Бифуркатор (СИ) - Алекс Белов

— Смотри сюда, — Стёпка толкает меня в плечо и указывает на вход вокзала. Над ним крупными буквами сверкает единственное слово:

ЛЕНИНГРАДЪ

— Мы в правильную точку приехали? — хмурится Серый, не отрывая взгляд от заросших букв. Твёрдый знак чуть покосился.

— Ну как сказать, — вздыхает Стёпка. — Географически это Питер, только Ленинградом его не называют уже давно.

— Это я знаю, спасибо, — поворчал Сергей. — Только вот непонятно, сейчас какое время и какой век? С твёрдым знаком уже никто не пишет.

— Думаю, Ленинград никогда так с твёрдым знаком не писали, — задумчиво щурится Стёпка. Хм, если у друга такой взгляд, значит в голове происходят бурные мыслительные процессы, которые могут привести к благоприятным выводам.

— Так давайте спросим у машинистов, — просит Серый.

— Ага, только ничего они тебе не скажут, — усмехается Стёпка.

— Почему же? — Серый уже бежит к локомотиву, и я увязываюсь следом. Стёпка и не пытается нас догнать, лишь вяло бредёт за спинами.

У локомотива Сергей встаёт на подножку и заглядывает внутрь. Я не слышу слов… неужели…

— А тут никого нет! — удивлённо восклицает он.

— Бинго! — кричит Стёпка издалека.

В мёртвой тишине наши голоса пугают меня самого. На всякий случай я добегаю до локомотива и тоже заглядываю внутрь. Пустота, лишь рычаги, да счётчики. Можно всё свалить на автоматизацию, только увидел бы я хоть какое-то подобие компьютера, а то кабинка внутри древняя, не хуже самолёта.

И вдруг меня осеняет.

— Пацаны! — Я спрыгиваю и приближаюсь к братьям, которые щурятся от солнца. — А случаем мы не в прошлом?

— Ты почти попал в точку, — вздыхает Стёпка, засовывает руки в карман и медленно задумчиво бредёт по направлению к нашему вагону. — Думаю, это настоящее, как и у нас, только оно перестало существовать в… каком-то раннем году. И явно оно альтернативное, если тут все ещё пишут на недоделанной яти. Я читал как-то о таких поездах, где нет лестниц. Люди сюда загружаются на каких-то подъёмных платформах.

— А где же машинисты? — спрашивает Серый. — Ты сможешь объяснить этот факт, умник!?

— Вот это вряд ли, — качает головой Стёпка. — Возможно, какие-то грязные инсинуации доктора Вечности.

— Кто? Ты по-русски выражайся.

— Ну в общем, это он всё подстроил.

Мы добираемся до входа в вокзал. — К тому же, Серый, помнишь, мы же ведь ездили как-то в Питер из Москвы поездом, помнишь. Моя единственная поездка.

— Два года назад, — отвечает Серый. — А что?

— Не знаю, как ты, но я отчётливо помню: вокзал выглядел не так. Совсем не так! Приезжаешь на платформу, а дальше… в общем, всё как на московском. А тут какие-то двери парадные. Похоже на станцию электрички. И ещё, вот чего я хорошо запомнил, я тогда любил реки же наблюдать в окно, помнишь?

— О даааа, — кивает Сергей.

— Так вот, два года назад мы через Неву не проезжали. Это какая-то альтернативная реальность.

Мы молчим ещё некоторое время, и вдруг Серый вздыхает:

— Значит, ждём звонка от вашего докторишки, а пока, не соизволите всё-таки пожрать!?

Страх, адреналин смешались в крови и отбивали аппетит, хотя желудок урчал словно недовольный кот. Мы расположились прямо на платформе, усевшись на грязный асфальт. Наша одежда прошла через огонь, воду и медные трубы, так что, особо привередничать нечего. Я уже такой грязный, что впору записывать в бомжи.

Мой завтрак состоит из пачки крекеров и шоколадного гамбургера, который назывался мини-тортиком. Думаю, при других обстоятельствах в меня залезло бы гораздо больше, но не сейчас. Стёпка тоже клюёт сухой паёк, зато Серый ест за нас троих. За завтраком не говорим, в основном короткие фразы: передай мне то, передай мне это.

И каждый ждёт решающий звонок.

Закончив трапезу, Серый встаёт и громко рыгает.

— Перед дальнейшим путешествием предлагаю дополнить походную сумку едой.

— Думаешь, нам этой не хватит? — хмурится Стёпка.

— Мы ещё не знаем, сколько здесь проторчим, — пожимает плечами Серый. — Лучше подстраховаться.

Братья Герундовы скрываются внутри вагона, оставляя меня одного в мёртвом мире. Вдруг становится очень страшно. И я успеваю в который раз понять ценность друзей, даже Серёги. Потому что один в этом злачном месте я бы с ума сошёл от страха.

Когда Стёпка выходит из вагона, его походная сумка, кажется, становится в два раза толще. Да и вид у друга мрачный, какой бывает, когда бабушка тебе заворачивает три килограмма пирожков на дорожку до дома, хотя ты живёшь напротив.

Несмотря на страх, который подогревает сознание, я улыбаюсь.

— Ну что, ждём звонка от вашего докторишки? — После завтрака Серый как-то оживился. Никогда не видел его таким за всё время нашего путешествия.

— Думаю, стоит выйти, посмотреть, что за мир и почему он не выжил? — предполагает Стёпка.

— Да ты что? — хмурится Сергей. — Мало ли какие крокозябры там скрываются.

— Ну ты же сильный, ты нас спасёшь, — усмехается Стёпка и хлопает брата по плечу, а потом направляется к воротам. Я гляжу на Серого пару секунд и пожимаю плечами.

Внутри здания вокзала царят мрак и уныние. В воздухе разлит запах пыли, вонь гниющих растений. Судя по обстановке, эта версия мира перестала существовать рано, ещё до изобретения сотовых и компьютеров. Путь нам преграждали турникеты, совсем как в метро Москвы, только древние, которые хлопают тебя по бедру, если прошёл без билета. Слои пыли на аппаратах скопились до концентрации грязи и теперь по бесформенным наростам в полу форма параллелепипеда едва угадывалась.

Умершее много лет назад электричество пропускает нас сквозь турникеты, и мы оказываемся в круглом павильоне. Рисунок на бетонном полу почти не виден, карта метрополитена заляпана паутиной и листвой, над пузатыми кабинками доживают дни прогнившие надписи: КАССА.

Стёпка подбегает к окошку и вглядывается внутрь.

— Хочешь купить жетончик? — усмехается Серёга.

— Вообще-то рассматриваю, сидят ли там скелеты, — отвечает друг, прислонившись к серому от грязи стеклу.

— Эм… с чего бы они там? — хмурится Сергей, а сам испуганно бегает глазками. — Если тут оказия какая случилась, так все попрятались перед ней же.

— Кто знает, — отвечает Стёпка. — Может, всё внезапно произошло. — А потом отстраняется от окошка и произносит: — Скелетов нет. Пойдёмте на улицу.

Улица мертва, как и вокзал и даже ветер. Тишина висит гробовая, на потрескавшемся асфальте шоссе ни одной машины, вместо окон в домах дыры. Возможно, мостовые устланы осколками стекла. Разобрать невозможно, ибо тротуары, особенно у подножий домов, заросли плесенью и мелкими вьющимися растениями.

— А вот это нам пригодится, — Стёпка кивает в сторону.

Киоск с вывеской. Ещё год и грязь, скорее всего, съест изображение, но пока я могу прочесть слово: СОЮЗПЕЧАТЬ. Вместо последней А гордо красуется красная звезда.

— Нужно посмотреть последние даты, — объясняет Стёпка.

— Я зайду внутрь, — вызывается Серый. — Мало ли какая опасность там может нас подстерегать.

Мы со Стёпкой переглядываемся и едва сдерживаем смех.

— Без проблем, — пожимает плечами Стёпка, и старший брат скрывается внутри кабинки. Проржавевшую дверь он просто срывает с петель.

Стёпка медленно шагает вперёд, устремив взгляд вдаль.

— А вот это я помню, — говорит он.

Равняюсь с ним.

Метрах в двухсот от нас посреди площади высится красивая белая стела. Время раскрасило бисквитные тона в грязно-серый цвет, и кажется у памятника прогнило основание. Жить ему осталось недолго.

— Там привокзальная площадь, — уверенно говорит Стёпка. — Не помню, по-моему, она тупиковая.

Я хмурюсь и кошусь на профиль друга. Чёлка осторожно кончиками прикрывает брови, а взгляд серьёзный, как у профессора.

— Слушай, что мы сейчас будем делать? — спрашиваю.

— Ждать звонка, — серьёзно отвечает Стёпка и не глядит в мою сторону. Опять задумался. И всё-таки, если не брать в расчёт семью, этот парнишка-сосед, мой одноклассник — самый близкий мне человек. Я знаю каждую его мимику, предугадываю каждый жест. Вот что значит — настоящий друг. Я просто хочу, чтобы всё было как раньше в моей жизни. Все мои любимые люди рядом, включая Андрюшку. И это я намерен просить у доктора Вечности.

— Что же он до сих пор не звонит? — улыбаюсь я.

— Видимо, занят, — пожимает плечами Стёпка.

Позади шуршит Сергей.

— Вот это да! Они блокаду фашистскую не выдержали! — восклицает он и двигается к нам с газетой. — Здесь дата от сорок пятого года.

Стёпка хватает газету из рук брата и осторожно рассматривает, пытается перевернуть ломкие страницы.

— Ничего себе, какой старый документ, — говорит он. — Всё написано на ять, но… судя по дате, жизнь в Петербурге перестала существовать и правда в сорок пятом. Интересно, а что с другими городами? Может, остальной мир жив, просто мы попали в мёртвый городок, ну типа Припяти в Чернобыле…