Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания - Вольфганг Сартор

конечно же, оставили черный ход открытым. Англичанина схватили сзади, обезоружили и выбросили в окно на радость толпе.

То, что произошло дальше, было чудовищно, непостижимо: толпа разорвала англичанина на куски. Там валялась рука, там нога, там голова убитого… Как рассказывали очевидцы, озверевшие от выпитой водки и вида крови бабы скакали на метлах с ликующими воплями вокруг останков несчастного директора.

Эта история стала известна в Москве. Английский консул сообщил о случившемся послу в Петербурге. Тот добился от правительства немедленного и тщательного расследования трагедии. Чтобы восстановить законность и порядок, на фабрику отправили батальон солдат. Тем временем прошло несколько дней; рабочие проспались и осознали весь ужас случившегося.

Позже командир батальона в своем донесении описал то, как встретили солдат рабочие.

Они вышли им навстречу с иконами и с пением государственного гимна, поэтому он не счел нужным предпринимать против них каких бы то ни было действий, поскольку они показали себя верными подданными его императорского величества.

Было бы ошибочно, сравнивая эту трагедию с мирным исходом забастовки на нашей фабрике, сурово и бескомпромиссно осуждать рабочих прядильной фабрики и хвалить наших красильщиков. В обоих случаях мы имеем дело, по сути, с неразумными детьми, далекими от понимания границ между добром и злом, с детьми, которым необходима твердая, но справедливая рука.

Я не знаю, чем закончилась бы наша забастовка, если бы переговоры с рабочими вел фабричный инспектор.

Волна забастовок в 90‐е годы стала началом рабочего движения, которое, усугубляемое реформами Витте (вызвавшими слишком быстрое и потому губительное развитие промышленности и скопление рабочих масс в немногочисленных промышленных центрах) и ускоренное поражением России в Русско-японской войне, привело к Первой русской революции 1905 года, а после невыносимых страданий военных лет переродилось в большевизм.

В безнравственности широких народных масс в России была виновата русская церковь с ее необразованным духовенством, основное внимание уделявшим пышным богослужениям; священники не годились на роль пастырей, учителей народа. Поэтому по-детски наивная, от природы набожная душа русского крестьянина внутренне была далека от христианского учения, пребывала в плену суеверий и была связана с церковью исключительно благодаря пышным, исполненным мистики формам богослужения и силе привычки. А разве у нас в Германии в XIV веке было иначе?

Церковные обряды производили на нас, посторонних, отталкивающее впечатление – ничего от той духовно возвышающей и волнующей чувства торжественности католической мессы, которая поражает и протестантов, и ничего от искренности, отличающей трезвое, холодное протестантское богослужение. Русские службы, как уже указывалось, исчерпывались показом мистических образов, покрытых золотыми или серебряными пластинами и изображающих святых с жесткими чертами лица, и священнослужителями, облаченными в пышные одежды и непрестанно читавшими или певшими свои молитвы. Дополняло все это, как правило, действительно прекрасное хоровое пение. Русские церковные песнопения – единственное, что оказывает глубокое действие.

Особенно забавной для нас, посторонних, была церемония изгнания дьявола из невинного крохотного младенца во время крещения, а также момент, когда священник срезал с его головки несколько волосков и бросал в купель, скомкав их в маленький шарик. Если шарик тонул, это был скорбный знак, предвещавший смерть, если же оставался на поверхности воды, это означало, что младенец будет жить. Священник, конечно же, всегда делал шарик таким образом, что он оставался на поверхности воды.

Вот такими фокусами и прочими суевериями морочили наивный и доверчивый народ.

Довольно причудливые обычаи были связаны и с погребением покойника; прежде всего, конечно, назову специально нанимаемых плакальщиц, которые в определенный момент разражаются душераздирающими воплями. Обычно это продолжалось недолго; исполнив свою работу и получив положенное денежное вознаграждение, эти женщины удалялись в веселом расположении духа.

Я познакомился с этим обычаем в первый же год моего пребывания в Москве, только тогда роль плакальщицы взяла на себя сама вдова. У нас был служащий по фамилии Зотов, тяжко обидевший свою супругу тем, что несколько месяцев не показывался дома и проматывал свои деньги с любовницей.

И вот Зотов покончил с собой. Вдова не могла нарадоваться, что избавилась от неверного мужа. Во время похорон, стремясь истратить на них как можно меньше денег, она решила не нанимать плакальщиц и сэкономить соответствующую сумму. Когда подошел нужный момент, госпожа Зотова, на лице которой до этого не было ни капли печали, разразилась оглушительными воплями, изображая скорбящую вдову. Русские – прирожденные актеры.

Русское духовенство, которое было не способно оказывать воспитательное воздействие на народ, делилось на так называемое черное и белое. К черному относились различные «монашеские ордены», члены которых давали обет безбрачия317. Поскольку среди монахов были и выходцы из образованных слоев населения, они нередко становились носителями высшей церковной власти, например епископами, архиепископами и митрополитами.

Представители белого духовенства, попы, были, напротив, сплошь невежественными и к тому же безнравственными людьми, которые просто не способны были оказывать положительное влияние на свою паству. В пьянстве они не уступали даже крестьянам.

Для характеристики образа мыслей этих господ в качестве примера приведу случай с нашим попом в Болшеве. Одна обычная крестьянка, то есть не наша фабричная рабочая, потеряла мужа и пришла ко мне с просьбой. Из ее причитаний сквозь слезы я понял, что труп лежит в избе уже четвертый день, потому что «батюшка», то есть поп, отказывается дать покойнику доступ в загробный мир до уплаты причитающейся ему погребальной мзды в размере трех рублей. Плача и заламывая руки, она просила у меня три рубля…

Еще один случай, произошедший летом 1889 года в Москве. В тот самый момент, когда пилот – кажется, Леру318 или кто-то другой в этом роде – собирался подняться в небо на воздушном шаре и прыгнуть вниз с парашютом, в одном доме на первом этаже шла погребальная церемония: поп и диакон распевали свои литании319 у гроба, окруженного свечами, посреди огромной толпы скорбящих близких и родственников, едва помещавшейся в комнате.

И тут одному из друзей усопшего пришла на ум оригинальная мысль, которой он не замедлил поделиться со своим соседом: «Там как раз Леру поднимается в воздух! Что, если нам выйти и посмотреть на него? Вся эта канитель здесь надолго, мы успеем вовремя вернуться!» Тот согласился с ним, и они потихоньку улизнули. Но то ли стоявшие рядом услышали их разговор, то ли догадались, о чем шла речь, – во всяком случае, они тоже выбрались из толпы и отправились вслед за ними; все кончилось полным исходом всех скорбящих, включая и вдову. Все захотели «быстренько посмотреть на Леру» и вернуться. В какой-то момент поп и диакон заметили, что остались у гроба