Единородная дочь - Джеймс Морроу

Часто, протягивая обреченному ковш с морфином, Джули представляла, что тем самым она пробивает квантовый барьер, получая доступ в тот мир, который покинула. Она тосковала по странной привязанности Бикса. Теперь она поняла: он вовсе не был предателем, это ее собственное упрямство обрекло «Помоги вам Бог» на провал. И Феба, милая, исстрадавшаяся Феба. Ах, мама, пусть у нее все будет хорошо. Пусть она сохраняет трезвость. И пошли ей, мама, «Оскара» за лучший фильм на тему жизненной эротики.

Если бы не покойный брат, отвлекавший ее от стонов проклятых и от вспышек острого чувства сожаления, Джули, наверное, сошла бы с ума. Когда Иисус был в настроении, он распевал псалмы своим приятным грудным голосом. А когда уставал или раздражался, то без обиняков называл своих подопечных вонючками. Он упрекал самого себя за склонность к слишком широким и смелым обобщениям. Теперь Джули видела, что Иисус из Назарета был вполне нормальным парнем.

— Следующий!

В пещеру вошел человек с тележкой.

Помнится, на земле этот человек был так, ничего особенного. Присматривал за маяком и работал в фотолаборатории. Святый Боже, да это он! Несмотря на кремирование… Господи!

Джули выронила ковш.

— Папа! Папа!

— Джули?

Он вез обычную тележку, предназначенную для вывоза неизбывной продукции адских домен. Но сейчас вместо железных чушек в ней лежал человек, приятный чернокожий дядька с залихватскими усами. Тележка, как выяснилось, была очень кстати, поскольку туловище пассажира резко заканчивалось на уровне талии.

— Джули! — Мюррей осторожно опустил ручки тележки. Его округлый животик был сплошь усеян шрамами, борода спутана и местами подпалена. Коричневый иссохший орган, снабдивший Джули половинным набором ее хромосом, висел, как перезревшая сморщенная груша. — Девочка моя!

Долгую-долгую минуту они стояли, обнявшись. Из бирюзовых глаз Джули лились жгучие слезы.

— А Сатана сказал мне, что ты в Раю.

— Он лжет.

— Не всегда, — вставил Иисус, — но часто.

— Они тебя убили, солнышко? — хриплым, срывающимся голосом спросил Мюррей. — Все-таки достали тебя?

— Я не умерла, — успокоила его Джули.

— Не умерла?

— Я просто подумала, что здесь мне будет лучше.

— В самом деле?

— Угу.

— И тебе здесь лучше?

— По Фебе скучаю. И по Биксу — это был мой парень. Но во многом, да, здесь лучше.

Джули знала, что отцу трудно понять ее, но он ничего не сказал, лишь как-то смущенно улыбнулся. Затем он почтительно прикоснулся к плечу Иисуса:

— Для меня большая честь познакомиться с вами, равви. Я как-то читал Евангелие. Вот только не могли бы вы пояснить кое-что. «Не мир принес я вам, но меч…»

Иисус деликатно кашлянул.

— Нас поджимает время.

— Прости, папа, что я не воскресила тебя по-настоящему, — спохватилась Джули. Она взяла отца за руку, ей казалось, что она слышит, как борется со смертью его тело. — Ты не должен был противиться.

Он пожал плечами.

— Возможно, не знаю. Жизнь — сложная штука, да и смерть тоже. Все непросто.

— Ты не обиделся, что мы тебя кремировали?

— Это все в прошлом. — Мюррей прикоснулся покрытым волдырями пальцем к плечу безногого. — Джули, я хочу тебя познакомить… не догадываешься, кто это? Это отец Фебы, тот самый доктор-маринист.

Перегнувшись через край тележки, человеческий обрубок протянул Джули руку, и она пожала теплую, мягкую ладонь.

— Маркус Басе, — представился он глубоким раскатистым голосом.

Джули возбужденно вздохнула. Отец Фебы!

— А я Джули. — Господи, если б только они с Фебой познакомились, наверняка Маркус сумел бы отговорить ее от очередной бутылочки «Баккарди» и от последующей тоже.

— Ты первый, — сказал папа, наклоняя Маркуса к плите.

— Нет, дружище, — воспротивился обрубок, — ты.

— Ты здесь намного дольше моего, — не уступал Мюррей.

— Я настаиваю. — Маркус отстранил руку друга. Мюррей взобрался на камень, и Иисус окатил его влагой.

Джули поднесла к губам отца ковш и напоила его, поддерживая голову рукой. Он жадно глотал влагу, дарующую священное забытье. Сколько месяцев кряду по шесть раз в день вот так он поил ее молочной смесью из пластиковой бутылочки. «Пей, папуля, пей досыта, допьяна, до смерти», — думала Джули.

— Расскажи Маркусу о его дочери, — попросил Мюррей.

— Я гордился бы Фебой? — спросил Маркус.

