Гибель великого города - Рангея Рагхав

Люди жадно прислушивались к словам мудрого старца, — кому больше ведомы дела богов? До глубоких седин жрец преданно служит людям, внося свет праведности в их греховный мир, хотя уже много лет назад боги дали ему право предаться бесконечной радости священного забытья, подобно великому царю йогов!

Величественный храм Ахираджа быстро наполнялся толпой. На огромных камнях у подножия храма были высечены целые сцены из жизни богов. На одном камне красавицы девушки кормили змей молоком, на другом бог-змея, подняв голову, смотрел в небо на своих родителей. Местами стены были покрыты блестящей красной смолой, и это создавало поразительную игру света.

Высокий помост перед храмом предназначался для знати и богатых гостей. Аравийские купцы заняли передние места — так велел обычай: в Аравии тоже поклонялись змеям, и древность этих обрядов исчислялась тысячелетиями. Как ни обидно было египтянам, им пришлось сесть позади. Египетские друзья Манибандха были недовольны: Аравия находится под властью фараона, и каждый из них для аравитянина подобен царю! Но обычаи великого города были для гостей законом.

Амен-Ра, сойдя с колесницы, уверенно прошел на помост и опустился на ложе рядом с Манибандхом. Слева от высокочтимого сидела Вени. Тонкая ценительница танца Вина бросала на нее недобрые взгляды. Она была единственным человеком, которая за спиной у Вени превозносила достоинства египетской певицы. Она была уверена, что если бы тогда Нилуфар не появилась на помосте, богиня Махамаи разгневалась бы еще сильнее.

Темнота сгустилась. Рабы зажгли многочисленные светильники. Стражники, подняв кверху трубы, громко возвестили о начале торжества. Говор стих, постепенно воцарилась тишина.

Вперед выступили молодые красавицы. Поклявшись перед изображением Ахираджа в своей чистоте, они принесли ему в жертву молоко. Зазвучала музыка, толпа в молчаливом восторге следила за священной церемонией. Люди пришли сюда, чтобы очиститься от греха и вымолить прощение у Ахираджа или у самого великого бога!

Жрецы, собравшись в кружок, торжественно зажгли священный огонь. Вокруг распространился запах печеных плодов. Все поднялись со своих мест. Старейший из жрецов вышел вперед. Его почтенный возраст вносил в сердца горожан успокоение, — так ребенок считает деда сильней отца, потому что даже в нем есть настолько разума, чтобы понять, чья рука благословляет всех и кто дает мудрый совет, когда в дом приходит беда. Старик уже готовился отойти в другой мир, и только угрожающий грохот земли побудил его прийти на это торжество, чтобы стать во главе жрецов, совершающих священный обряд, который должен принести великому городу избавление от грозящей беды.

— Непроглядная тьма покрыла землю, — дрожащим голосом говорил старейший жрец. — Нарушился вековой сон великого бога. Махамаи разбудила его, зазвенев своими колокольчиками, и возмутила рукой океан, как ребенок взбалтывает воду в кувшине. Всемогущий бог увидел страстное опьянение своей супруги, разгневался, но и воспылал ответной страстью. Оттого родился у них сын, — и это был ты, Ахирадж! От предков нам ведомо, что это был ты — великий бог змей!

Много прошло поколений о тех пор. Однажды Махамаи увидела, что на избранный ею народ напали дикари, и она вдохнула силу в свой народ. Сам великий бог воевал с дикими племенами, и они спрятались в леса и горы. И тогда Махамаи возлюбила великого бога и воззвала к нему днем, и воззвала к нему ночью. Но Махадев отвернулся от нее и погрузился в глубокое раздумье. Махамаи заплакала навзрыд, и ты, о Ахирадж, увидел ее слезы, и тебя обуяла огненная страсть. И тогда мрак протянул тебе руку дружбы.

О величайший среди змей! Ты милостив к людям, потому что они почитают тебя. Во мраке ночи, когда твой капюшон раскрывается в небе, дева-змея приходит к тебе и украшает тебя, и множество драгоценных камней начинает сверкать в небе. Но едва наступает рассвет, ты удаляешься в свой дворец.

Почему же ты так гневаешься ныне, бог над богами? Мы ведь только люди, мы все живем в мире и любви. И мечи наши не для насилия, а для спасение душ наших. Неужели воистину суждено погибнуть вселенной? Неужели эта земля обезлюдеет? О Ахирадж! Не наказывай нас жестоко за наши заблуждения! Прости нас и помилуй!

Старый жрец умолк и припал головой к земле, и следом за ним целое море голов склонилось ниц.

