Гибель великого города - Рангея Рагхав

— Милость к кому?

— К человеку! Да, человек прежде всех. Махадев отделил от себя Махамаи, чтобы сотворить мир. Если бы рождение целого произошло в неподвижности, то оно так бы и осталось единым. И если бы Махадев и Махамаи не разделились, то между ними не было бы никаких различий, не было бы и желания, не было бы и сладострастия. Тогда не мог бы возникнуть жизненный трепет и наступила бы смерть для всех. Ныне же все находится в равновесии — и жизнь и смерть.

— Как же понять? — недоумевая, спросил эламский жрец. — Если Махамаи произведена на свет самим великим богом, то, значит, она дочь его! Как может она быть его женой?

Жрецы Мохенджо-Даро засмеялись.

— Почему вы отделяете мужчину от женщины? — сказал один из них. — Они ведь только две половины единого целого. Созидание начинается, когда обе части вступают в животворящее целое. Махамаи — это любовь, это нежность, материнское начало, это — женщина во всем. Великий бог Махадев — это мужчина, это высшее воплощение всех качеств…

— Тогда, — воскликнул легкомысленный шумерский воин, — в чем же грех?

— Грех в том, что существует Ахирадж.

— Как же возник грех?

— Боги сошлись во мраке. Потому их сын и имеет двойственный облик человека-змеи. Его можно умилостивить только молоком. Ведь молоко — сок женского сладострастия.

— Грех скрыт под блестящим покровом, — сказал Баяд. — Но за ним — обиталище мрака. Можно ли догадаться о том, что змея ядовита, глядя на ее красивую кожу?

— Разве это скрыто от великого бога Махадева? — ответил жрец храма Махамаи. — Грех растворен во тьме и приближается лишь тогда, когда о нем забудут. И только вы захотите его схватить, он тут же исчезнет. Когда мать-земля Махамаи надевает красивые одежды времен года, она помнит о грехе. Для купания она призывает тучи, которые, наполнив в океане свои кувшины, омывают ее. Алые и золотистые цветы, появляющиеся в небе вечером — это край ее одежд и ее нежные ноги. Украшая себя, она помнит о грехе. Но, танцуя перед Махадевом, она забывает обо всем…

Иноверцы, потупив взоры, молча размышляли. Они признали свое поражение в этом споре и сидели не шевелясь, охваченные чувством сожаления. Боги Мохенджо-Даро дарят людям радость, не требуя богатых жертв. А в Египте лишь один обряд превращения человека в мумию поглощает огромные богатства!

— Удивительна ваша религия, — нарушил молчание купец из нижнеегипетского города Бахари, не только в Египте, но и в других странах я не слышал ничего подобного. Неужели и в соседних землях — Кикате, Пании, Шапью, Кирате — почитается бог-лингам?

— Да, почитается, — с достоинством ответил жрец великого города. — Ведь именно он истинный бог. В нем заключается тайна рождения. В каждой части земли у него есть боги-рабы, боги-слуги, которые, принимая облик болезней — оспы, чумы, проказы, — направляют путь человека; приняв облик демонов и злых духов, они дают ему знание и сокрушают его гордыню.

Это понимали все. Египтяне тоже считали своих знахарей друзьями злых духов, поэтому они могли изгонять болезни.

Мрачные и злые, сидели египетские мудрецы, не в силах опровергнуть утверждения почитателей бога-лингама. Этот бог велик и могуч. И если вселенная сотворена для человека, то тогда созидательная сила, находящаяся в самом человеке, больше всего приближает его к богам. Значит, бог-лингам — основа всей жизни человека и основа всех изменений в этом мире. Желание приводит великого бога в возбуждение. Из возбуждения возникает движение. На небе, на земле — всюду находится великая мужественная сила этого первого из богов. Именно к ней стремится в трепете Махамаи, обезумев от желания. И когда в ее утробу попадает семя, то оно, приняв облик творца, снова приходит в мир. Махамаи прервала вековой сон великого бога. Подобно покрытому пеплом вулкану, прекрасный в своем могуществе Махадев открыл глаза и узрел полуобнаженную Махамаи. Увидев богиню — нежную часть своего существа, он пришел в возбуждение. Так возник мир. В радости Махамаи вселенная узнала безграничную мужественную силу, которая дает счастье мужчине, женщине и потомству. Бог-лингам не только разрушитель, но и хранитель и защитник…

Такие споры происходили в великом городе каждый год. И знаменитые мудрецы Мохенджо-Даро побеждали всех своих противников, потому что невозможно отринуть опьяняющую радость жизни. Одни страшатся будущего и души их смиренны, у других же душа бесстрашна и жаждет обладать всем. Кто же из них победит? Бессмертие жизни выше бессмертия небытия!

