Вечерний Чарльстон - Дынин Максим

– Буду ждать! – сказал я, а на глаза навернулись слезы.

Вечер был незабываемый, а на следующий день разъехались гости. В тот же вечер мы с моим зятем, Джимми и Ником уединились в моем кабинете за рюмочкой хорошего портвейна, и неожиданно для меня Джимми заговорил о серьезных материях:

– Дедушка, видишь ли… Мы с Ником приехали сюда в первую очередь для того, чтобы отпраздновать их венчание с самыми нам дорогими людьми – такими, как ты. Но так получилось, что у нас есть и… другие дела, и мы хотели бы их с тобой обсудить.

Примерно такими словами начинал разговор мой Берти, когда собирался просить денег. И я с улыбкой ответил:

– Конечно, внучок. Сколько тебе нужно?

Джимми на меня даже обиделся:

– Ты нас не так понял. Видишь ли… у нас есть причины полагать, что в будущем все может измениться к худшему. Ведь ты сам видишь, хлопок мы продаем задешево, а товары, привезенные из Европы – да и с Севера, – стоят у нас намного больше, чем на Севере.

– Но мне хватает даже на это, – усмехнулся я и демонстративно погладил бутылку дорогого портвейна 1827 года.

– И сколько ты получаешь за свой хлопок?

– В прошлом году по девять центов за фунт. В этом, наверное, будет примерно столько же. Может, даже чуть больше.

– А тот же фунт хлопка в Лондоне стоит в два раза больше. И перевоз не столь уж и дорог.

– А что поделаешь? Ведь других предложений нет.

– А если будут? Например, по двенадцать центов.

– Не откажусь… Столько платили в тридцатых – но это было тогда.

– Мы с Ником представляем Русско-Американскую Атлантическую торговую компанию. И она готова платить на тридцать процентов больше, чем северяне. Тебе можем сделать даже на цент больше, а другим – те же двенадцать центов. И товары мы будем продавать дешевле.

– Ну что ж… я бы согласился. И другим рассказал бы. Вот только вы не боитесь, что северяне могут очень сильно обидеться?

– Видишь ли, дедушка. Северяне начинают ненавидеть нас все сильнее, даже несмотря на то, что именно сельскохозяйственные культуры Юга – хлопок, табак и в некоторой мере рис – составляют две трети всего экспорта САСШ. И даже несмотря на то, что наживаются на нем, как ты и сказал, именно северяне. Проблема в другом – практически вся промышленность сконцентрирована в северных штатах. А нам нужна своя, чтобы производить оружие, боеприпасы и многое другое в достаточных количествах. Нужны и железные дороги – у нас их слишком мало, пропускная способность их недостаточная, а для новых – да и для поддержания старых – нужны паровозы, вагоны, рельсы, шпалы… И верфи для нужд флота.

– То есть ты думаешь, что скоро начнется война…

– Увы, дедушка. Вопрос лишь во времени – рано или поздно наши северные друзья придут, чтобы расправиться с нами. Не важно, под каким лозунгом – то ли это будет борьба с рабством, то ли наказание зарвавшихся южан, то ли еще что. Северные газеты уже начали кампанию против нас. Но время у нас пока есть, хотя точно никому не известно, сколько. Не так давно в Нью-Йорке прошло сборище радикалов из будущего большинства в Палате представителей. И даже уже определились с кандидатом в спикеры – это будет некий Гиддингс из Огайо. Но, главное, определили основное направление деятельности – не только противодействие рабству, но и дальнейшее усиление Севера. И ослабление Юга – его они видят только в качестве источника экспортного товара. Всех подробностей мы не знаем, но и этого, как мне кажется, более чем достаточно.

Я задумался. Сказать, что информация меня шокировала – это не сказать ничего. Гиддингса я знал лично и ничего хорошего от него не ожидал. Да и слишком много было признаков того, что мы на пороге чего-то нехорошего. Но я все же решил уточнить.

– Ты уверен в этой информации?

Джимми посмотрел на доселе молчавшего Ника, и тот с легким поклоном сказал:

– Мистер Худ, наша служанка Агнес – вы ее видели – ранее служила у Нэта Бэнкса. Там ее обязанностями было «принеси-подай», и, как это часто бывает с мулатками, не только.

