болгарского вина одесского розлива и три банки пива. Чем богаты, тем и рады. Смешав названные ингредиенты в равных дозах, я получила три коктейля «Надежда» и еще немного вина на запивку. Первую порцию, ни с кем еще не чокаясь, я выпила за помин души всех невинно убиенных и виновато живых. Мир сразу показался мне радужным, веселым и открытым. Приступ сентиментальности заставил меня купить кошке бутерброд, а себе — пачку сигарет. Будучи еще в сознании, второй коктейль я выпила под аплодисменты официанта, который, видимо, собирался показывать меня за деньги.

Мысли выстроились, но, испугавшись владельца головы, разбежались. Тихий звон раздавался у меня в ушах, чтобы отвлечься от его навязчивости, я задумалась о любви. Стройными рядами прошли мужья, свекрови и сотрудники по работе. Сердце молчало. Потом появились книги, одежда и обувь. Скукотища. Никакого эффекта! Только звон. О Тошкине я просто боялась подумать. Даже являясь мне в галлюцинациях, он всегда умудрялся испортить отдых. Воззвать к чести, совести и трудолюбию…

Я не выполнила обещания, данного Аньке! Вот ведь что ужасно. И теперь не имею права называться матерью. Вот же, оказывается, кошмар! Киллер — работа трудная, ответственная, требующая недюжинного самообладания. Зато не требующая никакой любви. То есть абсолютно.

Еще немного, совсем немного трений с общественностью, и я, кажется, смогу, потому что потому.