Но Мохенджо-Даро был славен в мире не только своими огромными богатствами, жизнеутверждающей религией и мудростью своих жрецов. Купцы великого города нигде не знали преград и вели торговлю с самыми далекими странами. Их язык был распространен и в Египте, и в Эламе, и в Хараппе, и в Шумере, и в Кикате. Люди из соседних стран забывали свой язык и говорили на языке Мохенджо-Даро. Так же широко распространялась и письменность великого города.

По языку, письменности, обрядам и обычаям соседние страны — Кикат, Кират, Пания и Шанью немногим отличались от великого города. Однако жители Мохенджо-Даро обладали кожей светло-бронзового оттенка, по сравнению с ними люди из соседних стран казались более смуглыми.

Жители Мохенджо-Даро стремились относиться ко всем благожелательно. Египтян они встречали гостеприимно, иногда пытались сами говорить на ломаном египетском языке и понимали его, потому что постоянно торговали с Египтом. Горожанам нравились черные египетские рабы и белокожие рабыни.

Люди, прибывшие из Киката, Шанью и Пании, говорили на языке великого города и старались во всем походить на жителей Мохенджо-Даро. Горожане в душе посмеивались над их попытками, но одобрительно покачивали головой.

Эламские и шумерские купцы пробовали отстаивать родной язык, но горожане никогда не уступали им, считая, что достойны быть услышанными лишь те слова, которые исходят из их уст, и что в мире нет другого языка, который был бы способен выразить их чувства. И гостям поневоле приходилось смиряться, а жители великого города меж собой говорили о них как о дикарях. Эти густочерные, безобразные, смердящие шумеры и эламцы выглядят совсем как южные лесные племена. Боги Мохенджо-Даро не раз вытесняли их богов. Поэтому у них нет прекрасных каменных статуй.

Женщины великого города учили своих детей:

— Наш язык — тот самый, который избрали великий бог Махадев и богиня Махамаи для беседы между собой. Первый звук нашей речи произнес Махадев. Этот звук мы уловили и можем повторить его на барабане, сделанном из глины и обтянутом козьей кожей.

Малыши внимали словам своих матерей.

— Наши предки видели священный танец великого бога Махадева. Гул его пляски пронесся над океаном, заполнил горные долины и обратился в эхо. Ветер разнес его по всей земле. Иноверцы в далеких странах начали подражать этим звукам, но они не смогли хорошо расслышать их, оттого и говорят все народы на разных языках.

— А потом? — спрашивали дети.

— А потом мы услышали, как Махадев говорит с Махамаи.

— Разве вы сами это услышали?

— Это слышали наши предки, — поясняли матери. — И с тех пор мы стали первым народом на земле. Махадев — наш отец, Махамаи — наша мать. Когда приходит беда, все молят богиню Махамаи об избавлении, и она преследует своего злого сына Ахираджа, чтобы искоренить грех. Но Ахирадж сбросил с себя змеиную кожу, убегает. И тогда, обманутая хитростью сына, богини Махамаи успокаивается. Однако беда продолжает грозить нам, и люди просят милости бога Ахираджа, вездесущего сына Махадева…

— А почему же, — с любопытством спрашивали дети, — у Махадева и Махамаи родился такой злой сын?

И матери отвечали:

— Сейчас вы этого не поймете… Что нам сказано, тому и верьте… О богах плохо не говорят…

И этого было довольно, чтобы убедить детей.

Глава пятнадцатая

Полдень. Слышно, как бьют праздничные барабаны. Несмотря на зной, рабы хлопочут во внутреннем дворе. Звуки их шагов гулко разносятся по всему дворцу: двор выстлан цветными плитками из обожженной глины, образующими огромный цветок лотоса.

Вени, полулежа на постели, рассеянно прислушивалась к окружающим звукам. Манибандх говорил ей:

— Нилуфар нет прощения. Я знаю, как жестоко она тебя оскорбила, красавица! Нет границ ее коварству.

Вени вопросительно подняла на него глаза.

— Она хотела обмануть и меня и поэта. Она задумала убежать, украв драгоценности и деньги. Но ты, Вени, меня спасла! Ты высвободила меня из этой отравленной западни. Я был одинок, меня утомила жизнь. И тогда на моем пути встала эта египетская красавица. Я сделал ее госпожой, осыпал золотом, и она возгордилась этим, — ей показалось, что она победила мое сердце и своими прелестями завоюет весь мир. Но я не любил ее Вени! В душе я смеялся над ней. Она не обладала истинно женским сердцем, она была всего лишь рабыней, жадной до чужого золота. Но и став госпожой всех моих богатств Нилуфар не подарила мне свою любовь…