— Она была моей совестью, — сказала Джули, снимая с папы табличку. По его груди катилась жижа из пота, гноя и морфина. — Неблагодарная роль. Я только теперь это поняла. Я очень ее любила.

— Простите. — Иисус кивнул, указывая туда, где должна была находиться нижняя часть тела Маркуса. — У вас есть дочь?

— Раньше меня было вдвое больше, — грустно пошутил Маркус.

— Это Вайверн над вами поиздевался?

— Нет, человече, один чокнутый пастор.

— Мы решили, что это был Билли Милк, — пояснил Мюррей.

Джули задрожала, как те несчастные, которых она поила. Этот Милк и здесь будет ее преследовать? Надо было утопить его, когда была такая возможность.

— Фебе сейчас, наверное, тридцать восемь, да? — спросил Маркус. — И чем она занимается? Замуж не вышла?

— Я думаю, она занялась кинематографом, — сказала Джули. — Она была очень независимой девушкой.

— Непоседой, да, заводилой? — Мюррей, усмехаясь, поднялся с камня.

— Это в точку про нашу Фебу, у нее вечно из заднего кармашка рогатка торчала, как хвостик.

— Я тоже таким был, — сказал Маркус. — Однажды я сжег в родительском доме гараж: собирался ракету на Луну запустить.

— Вот только меня беспокоит, что она много пьет, — сказала Джули и осеклась.

Ну надо же, само вырвалось. Вот черт! Теперь этот славный дядька будет переживать и уже не отойдет с миром в небытие.

— Она, э-э-э, она… — У Маркуса вырвался не то стон, не то вздох, как у загнанного быка. — Пьет? Что ж, неудивительно, обе ее тетки были алкоголичками. Это передается по наследству.

Вдвоем Иисус с Мюрреем приподняли то, что осталось от Маркуса, и перенесли его на плиту.

— Вот интересно, я совсем не знаю Фебу, — Маркус улыбался под морфиновым водопадом, — но я все же чувствую, что она моя маленькая девочка. — Он вдруг помрачнел. — И что, Джули, она много пьет?

— Сейчас я уже не знаю. Я здесь так долго. Феба… всегда вами гордилась, она знала все о вашей работе.

— Только бы ее не отправили к психиатрам. Благодаря моим сестрицам я успел понять: алкоголику психушка все равно что мертвому — припарки. — Маркус сжал руку Джули. — Ты ведь была ей хорошей подругой, правда?

— Старалась. — Джули поднесла чернокожему порцию морфина. — Мне стыдно, что я здесь застряла.

— Но ты ведь еще не умерла?

— Мне очень жаль, но мы нарушаем график, — вздохнул Иисус.

Джули в сердцах, так, чтобы никто не видел, стукнула себя ковшом по колену. Все тело пронзила острая боль. Совсем непохоже, чтобы она была мертва. И все же она здесь.

— А Джорджина, наверное, еще не появлялась, — задумчиво произнес Мюррей. — Было бы здорово увидеть ее снова. Я всегда был немного влюблен в нее.

— Джорджина? Можешь не сомневаться, живет и здравствует! — подбодрила отца Джули. — Папа…

И они снова бросились друг к другу в объятия — две планеты, повстречавшиеся в безграничном космосе и подчинившиеся закону гравитации любви. Отец казался хрупким и каким-то невесомым, и все же, как и раньше, в нем было столько любви и тепла, которых хватило бы на обоих родителей.

— Я люблю тебя, папочка.

— Я куда-то улетаю, — улыбнулся Мюррей. Медленно, нехотя они отстранились друг от друга. — Голова кружится, как на карусели. Я люблю тебя, Джули.

— Это наркотик, — пояснил Иисус.

— Боль уходит, — восхищенно выдохнул Мюррей, круглое лицо его озарила светлая улыбка. — Правда уходит. Невероятно!

— Они умерли, — сказал вдруг Маркус, когда Мюррей переносил его обратно в тележку.

— Кто? — спросила Джули.

— Сестры. Бутылка их убила.

— Следующий! — уже приглашал Сын Божий.

— Шолом алейхем, папа, — прошептала Джули.

— Алейхем шолом, — эхом отозвался Мюррей.

Он поднял ручки тележки и направился к выходу. А Джули смотрела ему вслед, понимая, что видит отца в последний раз. Именно таким она будет помнить его до самой смерти: маленьким сгорбленным старичком евреем, толкающим перед собой тележку с безногим другом, который навсегда убедил Джули, что среди мертвых ей не место.

— Ты точно решила уходить? — спросил Иисус.

Джули промолчала, лишь задумчиво посмотрела вниз, туда, где горели адским огнем печи сталеплавильни. Это был их последний совместный обед, и Джули постаралась, чтобы сегодня все было как-то по-особенному. Она принесла пиццу, холодного цыпленка, вино «Гулящая монашка», пироги.