Записки prostitutki Ket - Екатерина Безымянная

И вот Люська-Ангелина сидит, ревет некрасиво, размазывая слезы, и говорит, что, наверное, ведьма эта не очень сильна. Она, конечно же, ее не обманывала – ведьмы врать не могут, но просто ее силы не хватает.

Нет, что-то у нее выходит, Азиз ведь каждый раз возвращается, и видно – любит ее страшно, и страдает, и сохнет по ней, но сука-жена…

А потому – не знает ли кто из нас, где найти очень сильную ведьму?

Деньги у Люськи еще есть, не так чтоб очень много, правда. На квартиру уже все равно не хватает никак, и на полквартиры тоже.

(Мужчины нынче дороги.)

Поэтому – отступать некуда, суженого вернуть нужно.

Так вот я и спросить хочу: может, есть у кого знакомая ведьма, только чтоб сильная, потомственная, умеющая выбить дурь из головы? А то ведь без волшебного амулета еще как-то можно жить, а без мозгов – никак.

Мы с девочками уже договорились, что скинемся и заплатим.

Но только чтоб наверняка.

Качели

Сигареты, ночь, на столе кастрюлька с пельменями, соус, тарелки, крошки, пепел, вторая литровая. Расселись кружком – я, Лиза и Люба. Что у кого, что было и как было.

Вдруг Лиза:

– Девки, а давайте выпьем за то, что вот, представляете, соберемся мы через год, и все замужем, с животиками…

Я говорю:

– Лиз, не в этой жизни.

И Любка:

– А черт знает, девки. Жизнь – такие качели, не угадаешь вообще, как и куда…

Люба осталась сиротой в семнадцать.

Родители ушли внезапно, оставив Любке малюсенькую квартирку, без ремонта, на окраине.

Люба только успела закончить первый курс. В квартире плотно поселились странные друзья – у кого там есть мозги в семнадцать лет?

Знакомые и малознакомые заходили в гости, гуляли, оставались, уходили.

Потом как-то, почти сама собой, у Любы появилась Нинка.

Она была б ничем не примечательной, но… к своим девятнадцати – шесть лет работы на панели.

И как-то вечером, когда Любка была совсем без денег, Нинка впервые подогнала ей клиента. Он хотел двоих.

Так продолжалось больше года. Ночная жизнь не располагает к учебе, в институте пришлось взять академ. Зато вдруг стали появляться деньги.

Потом как-то удачно подвернулось место – в гостинице. Телочек собрали в смены, ночь через две. График, пропускать нельзя. Работа.

Понятно – часть охране, она и крышевала.

Нинка к тому времени как-то потерялась.

Жизнь заиграла. Деньги, такси, шмотки, шпильки, маникюр.

Любке было девятнадцать.

Любка была – звезда.

А потом она в первый раз влюбилась.

Максим был хорош собой, плечист, перебивался случайными деньгами, красил волосы по-модному и тоже, похоже, Любку любил.

К тому моменту, когда они стали жить вместе, он знал, что ночь через две она работает официанткой.

Потом как-то, то ли по пьяни, а то ли потому, что тяжело нести груз из неправд, Люба ему все рассказала.

Черт его знает, чего она ждала. Он должен был что-то сделать.

А он схавал.

То ли был молод и глуп, а то ли просто слишком ленив. Он не сказал: «Бросай, я заработаю». Он ничего такого не сказал. Перебесился, да и все.

И все осталось как есть.

Люба курит вторую подряд:

– Ну, он дома сидел. Готовил там, стирал… А еще так было – он меня вечером всегда на автобус провожал, когда я на работу ехала.

И замолчала. Подумала, потом:

– Ну так… жили… Любила я его, девки, пи*дец как любила. Я тогда совсем работать не могла – крышу сносило, что сплю не с ним. А деньги только я и приносила. На что б мы жили, если б я ушла?

У меня было такое, что он меня проводит, я на работу приезжаю, сразу к охране, штраф как за невыход заплачу, и бегом – на такси, домой, к нему.

Посидели, молча выпили. И Любка:

– Ну, и потом я от него забеременела. Случайно, расслабилась совсем. От любви часто такие дети.

Я к нему – что делать? Он бы сказал что-то, поддержал, я бы оставила. А он все на меня переложил: «Смотри сама, это тебе решать…»

Я сделала аборт.

Период был такой, безденежный, с клиентами туго, я за аборт буквально последнее отдала.

Он меня из больницы забрал, а дома жрать нечего.

Я полежала, подумала и поехала на работу. У меня кровотечение еще было, тампон поставила – кто там заметит.

А он меня на остановку провожает – авось я утром деньги привезу…

Привезла.

Довспоминалась, сидит, ревет.

И все так по-бабски, по-глупому, страшно.

Покурили, выпили, она продолжает:

– Мы с ним так три года прожили.

Было, что я уже так не могла, что-то с такой жизнью надо было делать. Он на работу вроде устроился, первую неделю только нормально проработал, а потом началось.

Раз приезжаю утром, а он спит. Я его бужу – почему на работу не поехал?

И он мне: «Денег нет на дорогу».

А деньги прямо на столе лежат. Так он хотел.

А потом как-то приезжаю утром со смены, на работе – две недели ни одного клиента, мы дома на хлебе и воде, у меня в сумочке последняя бумажка, мелочь какая-то, и больше ничего нет, и смена только через два дня – а будет там что-то?

И я захожу домой, а он спит. На работу не пошел. Сказал – не то, надоело.

И я как стояла, вот так возле двери и села. И реву.

На что надеяться?

В этот момент я его разлюбила. Домой шла – любила, пи*дец.

А как пришла, так вот там, на полу в коридоре, и поняла – все.

И мы разошлись.

Я его встретила совсем недавно, он мне сказал: «Вот если б ты тогда не сделала аборт, у нас бы все было по-другому…»

Да что было бы? Он и сейчас не работает, понимаете? А тогда? Вот что было бы тогда?

Потом прошло время, и Любе предложили уехать работать в ОАЭ.

Она сделала документы и рванула за рублем. Деньги тяжелые очень, но приличные.

Приезжала отдышаться, отдохнуть, пропить, пожить, и снова туда.

Девок там наших много.

Она сказала:

– Там такие девки иногда были, правда, с глубинок, что, верите, они фантики от конфет собирали – дома показать, что они ели…

И пошло. Бухло, гостиницы, мужчины, тряпки, золото и бабки.

Несколько лет туда-обратно.

Но когда она в очередной раз вернулась, стало ясно: это – все. Устала. Дальше ничего нет. Любка поняла вдруг, что она закончилась. Совсем.

Туда она больше не хотела ни за что, а после Эмиратов работать здесь – было совсем не то. Да и куда? В салон? Одной? Куда и как? И на хрена все это?

В жизни было слишком много грязи.

Как-то гадалка сказала ей: «Поедешь снова – уже не вернешься».

Дело было вовсе не в гадалке.

Просто это было действительно все.

Любке было двадцать девять лет.

И она осела все в той же квартирке, доставшейся от родителей, в которой почему-то, за прошедшие двенадцать лет, даже не успела сделать ремонт. В общем-то, там все осталось, как при родителях. Только добавились компьютер и стиралка.

Денег хватило еще на год.

Последние она проела с Сережей – появившимся в ее жизни спокойным мальчиком с глубокими проблемами.

Сережа был зашит. Ну, то есть закодирован.

Это была любовь. Она ждала, хотела и облизывала с ног до головы.

Первые года полтора там было все нормально, она сидела дома, он работал.

А потом он вдруг сорвался и ушел в свою реальность.

И в этой реальности для нормальной жизни места не было.

Дома, в ее однушке на окраине, случился персональный Любкин ад.

Когда в шкафчике остался только рис, она нашла работу.

Институт давно был брошен и забыт, делать она ничего не умела – устроилась в ларек.

Сережа не исчез из ее жизни. Так бывает только в сказках.

Он перебивается случайными копейками, ворует заработанные ею деньги, втихаря выносит вещи, лежит в отходняках, выматывает страшно, и снова, снова, снова…

Она говорит:

– Ну вот, такой у меня крест.

Я ору на нее:

– Люба, нет ни хрена крестов, кроме тех, которые мы сами на себя взвалили!

А она нам:

– Люблю его. Вот люблю. Ты думаешь, не выгоняла? Выгоняла, выставляла. А потом – не могу. Просто не могу жить. С ним – не могу, без него – не могу.

У нее страшно отросли корни волос, а денег лишних нет даже на дешевенькую краску; маникюр у нее уже свой, какой есть, на лице – чуть-чуть уже морщинки.

И давно кончились цепочки и золотые кольца.

Любка сидит в темно-синих штанах и в легком сером свитере под горло.

В глазах у нее – даже не усталость.

Усталость – это то, что можно снять сном.

Мы курим, разливаем вторую, курим, молчим, курим.

И она говорит нам:

– Вот так, девки, бывает. Я, представляете, в Буршель Араби столько раз была…

Ну вы ж знаете, девки, Парус в Дубаях? Самая дорогая гостиница в мире.

Там все в золоте. Я в сказке была… Мне, бывало, «на чай», так, запросто, по штуке оставляли. Не в наших деньгах, девки.

Ты ж помнишь, Лиза, какая я приезжала? Я на тряпки дешевле двухсот баксов даже не смотрела. Ты помнишь, сколько у меня золота было?

А сейчас вот (она показывает на ноги) штаны за триста пятьдесят рублей, и свитер этот мне соседка подарила, на нее маленький стал. А я взяла.