Что он имел в виду, сразу было ясно. Я посмотрел на него с осуждением – неужто он тоже ходит к какой-то мулатке при новой жене? Но Ник продолжил:

– Не бойтесь, я не они, и девушка у нас всего лишь помогает Мейбел, не более того. Я лично храню верность вашей внучке и собираюсь это всегда делать и впредь, до конца дней своих.

Я лишь кивнул с облегчением, а Ник продолжал:

– Но кое-что Агнес тогда услышала. Если вы хотите, можете поговорить с ней лично.

– Не нужно. Если вы считаете, что ее слова заслуживают доверия, то так оно и есть. Вот только что нам делать?

– Какое-то время на подготовку у Юга имеется. Впрочем, первое и главное – чтобы большинство южан осознали серьезность ситуации. Когда война начнется…

– Не «если», а «когда»?

– Увы, именно так. Ее нужно будет встретить по возможности во всеоружии. Поэтому мы занимаемся организацией ополчения в как можно большем количестве мест, а русские помогут нам оружием и инструкторами.

– Да, они же разбили англичан и французов, а потом и турок… И вы вроде бы тоже участвовали в этом.

– Мейбел тоже – она там была фельдшером, но участвовала и в отражении нападения со стороны турок. И была за это награждена.

– Мейбел?!

– Ваша внучка – героиня, мистер Худ. Но в любом случае этого мало. Мы готовы построить и заводы, прислать грамотных инженеров, наладить систему производства самых разных стратегических товаров. Если у нас будет время, конечно…

Я встал и пожал Нику руку, после чего добавил:

– Увы, будь я помоложе, я бы и сам записался в ополчение, как тогда, в двенадцатом году. Но кое-что могу сделать. У меня много знакомых, и я поработаю с ними. Впрочем, кое с кем вы уже говорили во время торжества…

– Кое с кем мы собираемся поговорить в Чарльстоне в ближайшие дни. Именно поэтому мы с Джеймсом завтра уедем в город, а Мейбел пока что побудет у вас.

– Спасибо за это… Вы, я надеюсь, поселитесь в особняке на Кинг-стрит?

– Если вы не возражаете, то да. А потом вернусь за супругой.

– А я пока подумаю, чем еще смогу помочь. И, дорогой мой зять, я очень рад, что Мейбел встретила именно вас.

15 июля 1855 года.

Чарльстон, Кинг-стрит, особняк Худа.

Николай Максимович Домбровский, местная Кассандра

Мы сидели в небольшом кабинете за круглым столом, с бокалами, наполненными рубиново-красным портвейном – пусть не столь хорошим, как тот, которым меня угощал Роберт Худ, но все равно весьма неплохим. Мы – это Джимми, я и наши гости – бородатый и поджарый Уильям Бойс, член Палаты представителей от шестого избирательного округа Южной Каролины, и оба сенатора – Эндрю Батлер со своей каплеобразной фигурой и пирамидальной копной седых волос, и Джосайя Эванс, похожий скорее на строгого судью, каковым он до позапрошлого года и являлся. Все трое присутствовали на нашем торжестве у дедушки Роберта, и, к моему удивлению и радости, все трое согласились встретиться со мной в Чарльстоне вдали от посторонних глаз.

Я только что рассказал им про нашу миссию, и если Бойс и Батлер смотрели на меня достаточно приязненно, то Эванс был настроен намного более скептически и в конце спросил:

– Мистер Домбровски, – гляди ты, правильно произнес мою фамилию, – я одного не понимаю. Почему именно вы решили, что Северу нужна война с нами, тем более так скоро?

И взглянул на меня через небольшие круглые очки, сидевшие у него на носу[86].

Я кивнул:

– Сенатор, я понимаю, что мы все долго жили в одной стране, и что верится с трудом, что грядет война Севера и Юга. Я тоже надеюсь, что эту войну можно будет предотвратить, но слишком много индикаторов указывают на ее неизбежность. Начнем с того, что на Севере все больше демонизируют Юг…

– Вы про «Хижину дяди Тома»? – спросил меня Эванс.

– Не только, но она – живой тому пример. Но я в первую очередь о том, что Конгресс впервые получит большинство, состоящее на очень немалый процент из аболиционистов. И что северная пресса в последнее время ничего хорошего про южан не пишет.