К помосту вышли заклинатели змей, собравшиеся на этот праздник со всей долины Инда. Они выманили из корзин своих питомцев и принялись кормить их молоком, которое им протягивали из толпы молодые женщины. Насытив змей, заклинатели стали наигрывать на дудочках. Змеи раскачивались в такт мелодии, и вскоре их танец захватил людей. Как зачарованные смотрели они на это магическое действо. По знаку жреца заклинатели убрали свои дудочки и, спрятав гадов в корзины исчезли в толпе.

В наступившей тишине старый жрец снова заговорил:

— Теперь ты утолил свой голод, Ахирадж! Насладившись нежным молоком наших женщин, ты утолил свою жажду, о Ахирадж! Не сотрясай же так сердито землю, не терзай ее сердце! Пощади нас, владыка! Мы творим по невежеству грехи наши! Неужели ты не простишь нас, — ты, единственное порождение сладострастия великого бога?

Закончив речь, старейший жрец сел на свое место. Затем сели и все остальные.

Начались танцы и пение. Гетеры и танцовщицы великого города вскочили на помост и закружились в неистовой пляска, чтобы удовлетворить, страсть Ахираджа. Казалось, безграничное сладострастие кружилось перед глазами! Горячие зовущие взгляды! Призывный звон ножных колец! Когда-то Махамаи разбудила Великого бога-лингама, и теперь эти черноволосые красавицы словно повторяют ее танец. Они исступленно пляшут перед толпой, повязав свои длинные волосы лентами, восторженно подняв изогнутые брови и возбужденно вращая большими глазами. Сладкоголосые гетеры громко поют свои страстные песни. Когда они замолкают, слышится суровый глухой барабанный бой и тихое позвякивание ножных колец танцовщиц.

О ты, женщина, сладострастная, согревающая подобно солнечному лучу! От твоего прикосновения даже вечные льды великой обители снегов тают и обращаются в бурные потоки. И звезды в небе собираются вокруг тебя, подобно мотылькам. О языки пламени, горящие светом юной красоты! Да не прекратится ваш трепет! Иначе остановятся наши сердца, потому что они танцуют сейчас вместе с вами!

Первая из танцовщиц, раскинув руки в страстном объятии, повернулась лицом к Ахираджу и застыла на месте. Огромная тень расслабленной от страсти красавицы упала на статую Ахираджа, словно и в самом дел она заключила бога в объятия! Самозабвенно следила толпа за танцовщицами, которые сбежались к большому колоколу и начали звонить в него. Вздрогнуло и всколыхнулось все окрест от этого звона. Густой гул металла, заполнив храм, поплыл к океану.

Жрецы хором запели:

«Ты велик, и потому мы боимся тебя!

Ты велик! Солнце и луна перед твоим ликом подобны тусклому свету лампы!»

Толпа подхватила:

«Ты наш покровитель! Прости нас! О великий! Насыть же свое сладострастие!

О великий, забудь наши прегрешения! Мы смиренно стоим пред тобой, склонив головы!»

Могучий тысячеголосый хор смолк. Жрецы, возвысив голос, продолжали:

«Всемогущая богиня Махамаи! Подари свою любовь сыну! Одари своего сына!»

Казалось, слова эти вознеслись высоко-высоко, и вот уже сама Махамаи слушает их…

Танцовщицы, почтительно поклонившись изображению Ахираджа, стали спускаться с помоста. Люди дружным кличем приветствовали их и затихли. Вдруг у входа в храм раздались крики. Все заволновались. Никто ничего не мог понять. Шум усиливался. Стражники бросились к выходу, но крики не прекращались: очевидно, пришедшие не могли сдержать горя, отягощавшего их души. Толпа хотела знать причину беспорядка и тоже начала кричать. И этот дикий шум, словно зловещая тень, омрачил праздник. Радость померкла.

Именитые горожане, сидевшие на помосте, сохраняя достоинство, старались не показать своего любопытства, но и они были встревожены. Опять нарушается торжество! Телохранители подошли ближе к своим господам. В свете ламп заблестели их мечи и копья. Они кольцом окружили знать. Это были рослые, сильные воины, храбрые и жестокие. Телохранители имели вдоволь хорошей пищи и вина, но в час опасности должны были забывать о себе — их жизнь принадлежала господам.

Жрецы гневно смотрели на толпу. Их седые брови изумленно вскинулись вверх, словно они вопрошали: разве этого хочет от нас бог? Разве не возмутит его этот шум? Почему так истошно кричат какие-то люди, словно над их головами витает смерть? Никогда еще в Мохенджо-Даро никто не осмеливался так дерзко кричать. Что же происходит? Видимо, это кричат чужеземцы? Но их голоса звучат так знакомо…

Вени наклонилась к Манибандху: