Тайны Елисейского дворца - Жюльетта Бенцони

– Боюсь, что очень. В настоящую минуту она ненавидит мужа и не хочет видеть его никогда. Ни сейчас, ни потом.

– Вы позволите мне навестить ее?

– Конечно, ваше высочество. Если кто-то может помочь ей, то, мне кажется, только ваше…

– Оставим высочества в покое! Мы имеем дело со страдающей женщиной, и я давно знаю, что с ней происходит. Ах она бедняжка! Да! Чуть не забыла!.. Вы, наверное, знаете: королева Неаполя имеет отношение к этой истории?

– Нет… Насколько мне известно, – ответил Корвизар, поколебавшись одну короткую секунду.

Госпожа Летиция с присущей ей тонкостью заметила его замешательство, поняла, что он лжет, и попыталась добиться правды.

– Кому и знать, как не вам? Только врачу доступны откровения бреда.

– Герцогиня не бредит, у нее просто повышена температура.

– Все останется между нами. Я желаю знать правду!

Пожилая дама потребовала правды с такой величавой властностью, что Корвизар склонил перед ней голову. В прямом и в переносном смысле.

– Королева Каролина сообщила герцогу о существовании шкатулки с письмами и даже передала ему два-три письма из нее.

– Письма, подписанные Меттернихом, я не ошиблась?

– Ваше высочество не ошиблись.

– Спасибо. Большего я знать не желаю. Могу я видеть больную?

Вместо ответа Корвизар отворил дверь в спальню и поклонился, пропуская Мадам Мать.

– Я буду здесь, – тихо сказал он. – Если будет нужна моя помощь, я к вашим услугам.

– Лучшей помощью будет, если она хоть немного поест. Болезнь берет верх над телом, в котором нет сил для защиты.

Из дверей вышла Аделина с подносом, унося ванильный крем, воздушные бисквиты и чашку кофе. Камеристка плакала навзрыд.

– Что случилось? – встревожилась Мадам Мать. – Она так ничего и не съела?

Камеристка попыталась справиться с собой и с всхлипами рассказала, что ее госпожа боится, как бы ее не отравили.

– Сейчас разберемся. Давайте-ка мне поднос, – распорядилась Летиция. – Вы пойдете со мной, Корвизар.

Шторы в просторной спальне были задернуты, и она выглядела бы очень мрачно, если бы в камине не горел огонь, освещая ее причудливыми бликами. В кресле сидел Жюно, обняв голову руками, и плакал. Лаура, вся в повязках, лежала неподвижно в кровати. Мадам Мать немедля принялась за дело.

– Вместо того чтобы оплакивать собственную глупость, открыли бы шторы, Жюно! Там сегодня, по счастью, солнышко!

Потом она наклонилась над молодой женщиной, попробовала лоб, взяла ее за руку и села на кровать.

– Ну что, Лауретта миа, недостаточно лежать как мертвая, чтобы умереть!

Узнав голос, Лаура приоткрыла красные от слез глаза.

– Мадам Мать! По какой причине?

– Хочу тебе помочь. И еще потому, что император приказал.

Жюно, услышав слово «император», тут же встрепенулся, как боевой конь при звуке трубы.

– Император? – переспросил он. – Что он сказал? Он гневается на меня?

– Не то слово! Но я не к вам, герцог, я пришла утешить вашу несчастную жертву. Так что отправляйтесь отсюда вон.

– Но…

– Отправляйтесь, я сказала. И Аделина тоже! – Мадам Мать знала Аделину давным-давно. – Останетесь только вы, Корвизар.

В один миг больную приподняли, подложили под спину гору подушек, на колени поставили поднос. Потом принялись уговаривать позавтракать. Сначала больная отказывалась, но все-таки не устояла перед сладким запахом ванили, сгрызла бисквит и в конце концов с нескрываемым удовольствием выпила чашку кофе, который подогрели на огне в камине.

В общем, когда Лаура со вздохом откинулась на подушки, ей стало гораздо легче.

– Вот так-то лучше, – улыбнулась Летиция. – Теперь можно и поговорить. Конечно, случившееся еще слишком свежо, но все же хочу узнать ваши мысли.

– Узнать их нетрудно. Я даже представить себе не могу, что живу с этим чудовищем. И значит, я хочу развестись.

– То есть хочешь, чтобы скандал, о котором все уже говорят в Париже, стал пищей надолго? А о детях ты подумала?

– О них в первую очередь. Если бы они увидели своего отца этой ночью, они перепугались бы до смерти. Как бы объяснить вашему высочеству? Он был похож на демона. Мне было жутко, и мне жутко до сих пор.

– Что же довело его до такого состояния?

Лаура открыла сердце сидящей перед ней старой женщине, которую судьба вознесла на невиданные высоты, но которая осталась для своей семьи любящей матерью. Она рассказала о постоянных изменах Жюно, о его любви с Каролиной, о своей любви с Меттернихом и о письмах в шкатулке из сандала. Летиция Бонапарт слушала ее молча, без одобрения и без осуждения. Выслушав, задала один-единственный вопрос:

– Каким образом эти несчастные письма попали в руки Жюно?

– Мне больно говорить это Мадам Матери, потому что речь пойдет о члене ее семьи, но я хранила письма у Аделины, и королева Неаполя купила у нее несколько писем. Я знаю, я виновата, но…

– Каролина подлая душонка! Я давно поняла это и не скрою от нее, что о ней думаю. Ну вот, мы все с тобой обговорили, и ты по-прежнему хочешь развода?

– Я боюсь с ним жить.

– Ты, которая никогда ничего не боялась? А теперь я расскажу тебе, что о твоем разводе думает Наполеон в час, когда сам разорвал свой брак с креолкой ради того, чтобы иметь наследника. Он собирался жениться на сестре русского царя, но принцесса дала ему понять, что не готова к браку с ним. Теперь место Жозефины займет скорее всего австрийская эрцгерцогиня. Меттерних не видит к этому браку никаких препятствий и, вполне возможно, займет впоследствии место канцлера. Вызов, который собирается послать ему твой бешеный, все разрушит.

– Мы победили Австрию, она должна быть счастлива, получив такое предложение.

– Австрийцы не отказывают. Княгиня фон Меттерних готова помочь и погасить скверные слухи. Твой муж, я думаю, болен, но он смертельно боится попасть в немилость к императору. И если император рассердится…

– То Жюно, вполне возможно, окончательно сойдет с ума. Вы прекрасно знаете, что император – его кумир и сам господь бог для Жюно на десятом месте…

– Ну, так давай обдумаем все вместе!

Мадам Мать не прибавила «в тишине и сосредоточенности», но достала из ридикюля четки, и герцогиня заключила, что размышление может быть весьма долгим, потому что для того, чтобы прочитать пятьдесят раз «Аве Мария», понадобится немало времени. При этом Лаура была достаточно умна, чтобы понять: Летиция ищет к ней подход. И не могла сказать, что не понимает, чего от нее требуют. Она подождала, пока гостья переберет первую десятку зерен, и сказала со вздохом:

– Император считает, что развод губернатора Парижа сразу же после его собственного будет плохо истолкован Веной.

– Вне всякого сомнения. Отправить юную девушку в страну, где императорским двором считается шайка головорезов, имеющих соответствующих спутниц жизни, было бы непростительным легкомыслием. Меттерних мог бы засвидетельствовать обратное, но может и сам оказаться замешанным в скандал с герцогом д’Абрантесом, который пытался разрезать жену на мелкие кусочки ножницами.

– Кажется, я все поняла, – сдалась Лаура.

Какое счастливое мгновение! Госпожа Летиция поднялась со своего места, обняла Лауру и поцеловала.

– Браво! Лучшее, что можно сделать, чтобы заставить замолчать болтунов, – это появиться вам вместе на публике, как только у тебя появятся силы. Например, на каком-нибудь театральном представлении.

– Что дают в Опере… завтра?

– Не знаю. Но не рано ли тебе выходить?

– Думаю, что справлюсь, – сказала Лаура, устраиваясь поудобнее на подушках. – Все, что там представляют, скучно, как осенний дождь. Веселья от меня не потребуется, даже можно будет подремать, никого не шокируя…

На следующий день Опера гудела, как потревоженный улей. Каких только слухов не было… Говорили, что… У каждого на кончике языка трепетала своя история, еще более драматичная, чем только что услышанная… Герцогиню д’Абрантес изуродовал муж, застав в объятиях Меттерниха… Герцог д’Абрантес довел свою жену до агонии, она при смерти… Герцог д’Абрантес ускакал, как сумасшедший, в Вену, чтобы вызвать соперника на дуэль…

Но внезапно настала тишина. Даже музыканты перестали настраивать свои инструменты. Двери в ложу губернатора распахнулись, и в нее вошла герцогиня д’Абрантес, еще более прекрасная, чем всегда, в черном бархатном платье, отделанном вокруг декольте белоснежными волнами органди, подхваченными у плечей розовыми бантами. Три настоящие розы были приколоты в глубине декольте. Герцогиня была, быть может, немного бледна, но умело подкрашена. В ее прическе, ушах и на груди сияли бриллианты вперемешку со светлыми рубинами.

Муж в парадной форме держал ее под руку и подвел к креслу у самого края ложи.

Все глаза смотрели только на герцогиню, а она улыбалась ослепительной улыбкой, показывая чудесные белые зубки, легко кивая направо и налево. Последняя улыбка была обращена к Жюно, который поцеловал ей руку, усаживая в кресло. Губернаторскую чету приветствовали аплодисментами. Они смолкли, и дирижер поднял палочку.